Иллирия (СИ)

- Отродясь не видела девушку из приличной семьи, не вышедшую замуж до двадцати лет! Правду ли говорят, что она безобразно хрома и носит на левой ноге башмак с толстой подошвой?

- У нее довольно свежее лицо для ее возраста, но немного красок ему бы не помешало.

- Я слышала, господин Эттани обсуждал ее замужество уже с тремя старыми семьями, но никто не согласился посвататься к ней. Сканти отказались из-за ее возраста, Пергола - из-за ее внешности, а Фролло прямо сказали, что в Иллирии пока еще хватает красивых бедных девушек и некрасивых молодых. Право, это самая забавная история этой осени! Бедный Гако, угораздило же его после столь удачного пристройства четырех дочерей так опростоволоситься с пятой!

Должно быть, эти слова могли глубоко ранить женщину в моем положении и вызвать стыд, но меня охватило злобное раздражение, смешанное с презрением к сплетницам. Это было странно, потому что я давно уж не испытывала никаких чувств, кроме глубокой печали. Мне пришло в голову, что если кровь моя давно уж прекратила бурлить в жилах, то на смену ей пришла желчь, и вскоре мне предстояло превратиться в сумасшедшую старуху, проклинающую случайных прохожих. Впрочем, даже от этой мысли я не ощутила ни стыда, не сожаления, так что это печальное превращение, видимо, началось уже довольно давно.

Мне досталось место на самом краю скамьи, и несколько десятков жадных глаз могли беспрепятственно шарить по моему телу, весьма откровенно и неуместно, на мой взгляд, обрисованному складками тончайшего шелка. В храме было куда светлее, чем я предполагала - раньше я не бывала в таких огромных зданиях и не предполагала, как искусны бывают их создатели. Службы, на которых я присутствовала в Венте, совершались в полумраке; немного света могло пробиться сквозь крошечные витражи. Но в главном храме Иллирии было почти так же светло, как и на улице, благодаря огромным высоким окнам. Повсюду ярко сверкала позолота, мерцали огоньки бесчисленных свечей, и в лучах света, падающего сквозь цветные стекла окон, клубился едва заметный дымок курильниц.

Вскоре даже мне, никогда не уделявшей посещениям храмов должного внимания, стало ясно, что события развиваются вопреки традициям и регламенту: недовольный ропот прихожан усиливался, у алтаря бестолково сновали юные мальчики в золоченых одеяниях, а служба все не начиналась. Я решилась вновь прислушаться к тому, что говорят вокруг, и с облегчением убедилась, что людей перестали занимать признаки возраста на моем лице и слишком легкомысленное платье - теперь их возмущало совсем другое:

- Какая дерзость! Он все еще не явился!

- В столь великий праздник подобное поведение! Снова и снова этот сопляк демонстрирует всяческое отсутствие чувства приличия!

- Эти Брана плюют на Иллирию при каждом случае! Сколько можно терпеть их выходки? Такого позора святая церковь еще не знала!

- Когда они сделали понтификом развращенного юнца - божий гнев должен был обрушиться на Иллирию! Быть может, мы живем в последние времена...

...Даже в Венте знали, что пять лет тому назад Брана, словно насмехаясь над обычаями, вынудили конклав кардиналов избрать в понтифики младшего сына старого господина Брана - девятнадцатилетнего Вико, известного своей испорченностью. До самых отдаленных уголков Южных земель доносились рассказы о бесчинствах, которые творил Вико, находящийся под защитой грозной фамилии своей семьи. Имя это вскоре стало нарицательным - его вспоминали, когда говорили о бесчестных наглых юнцах из богатых семей, ищущих ранней смерти из-за вина, женщин и азартных игр. Понтифик, которому следовало стать образцом добропорядочности, был едва ли не самым порочным человеком Иллирии и прилегающих земель. Если его образ и вызывал в пастве желание молиться, то лишь для того, чтобы бог смилостивился и послал городу другого понтифика.

Я никогда не отличалась особой набожностью - тетушка Ило, будучи ангарийкой до мозга костей, втайне продолжала поклоняться суровым богам своей родины. Если бы кто-то взял на себя труд обыскать ее идиллический розарий, то нашел бы в зарослях тщательно спрятанный камень, который тетушка несколько раз в году окропляла куриной кровью в попытках умилостивить Отера и Вигу - главных божеств ангарийского пантеона, ныне низвергнутых и полузабытых.

Чтобы не вызывать лишних пересудов, тетушка старательно водила меня на службу в ближайший храм, но потом непременно проводила надо мной ангарийские очищающие обряды, и вскоре я окончательно запуталась, кому из богов следовало молиться всерьез, а кому - ради соблюдения приличий. Поэтому, узнавая новые вести о пучинах разврата, в которые погружался понтифик Иллирии, я испытывала разве что любопытство, смешанное с отвращением. Сейчас же мне и подавно было наплевать, насколько возмутительно повел себя Викензо Брана, не явившись на службу в честь святой Иллирии, - скорее, во мне затеплилась надежда, что церемония сорвется, и мне не надо будет далее служить развлечением для скучающих иллирийских дам.

Чувство, с которым я слушала приглушенные проклятия, произносимые Гако Эттани, можно было определить как растущее воодушевление. И оно было безжалостно повергнуто в прах, когда ропот голосов внезапно стал громче, а затем так же резко стих. Я, как и многие другие присутствующие, принялась вертеть головой и вскоре поняла причину этой перемены: у алтаря появился тот, кого все ожидали - понтифик Вико Брана. Вне всякого сомнения, он был чудовищно пьян.

...Из-за того, что семейство Эттани устроилось столь близко к алтарю, я могла хорошо рассмотреть того, о ком раньше только слышала. Вико и в самом деле был молод - на два года младше меня самой, как можно было понять путем нехитрых подсчетов - и даже последствия беспробудного пьянства, которые нельзя было не заметить на его помятом лице, не могли скрыть его юных лет. Как это всегда бывает, из-за описаний кутежей и разврата, которым предавался молодой Брана, я невольно воображала, что понтифик обладает внешностью с некой долей инфернальности. На деле же Вико был вполне ординарным молодым человеком невысокого роста, не отличавшимся изяществом сложения, что усугублялось отечностью, вызванной разнообразными излишествами. У него были небольшие темные глаза, мутные из-за гнусного состояния, в котором он пребывал; не самой благородной формы нос, свойственный обычно потомкам тех семей, где имелись предки-северяне, и, внезапно, приятные очертания рта, свидетельствующие о том, что он от природы человек улыбчивый и смешливый.

Темные, слишком длинные для священнослужителя волосы в страшном беспорядке топорщились из-под тиары, косо нахлобученной на голову. Измятая риза, расшитая золотом и драгоценностями, то и дело совершенно неприлично распахивалась, являя миру довольно грязную рубашку. Викензо нетвердо стоял на ногах, постоянно заваливаясь в сторону, но несколько отважных юных храмовых прислужников ловко поддерживали его, явно будучи привычными к эдаким выходкам. Певчие затянули положенный к празднику гимн, а понтифик неуверенно принял от прислужника подсвечник, где было закреплено три основательных красных свечи. Я запоздало заметила, что прихожане торопливо зажигают свои свечи, купленные у входа: огонь передавался от человека к человеку, и я, увлекшись рассматриванием понтифика, едва не попустила тот момент, когда мне следовало зажечь свою свечу и передать ее огонь далее.

Понтифик тем временем, подобно мне самой, с горем пополам проделал все необходимые манипуляции у алтаря, едва не потеряв тиару во время земных поклонов, и повернулся к присутствующим лицом, всей своей позой выражая неуверенность. Я поняла, что ему сейчас необходимо будет пройти по проходу между рядами скамей до самого входа в храм, на ходу благословляя прихожан. Задача эта, ввиду его плачевного состояния, была не из легких, и, судя по гримасе бесконечной усталости, появившейся на лице Вико, он понимал, что шансов на успешное преодоление этой дистанции было мало. В первый раз за несколько месяцев на моих губах появилось подобие улыбки - помимо естественного чувства брезгливости, пьяный понтифик вызывал необъяснимое сочувствие.