Хранители света (ЛП)

Нас, жителей острова Китов, рискуют тронуть редко, ибо огненное дыхание наших драконов-метателей смертоносно... но не в этот раз.

Я поежился, вспоминая давно ушедшие дни. Слитный рев толпы, запрудившей испятнанный кровью обветшалый причал, плывущие по коричнево-бурой воде залива трупы, резкий, будоражащий запах крови, успокаивающая, пусть и едкая вонь жижки... И головы. На кольях, воткнутых в щели меж бревен причала. Они были богаты, они были иноземцами и этого хватило. Убили всех — прислугу, охрану... детей...

— А теперь, друг мой Мэтт, я хочу, чтобы ты обдумал кое-что. Я не знал тех людей, чьи головы торчали на кольях у самой кромки вонючего причала. Более того, эти люди, поданными короля Теномидеса, были... ну скажем так, не самыми. Достаточно рискованные, чтобы ловить рыбку в мутной воде, но недостаточно умные, чтобы выжить. Вообще-то просто идиоты, поскольку утащили в могилу еще и свои семьи. У меня не было никаких личных счетов ни к нищим, забитым жителям этого грязного скопища лачуг, ни к очередному, чуть менее нищему корольку, торгующему выцарапанными из земли золотыми самородками и трясущемуся по ночам от страха. Но! На мачте моего корабля развивалось знамя, которое олицетворяло мою принадлежность к цивилизации. К общности, которая за века своего развития пришла к определенному балансу норм, правил и свобод, именуемому емким словом: закон. И эта принадлежность возлагала на мои плечи обязанность убеждать и мой народ, и другие народы в необходимости этот закон соблюдать. Убеждать словом, убеждать делом и убеждать силой — если это необходимо!

Нас было всего три десятка, против многих сотен, собравшихся на берегу, бесноватых, подстегнутых местным зельем, трясущих кулаками и кидающих в нас грязью. У нас был старый потрепанный жизнью и бурями патрульный галеас, несущий на борту всего лишь одного-единственного дракона-метателя и меня, совсем зеленого мастера Огня.

Но мы вошли в эту гавань, мы продрались на веслах сквозь суп из воняющих на жаре трупов, погружая весла в вязкую жижу, медленно плывущую в русле местной реки.

А потом мы выжгли этот городок. Я выжег этот городок. До последнего жителя. До последней лачуги. До бурой глины, лежащей под гнилой почвой.

Я  помолчал лежа в полутьме,  на вонючей соломе.

— Ответь мне, Мэтт, почему я так сделал? Молчишь? Так я сам скажу! Злодеяние  должно быть отомщено! Справедливость? У каждого своя справедливость, а значит, нет ее, общей. Нет от слова совсем. А потому только так и никак иначе — злодеяние направленное на своих, на тех кого мы защищаем, должно быть и будет возвернуто стократно!

Мы никогда не были справедливым обществом, знай это Мэтт. Мы поданные короля Теномидеса, жители острова Китов несправедливы. Мы купцы и торгаши, мы дети купцов и торгашей, нас вскормила морская торговля, мы пасынки океанских волн и течений. Мы всегда стремились к прибыли, к богатству... процветанию. А процветание рождает зависть. И ненависть. Особенно от тех, кто не желает работать, но желает иметь. И наш Флот, его длинные руки и огненное дыхание, его сила и мощь — все это для нашей и только нашей... несправедливости.

И ведь на самом деле наши принципы очень просты: не трогай нас, и мы тебя не тронем. Мы ведь не любим воевать, на самом-то деле. Да у нас могучий флот, да у нас Огонь, но война — это ведь не только добыча, захват и парады. Это еще и расходы... чудовищные расходы. Это потери, это сорванные сделки, это нарушение торговых путей. А мы ох как всего этого не любим. Так что, если можно договориться, мы будем договариваться. Но если договориться нельзя... уж не обессудьте.

Я еще немного помолчал, вслушиваясь в дыхание друга... и заговорил опять:

— Толпа на пирсе не понимала, что происходит, когда мы убрали паруса и развели огонь в топке дракона-метателя. На самом деле, мы не часто используем Огонь, так что, совсем немногие знают, что под парусом идти с ним в бой нельзя.

Наверное, они думали, что мы попытаемся забрать останки наших убитых... а может, надеялись на своих магов... а еще вернее не думали совсем, просто изготовились для рукопашного боя, на всякий случай. А мы выгребли на рассчитанное лоцманом место... и лишь потом я дал волю Огню.

— Мэтт, я знаю, ты убивал во время рейда, мне сказал об этом Коперник. И теперь, по-твоему, я должен ужасаться этому? Мэтт, в тот день, я лично убил множество людей, бежавших в ужасе. А я едва-едва начал бриться. Ты видел кровь и смерть, но видел ли ты, как горят живьем? Как юная девушка, объятая пламенем, и кружится, и кружится, до тех пор пока не упадет в огонь, все еще крича... Ты ощущал запах ее обгорелого тела? Вдыхал дым, что недавно был ее плотью?

Я замолчал, переводя дыхание. Наверное Маттиас подумает, что это всего лишь мое художественное воображение. Наверняка он сейчас усмехается про себя, считая, что мы тогда опалили бревна причала и парочку зевак, а все остальные просто разбежались перепуганные... Мэтт-Мэтт... Как же убедить тебя, что если Флот берется за Дело, то Делает его До Конца! И решив сжечь толпу, мы делали это так, чтобы не ушел никто! Как? О-о-о... Вначале замыкается кольцо по периметру, а Огонь горит долго, это не какое-то масло, это, это... Огонь! А уж потом, когда замкнут периметр, наносятся удары по площади, выжигается все живое. И уйти не может никто!

— Я не был тогда настоящим мастером Огня, — опять заговорил я. — Из тех, что сжигают птицу на лету, не задев окружающей зелени. Нет, не был... Но этого и не требовалось! Ибо и дракон-метатель, что дрожал под моими руками, был далеко не тот, что когда-то ставился на утлые лодченки братьев Гракхов. Нет! Под моими руками дрожала совершенная машина, плод многих столетий развития, родившаяся в горнах гениальных механиков, а смесь, что закачивалась в керамические цилиндры, рождена была умом гениальных алхимиков... Даже не имея опыта, даже дрожащими руками, стоя на подгибающихся ногах, я сделал все, как когда-то на тренировках в академии. Как надо. До конца.

Когда все закончилось, мы взяли уцелевшие на краю пристани колья с головами наших сограждан. Мы взяли их как доказательство преступления, за которое был уничтожен город.

Одна из голов принадлежала маленькой девочке, Мэтт. И они воткнули голову ее мехового медведя на соседний кол — потехи ради. С тех пор любая девочка с меховой игрушкой для меня пахнет тем, незабываемым «ароматом», той смесью... трупная вонь, смрад горелой человечины и особый, тяжелый запах гнилой воды из местной реки... навсегда.

И Мэтт, я знаю, многие назовут меня людоедом, а может мясником... язвой на лике рода человеческого. Но, есть определенные принципы, нарушение которых мы, граждане острова Китов, не простим никому и никогда. И есть определенные... существа, обликом напоминающие людей, которые понимают только один язык. Язык силы. И тогда мы сказали этим «людям», что есть вещи, которых мы не потерпим. Сказали внятно.

Бесконечно-долгие минуты под сводами полутемной камеры тянулась тишина. Наконец Маттиас прошептал:

— Ради моей возлюбленной, ради ее безопасности я убивал. Защищая ее и моих друзей...

Снова потянулись бесконечные минуты, наполненные лишь обоюдным молчанием. Потом еще раз заговорил я:

— Мэтт, я тоже колебался, в тот жуткий первый раз. Что мне помогло... приказ. Просто приказ моего капитана. Он был убеленный сединой, мудрый мужик, и он сказал мне: «Ты поклялся защищать Родину тогда и так, как тебе прикажет это сделать твой капитан. И ты это сделал!» И ты Чарльз, тоже клялся защищать Цитадель тогда и так, как прикажет тебе твой герцог, или командир, указанный им. Твой командир я, именно я приказал тебе убивать. Ты можешь порицать меня, если считаешь приказ неверным, но Мэтт, ваш рейд был действительно необходим. Вы ударили в самое средоточие вражеской подготовки, сбили уже почти готовые планы... это очень и очень серьезный удар по планам Насожа. По планам его новой войны.

И опять тишина холодной каменной плитой легла мне на плечи... разорвавшись стоном, когда Чарльз обхватив себя лапами, качнулся вперед и назад.