Смерть героя (СИ)

— Съезжу… — горько усмехнулся старик. — Съезжу… Прости меня, Найз… Прости старого обманщика… напоследок…

— Обманщика?..

— Да… Ведь не был я ни на каком параде… никогда… И из дворца за мной… ни разу… не приезжали… Кому я там нужен… Там на руках носят только тех, кто выжил… по праву… тогда… чьи имена… на стене…

Старик отвернулся к окошку, умолк и замер, будто, наконец, и впрямь заснул.

Найз после минуты потрясенного молчания потер дрожащими руками виски, мотнул головой, будто отгоняя страшный морок, натужно сглотнул, откашлялся пересохшим вдруг горлом и тихо, еще тише, чем говорил до этого Лимба, прошептал:

— Значит… Вы никогда… не были… там?.. И Фалько не знали?.. И всё, что вы рассказывали… это…

Голова Лимбы повернулась к мальчику, словно ее дернули за невидимую нить, глаза распахнулись, и боль словно брызнула из них в пропитанную дешевым вином, снадобьями и нищетой комнатушку.

— Нет!!!.. Это всё правда!.. Клянусь тебе!.. Ты должен мне верить… в этом… Только это и есть правда, Найз… И я хотел сказать… что я… не должен был выжить тогда… что это несправедливо… что я жив… а он — нет…

— Но вы ведь в этом не виноваты! Ведь там же был бой, дядя Лимба, настоящая резня! — охваченный головокружительным облегчением, что всё, чем он жил эти пять лет, не было ложью, маленький друг старика яростно выступил в его защиту. — А в бою невозможно…

— Это я виноват… я… только я… — словно не слыша мальчика, упрямо продолжал шевелить пересохшими губами больной. — Если бы ты знал… Найз… Фалько… был человеком… каких рождается один на миллион… раз в сто лет… благородный… добрый… верный… отважный… честный… справедливый… с огромной и чистой душой… Если он твой друг… он умрет за тебя… всё отдаст… Он рядом… и ты чувствуешь… с тобой ничего не может случиться… как за каменной стеной… А если бы не я… Найз… если бы не я, может… он был бы жив…

— Но при чем тут вы, дядя Лимба? Их же было восемь тысяч, а вас… Постойте, ведь это не вы его убили? — встревожился мальчишка.

— Нет… что ты… с ума сошел… Я бы скорее себя убил… Но я виноват… Я никогда и никому об этом не рассказывал… но теперь… уже всё равно скоро… будет… Я признаться должен… рассказать тебе… хоть кому-то… не могут так жить… и умереть…

— Вы бредите, у вас, наверное, снова жар поднялся, я сейчас полотенце водичкой холодненькой намочу и на лоб приложу, погодите… — попытался увести его от мучительной темы мальчик и потянулся встать, чтобы выйти вод двор, но старик с неожиданной силой и ловкостью схватил его за запястье и усадил обратно на табуретку у изголовья.

— Нет… ты выслушай… прошу тебя… ты должен… должен выслушать меня… я всё расскажу… если кто и должен это знать… так это ты…

В душной комнате повисла тяжелая неловкая тишина, и старик, сбиваясь и кашляя, начал исповедь.

— В ту ночь в замке было жарко… Никто не думал, что выйдет из той мясорубки живым… Но, видать, раз в сто лет и монета подброшенная на ребро становится… Когда гарнизон глаза продрал и понял, что вокруг них творится, они злые стали… набросились на нас, как бешеные… Такое началось… Но Фалько с отрядом в пятьдесят человек не во что не ввязывался… Они должны были принца до башни довести… живым… закоулками шли… по крышам… через заборы… Там ведь не замок — маленькая крепость… пока доберешься… Но нас бог сначала миловал… но потом уж, как к башне приблизились, дальше уж некуда стало… отряд там стоял… человек двести… может, больше… может, меньше… темно, считать ведь их не будешь… Да про это я тебе уж раз сто рассказывал…

— Но…

— Тихо, не перебивай, малый… дай сказать… пока могу… Заварушка там пошла — врагу не пожелаешь… мы ко входу когда пробились, оставалось нас трое, и принц… Амза… раненный уже был… Он вошел… а мы остались… Третьего-то почти сразу скосили… А Фалько… да я, дурак… держались… Потом меня в грудь да в ногу зараз как ударило… Охнуть не успел… Очнулся — словно заживо в аду меня в корыте изрубили, да посолили… Глаза разлепил — кругом тихо… даже не стонет никто… и светло. Утро наступило… У меня первая мысль: кто победил? А спросить не у кого… И тут вторая мысль: Фалько где? Стал подниматься… от крови скользко… трупы кругом… нога не слушается… вздохнуть не могу — в груди булькает, словно кипятком… Дополз до входа в башню… Где симароновых падальщиков больше навалено — там он должен быть, рассудил… С грехом пополам растащил… тех…

Лимба умолк на несколько тягостных минут, то ли собираясь с мыслями, то ли заново переживая то жуткое солнечное утро в мертвом замке.

— Я его не сразу узнал, Найз… поверишь ли… Кровищи на нем было… не одно ведро, наверное… своя, чужая… лицо рассечено… и лоб… нагрудник изрубленный… шлем потерялся… руки… голова… казалось, места нет живого… Дотронулся я до его щеки — хотел кровь стереть… на прощанье на него посмотреть, как есть… и вдруг чувствую — щека теплая!.. Живой, сердешный, живой!!!.. И вот тут я испугался… По-настоящему… Думаю, если колдунов верх вышел, то ведь лучше бы нас с ним вчера прикончили… Это только сейчас вокруг тихо… а ежели появится он с минуты на минуту?.. Ну, тут у меня словно второе рождение приключилось… подхватил я его подмышки… и потащил… Сам не знал, куда — лишь бы оттуда… Как вынес я его из замка — не помню… всё как во сне кошмарном… сам падаю… его роняю… снова встаю… тащу… Нога подламывается… в груди — словно чугун плавят… пыль, жара… перед глазами круги алые да черные висят-колышутся… в голове пустота звенит… а я тащу… хоть не вижу ничего перед собой… словно помешался… А потом всё пропало вдруг…

Старик снова замолчал, хлебнул теплой безвкусной воды из оловянной кружки у кровати и продолжил, неотрывно глядя красными слезящимися глазами в низкий прокопченный потолок, словно просматривая на нем снова и снова события двадцатилетней давности.

— В себя когда следующий раз пришел, гляжу — стены вокруг меня бревенчатые незнакомые… Старуха надо мной склоняется… смотрит так долго… будто первый раз видит… и говорит что-то… а я как младенец лежу, на нее таращусь — не помню, ни кто я, ни где я, ни как попал туда… И опять отключился… Потом, когда снова в память вернулся, ее старик мне сказал, что я так чуть не с месяц пролежал… Грудь залечили маленько… Ногу знахарь их деревенский мне через неделю после того, как меня нашли, отхватил — чернеть стала, говорят… Да это всё ерунда, Найз, чепуха… Главное спросил я у них — со мной второй был, где он? А они отвечают, что один, мол, я лежал… Прямиком на дороге через их лес… километрах в пяти от замка… Может, говорят, твоего второго раньше кто подобрал, а тебя за покойника принял… вот и оставил лежать… Они-то меня тоже сперва за мертвеца посчитали… только когда карманы обшаривать начали, поняли, что поторопились… Я обрадовался… Лежу без ноги и улыбаюсь, как распоследний дурачок: жив Фалько… живой… выжил… А потом их деревенские из города вернулись… про похороны рассказали… про закладку монумента… И что выжившие-то были, да только все не те… Стало быть, Фалько мертвого на дороге люди нашли… подняли… и в город отвезли… А меня бросили… кто я такой… таких, как я там было… тысячи… всех не соберешь… И вот тогда я понял, что своими руками… сделал то… что Симарон не смог… Если бы я оставил его в замке… его бы свои вовремя подобрали… и спасли…

Лимба продолжал говорить еще что-то, путаясь, сбиваясь, повторяя по нескольку раз одни и те же фразы, но Найз его уже не слышал.

Широко распахнутыми невидящими глазами смотрел он в стену, едва осмеливаясь дышать, а в мозгу его ворочалась, расправляла крылья, и стремительно росла и набирала силы одна невозможная еще несколько минут назад крамольная сумасшедшая мысль.

Фалько может быть жив.

Может, это не он похоронен рядом с кронпринцем.

Ведь он не погиб в бою, как считалось до сих пор.

Оруженосец потерял его в лесу.

А это значит…

Что это могло означать — Найз даже подумать боялся, но радостно затрепетавшее сердце, не дожидаясь резолюции осторожных мыслей, уже ликующе скакало и заходилось от восторга и надежд.