Отречение от благоразумья

Пан секретарь снова кивнул, точно выполняя заученное движение, и тенью выскользнул из зала. Осведомитель задержался, снисходительно взирая на веселящихся студентов, и степенно прошествовал к выходу. Я смотрел ему в спину, и в голове моей воцарялось звенящее, тревожное предчувствие грядущих неприятностей.

Кто-то осторожно дотронулся до моего плеча, ехидно осведомившись, не увидел ли я призрака — вернулся Джулиано. Времени на раздумья и колебания не остается, нужно либо начинать действовать, либо плюнуть на все, тянуть сладковатую наливку с привкусом лесных орехов, слушать Лэрца и постараться все забыть. Мне это не касается. Меня это не касается. Меня...

— Джулиано, мне потребуется ваша помощь. Возможно, придется набить кое-кому морду. Также возможно, что нам в руки попал кончик нити, способной вытащить Мирандолу и Луиджи из-за решетки. Но это наверняка будет опасно.

Боже, это что, я сказал?

— Пошли, — Орсини, спасибо ему, не стал выспрашивать подробности.

Мы выскочили из теплого уюта трактира в плывущий мимо ноябрьский вечер, промозглый и запорошенный снова начавшимся снегопадом. Штекельберг, похоже, успел уйти довольно далеко, чему я в душе порадовался. Мне вдруг захотелось, чтобы этот запутавшийся в собственных прегрешениях юнец получил возможность расстаться с прежней жизнью и начать все заново.

— За кем мы идем? За ним? — деловито спросил Джулиано, показывая на почти неразличимые в серых сумерках очертания движущейся впереди фигуры. — Я могу узнать, кто это?

— Каспер фон Краузер, вроде бы как человек инквизиции, но в последнем я теперь здорово сомневаюсь, — на ходу бросил я. — Синьор Джулиано, похоже, что братья святого Доминика вляпались в коровью лепешку таких размеров, что и представить страшно...

— Что я должен делать? — без малейшего признака волнения спросил итальянец.

— Сам не знаю, — честно признался я. — Думаю, мы сейчас попытаемся расспросить его кое о чем. Скорее всего, он не захочет отвечать или начнет выкручиваться. Тогда... мне ничего не приходит в голову, разве что попытаться оглушить его, дотащить до Клементины и допросить там с помощью отца Алистера.

Мы быстрым шагом шли по безлюдной и засыпаемой мокрым снегом Целетной улице, догоняя Краузера, мелькали фонари в подъездах домов, далеко впереди сквозь снежную круговерть проглянули два острых шпиля над собором Богоматери...

Тут-то все и случилось.

Человек возник откуда-то из переулка, уходящего в глубины гетто, и громко позвал:

— Краузер!

Любимчик отца Густава остановился, как-то странно перекосившись на один бок. Я дернул Орсини за рукав и затащил в ближайшее укрытие — глубокую арку перед входом в зажиточного вида особняк.

— Думал, отсидишься в Париже под рясами инквизиторов? — с нескрываемой издевкой поинтересовался неизвестный. — Зря, зря... Я обещал, что найду тебя — и вот нашел. Не желаешь ничего сказать на прощание?

Пан Каспер молча развернулся и бросился бежать, поскальзываясь на грязной мостовой. Он не звал на помощь — то ли воздуха не хватало, то ли догадывался, что никакой помощи не придет. Его противник устремился вдогонку, мы с Орсини, не сговариваясь, выскочили из-под арки, торопясь успеть к месту развязки неведомой нам трагедии. Краузер требовался мне живым. Когда он скажет все, что ему известно, а я сохраню это на бумаге — пусть тогда разбирается со своим прошлым и неоплаченными долгами.

Шагов через десять незнакомец поравнялся с Краузером и сцапал того за отворот плаща. Они развернулись лицом к лицу, с какой-то безукоризненной и неуместной грациозностью, точно выполняя па старинного танца. Каспер размашисто качнулся назад и упал, так и не издав ни звука.

Джулиано вполголоса отпустил заковыристое итальянское проклятие. Я услышал тихий шелест покидающей ножны стали и потянулся за собственной шпагой, хотя не думал, что она пригодится. Убийца — я не сомневался, что господин Каспер фон Краузер только что отправился прямиком к святому Петру, давать отчет о своей не больно-то праведной жизни — не пытался убежать или скрыться. Он стоял посреди улицы, держа чуть на отлете правую руку с коротким широким ножом, и смотрел, как мы приближаемся. Усиливающийся снег падал на его непокрытую светловолосую голову, таял в медленно растекающейся между булыжниками блестящей черной луже. Где-то неподалеку хлопнула дверь, истошно завизжала женщина, загромыхали приближающиеся шаги. Городская стража, как всегда, подоспела вовремя: когда все закончилось.

— Лэрц? — растерянно спросил Орсини. — Лэрц? Зачем вы это сделали?

— Из-за него погибли... — начал певец, но я не дал ему договорить:

— Потом, господа. Сейчас наша забота — смыться незамеченными. Лэрц или Дерек, как вас там, уберите ваш тесак и сделайте лицо попроще, а лучше — прикиньтесь пьяным в лежку. Запомните, мы ничего не слышали и не видели. Возвращаемся в «Башню».

Лэрц, пропустивший половину моих слов мимо ушей, вяло попытался свернуть в первый попавшийся переулок. Джулиано сокрушенно вздохнул, наградил певца коротким чувствительным ударом в живот, и, когда тот с оханьем согнулся пополам, мы подхватили его и поволокли в сторону «Прашны Браны», вопя, свистя и всячески стараясь изображать подгулявших прожигателей жизни из богатых семей. Стражники с топотом пронеслись мимо, не пожелав принять нас даже за подозреваемых.

— Что дальше? — вежливо, но озабоченно спросил итальянец, когда мы удалились на безопасное расстояние. — Краузера мы не поймали, этот тип, похоже, ничего не соображает... Я, признаться, тоже.

— Взаимно, синьор, — с истерическим смешком откликнулся я. — Как ни странно, я знаю не больше вашего. Потому сейчас мы добредем с горем пополам до трактира, сдадим этого неудачливого мстителя в заботливые руки подружки да отправимся по домам. Кстати, будет лучше, если вы воздержитесь от расспросов.

Орсини тряхнул головой, сбрасывая налипший на капюшон плаща снег, внимательно посмотрел на меня, но промолчал.

КАНЦОНА СЕДЬМАЯ

Цели и средства

Пресловутое «женское чутье», оказывается, существует на самом деле. Иначе я не представляю, чем объяснить то обстоятельство, что неподалеку от «Башни» нас перехватила юная и чрезвычайно целеустремленная особа в небрежно накинутой на голову длинной шерстяной шали. Она подкарауливала нас, прячась в чьем-то заметаемом снегом палисаднике.

— Так и знала! — горестно возопила она, увидев свое сокровище не слишком бережно влачимым двумя незнакомцами. — Стоило мне отвлечься, как он немедля во что-то встрял!

— Вы, мадемуазель, собственно, кто будете? — поинтересовался я. Начавший приходить в себя Лэрц завозился и промычал что-то маловразумительное. Джулиано огляделся и аккуратно прислонил его к облепленным мокрым снегом прутьям чугунной решетки.

— Я Жаннет, — назвалась девушка, торопливо приседая в полупоклоне. В ее речи явственно звучала французская картавость, что подтвердилось миг спустя. — Жаннет Обенкур из Лиона, Бургундское герцогство, актриса... А вы кто?

Мы представились. Жаннет смотрела на нас настороженно, но без боязни, и, еле дождавшись окончания ритуала знакомства, нетерпеливо спросила: — Так что случилось?

Орсини выжидательно покосился на меня, предоставляя право ответа, и я решил не ходить вокруг да около. Девица выглядела достаточно битой жизнью, чтобы не грохаться в обморок и не визжать на весь квартал.

— Ваш приятель четверть часа назад прикончил человека, работавшего на инквизицию, — с удивившим меня самого спокойным равнодушием сказал я. -Представители власти поспели к шапочному разбору, так что пока он вне подозрения. Из свидетелей имеемся только мы, и можете поверить — мы не собираемся кричать об этом на всех углах. Имя покойного — Каспер фон Краузер. Вам оно ничего не говорит?

— Merde! — красноречиво отозвалась Жаннет, безжалостно терзая концы шали. Ее беспечная физиономия стала чрезвычайно серьезной, а в карих глазах появилось недоверие.