Аромат теней

Послышался такой громкий треск, что я едва не выронила книгу. Небо раскололи две огненные полоски, и раздался крик, такой ужасный и свирепый, какого мне никогда не приходилось слышать.

– Нет! – услышала я ответный возглас Уоррена. Символ оказался разбит, его яркие концы – другие агенты Света – поворачивались лицом наружу, к вторгнувшемуся красному свету. Я не могла за всем уследить – события начали развиваться слишком хаотично и смешанно, – я словно тоже была захвачена смятением. Над моей головой раздавались удары, звучали слова, которых я никогда не слышала раньше… крики, которые мне не хотелось слышать. Время от времени действие замедлялось, как будто лента застревала в головке, и возникало четкое изображение – напоминание о традиционном комиксе; оно обжигало мне роговицу и тут же исчезало, захваченное хаосом.

Я видела, как Уоррен убил человека с помощью веревки и кулаков.

Я видела, как Майках своими руками хирурга срезал сначала скальп, а потом лицо нападавшему.

И я с огромным изумлением, с недоверием, переходящим в оцепенение, увидела того, кто напал на меня, когда я была девочкой-подростком. Над ним в воздухе висело написанное большими буквами имя – ХОАКИН, а дальше РЫБОЛОВ ТЕНИ. Но вот надпись треснула, разлетелась обломками и исчезла за краем страницы.

– Хоакин, – сказала я вслух. Я узнала его. Узнала печать смерти на его лбу.

И, перевернув страницу, я поняла, что он убьет Страйкера.

А вот и он. Великолепный, беспомощный и неподвижный в центре этого водоворота, его голова зажата между широкими ладонями Хоакина. Рыболов Тени потянул, и я с ужасом увидела, как вытягиваются сухожилия на горле Страйкера, напрягаются, из его рта вырывается крик. И вот каким-то медлительным движением его плоть поддается. Из дыры и горле вырывается ужасный хрип, и голова с хрустом отрывается от тела. Свет в центре страницы, мигнув, гаснет. Больше его пет. Красные огни растворяются и неожиданно тоже исчезают. Воинские выкрики затихают, слышен только один голос.

Женщина, одетая в такое же одеяние, как Страйкер, с воплем бросилась вперед, подняла голову Страйкера – только голову – и прижала к груди. Склонилась к ней и с плачем начала гладить волосы. Я заметила удивительное сходство сквозь слезы и тонкие линии морщин на ее лице.

Наше происхождение идет по материнской линии.

– Боже. – Не в силах дольше выносить эту сцену, я перевернула страницу.

Женщина по-прежнему здесь, но она стоит, сжав кулаки, глаза ее горят, одежда вымазана кровью сына. «Среди нас есть предатель», – говорит она отчаянным голосом.

«Ужас, – подумала я, захлопывая книгу. – И это комикс Света?»

А кто же те, с кем я должна бороться? Те, что выскакивают ниоткуда и срывают головы с плеч? Головы супергероев?

– П-п-простите. – Я вздрогнула от неожиданности. Девушка смотрела на меня широко раскрытыми глазами, с бледным лицом, у ног ее валялись снимки. Она с трудом глотнула, и мне стало любопытно, как давно она здесь стоит. – В-вот п-первые. Я подумала, они вам нужны немедленно.

Я попыталась улыбнуться ей. Она сделала шаг назад, и я не могу ее винить. Я подобрала снимки.

– Заканчивайте.

Она убежала в мастерскую, вся се подростковая дерзость исчезла. Я снова села, гадая, как все это объяснить, и попыталась справиться с дыханием. И хорошо сделала, потому: что один взгляд на эти снимки снова вызвал у меня невольный крик.

Фотографии не вспыхивали. Они не расплывались, не сверкали, не горели, не отбрасывали лучи света с бумаги, на которой были напечатаны. Мой глаз фотографа видел десятки возможностей улучшения композиции, но усовершенствовать мгновение невозможно. Я поднесла верхний снимок к лицу, не в силах сдержать дрожь рук, принялась разглядывать плоское захватывающее сердце изображение.

Я знала своего мужчину.

Я знала, как расположиться в предрассветных сумерках, чтобы максимально использовать естественное освещение и не пользоваться вспышкой. Я знала каждую черточку этого лица. Знала длину и ширину кончиков его пальцев, и то, как они гладят мои. Я знала, какого цвета его глаза по утрам, знала, как сон усиливает интенсивность их цвета.

И я знала – в тот момент, когда был сделан снимок, – что Бен Трейна думает обо мне.

Это было перед самым восходом, и рассвет прекрасно очерчивал его лицо. Улыбка таинственная, слишком легкая, чтобы морщинилась кожа в уголках глаз, как мне нравилось.

Это была улыбка довольного человека, который намерен, проснувшись, встретить первый день продолжения своей жизни. Он считает меня живой. Он еще ничего не знает о Батче и о телах, выброшенных в окно. Я сравнила это изображение с человеком, которого встретила сегодня, и поняла, что он больше никогда не будет счастлив. И я тоже.

Порыв ветра, принесший запах ближайшей свалки, вернул меня в настоящее. Я подняла голову, слегка удивившись, что все еще сижу перед магазином. Не заметила, как прошло время. Взглянула на часы, услышала смех – вероятно, смеялся человек, вышедший из бара ниже по улице. Смех стих.

«Возможно, Уоррен сможет помочь Бену, – подумала я, снова возвращаясь к снимкам, – Если он умеет менять людям личность, то сумеет и стереть из памяти воспоминания о любви, чтобы человек больше не страдал». Я прикусила губу. Хочу ли я быть забытой? Хочу ли, чтобы он отвернулся от меня и обратил эти улыбающиеся по утрам глаза на кого-то другого?

Я вспомнила, как целовала его, и не захотела. Вспомнила, как выглядит он теперь, когда считает меня мертвой, и захотела. Вспомнила страсть, которая так быстро и легко снова вспыхнула между нами, и опять не захотела. Потом вспомнила выражение ярости у него на лице сегодня утром, и захотела.

– Боже, Бен, – сказала я, прижимая фото к груди и закрывая глаза. – Мы больше никогда не будем такими невинными.

Смех прозвучал снова, на этот раз ближе.

Страх, сжавший мне сердце, подействовал, как физический удар. Я мгновенно вскочила, расставила ноги, подняла голову и принюхалась. Гниль в воздухе. Разлагающая ненависть, кровожадный голод.

– Дьявол!

Аякс! Не знаю, как он меня нашел, но он приближается, и быстро.

Я сунула снимки и комиксы в сумку, закрыла ее и бросилась в магазин. Свернула в первый же проход между стеллажами с товарами и зигзагом двинулась в глубину магазина, минуя косметику, кремы, шампуни, конфеты, презервативы, и шар системы безопасности сверху следил за всеми моими движениями. Я бежала мимо полок с масками и футболками, которые продавались здесь только из-за слова Лас-Вегас, и скоро я поняла, что среди всего этого разнообразия изделий и китча нет одного-единственного. Нет места, где можно было бы спрятаться.

«Можно попробовать убежать, – подумала я. – Уйти в сторону, противоположную этому зловонию и смеху, и двинуться в „Пеппермилл“. К безопасности, которую может предоставить Уоррен или еще кто-нибудь».

Никто не может знать, кто ты на самом деле, ясно?

Я снова посмотрела на зеркальный шар и прокляла отразившийся облик Оливии. Если меня не убьет Аякс, Уоррен точно сделает это.

Автоматические двери магазина раскрылись. В зеркальном шаре я видела, как в них скользнула фигура, подобная клочку дыма, и тут же исчезла. Он идет по моему запаху, а теперь и страху, по тем феромонам эмоций, которые прежде всего и сообщили ему обо мне. Секунды тикали, как бомбы, и я чувствовала отчаяние, которое, должно быть, испытывает крыса в лабиринте. Здесь просто негде спрятаться. И тут взгляд мой упал на короб с вещами дешевой распродажи, стоявший посреди прохода. «Спрятаться можно, – подумала я, – только на самом виду».

Отбросив сумку, я стала рыться в вещах: это остатки костюмов для Хэллоуина на одну стирку. Мне нужна маска. Я отбрасывала медведей, шмелей, супергероев – ха! – и крылья бабочек и наконец выкопала дешевую пластиковую маску. Она покроет только половину лица, но подходит мне по размеру. Нацепив маску на лицо, я схватила бейсболку с надписью «Добро пожаловать в Лас-Вегас» и затолкала под нее золотистые пряди Оливии. Потом, тяжело дыша, повернулась и принялась ждать.