Запах цветущего кедра

То есть теперь придётся жить здесь под постоянным надзором. А ещё где-то бродит обиженный профессор Дворецкий с дробовиком.

В тот момент Стас и гадать не стал, кому и зачем это надо. Сбегал к разливу, где нашёл амазонку, забрал её одежду, свои сапоги и, вернувшись в схрон, люк закрывать не стал — напротив, распахнул внутреннюю дверь, чтобы проветрить землянку. Давно нетопленная, она стала парной и душной от влаги, как баня. Амазонка спала беспокойно, с тяжёлым дыханием, обильно потела и бормотала что-то неразборчивое. Конечно, простуда ей была обеспечена, но только бы не воспаление лёгких, которое он сам едва пережил, и то благодаря молчунам. Её бы, конечно, отправить в больницу, однако ни связи, ни лодки, а маломощная рация, что висела в схроне, улавливала только монотонный шум пустого эфира. Рассохин перебрал все продукты, бывшие в убежище, но кроме своей водки и припасённого Матёрой мёда, ничего целебного не нашёл. Но и это уже было кое-что! Ко всему прочему он вспомнил о молоке в обгоревших холодильниках на ферме и, послушав успокоенное свежим воздухом дыхание амазонки, решил сбегать в лагерь.

— Охраняй! — приказал он кавказцу. — А я быстро!

Пёс команды понимал или сам знал, что делать, и остался возле схрона.

Лагерь всё ещё дымил, и пахло там не ладанным духом тлеющей кедровой смолы — горелым навозом, собранным в кучи на удобрение огородов. Пока Рассохин вытаскивал грязные и сморщенные бутыли из холодильников, нанюхался до одури, и всё же нашёл ещё одну, исковерканную жаром, но целую, даже с пробкой. Открутил и попробовал — вроде не прокисло. Вокруг бродило два десятка молочных лосих, но как их доят, он представления не имел, да и лосята, наверное, сами уже потрудились. На обратном пути он опять услышал предостерегающий лай — кто-то пытался подойти к убежищу, но когда Стас прибежал, кавказец уже отпугнул гостей и лишь настороженно поуркивал.

Он слил часть молока в котелок, растопил печку щепой и слегка подогрел, после чего размешал мёд. Разбудить амазонку оказалось непросто; она вздрагивала, открывала глаза, начинала часто дышать, бормотать и цепляться руками, но потом ослабевала и вновь засыпала глубоко. Проснулась она внезапно, приподняла голову и огляделась.

— Это что? — спросила она сиплым натруженным голосом.

— Землянка, — отозвался Стас. — Ты теперь в безопасности.

— Как я здесь оказалась? Ничего не помню...

— Это сейчас неважно, — он налил в кружку молока. — Давай будем пить. Тебя нужно согреть изнутри.

И приподнял её голову.

Амазонка, пожалуй, минуту таращилась на него, потом спросила испуганно:

— Ты откуда здесь?

— Зашёл на огонёк. Пей, это молоко с мёдом, эликсир.

Она сделала несколько глотков, пробуя питьё на вкус, затем взяла кружку и выпила до дна. А Рассохин в этот миг вспомнил, как старуха отпаивала его в схроне, вставляя в рот берестяную воронку. И тогда было тоже лосиное молоко с мёдом. Потом его чем-то окуривали, и от сладковатого дыма становилось легко дышать.

Всё повторялось, и в этом повторении он ощутил нечто предопределённое, роковое, неизбежное.

— Опять вчера напилась, — вдруг призналась амазонка и легла. — С Мерлином трудно не напиться. Он — натуральный некрофил, ему нравится. А у тебя нет текилы?

Рассохин слегка оторопел, поскольку был уверен, что амазонка чуть не умерла от холодной весенней воды, а вовсе не страдала с похмелья после вчерашнего загула. Да и где бы она могла пьянствовать на подчёркнуто трезвом острове в компании какого-то некрофила Мерлина? К тому же на алкоголичку она не походила.

— Есть водка.

— Дай водки, — капризно произнесла она.

Пока Стас доставал фляжку из рюкзака, амазонка или уснула, или потеряла сознание. И только тут до него дошло, что это было ещё не пробуждение — бред, навеянный какой-то прошлой жизнью.

После молока она лежала безмолвно и успокоенно часа четыре, но когда очнулась, показалось, что снова бредит.

— Где Лариса? — она резко вскочила и чуть не затушила одеялом свечу.

—- Какая Лариса? — осторожно спросил Рассохин.

— Лариса Неволина!

— Не знаю... Всех увезли на вертолёте. Я здесь один.

— Мы же там погибаем! — вспомнила амазонка. — Нас затопило! Спасаемся на деревьях! Я сообщила Ларисе!

— Где затопило?

— На острове! Мы были на острове! — сверкающий взгляд её блуждал.

— Но мне сказали, что женщин переправили на китайский участок!

— Кто сказал?

— Галицын. Яросвет ваш!

Амазонка будто только сейчас заметила Стаса, завернулась в одеяло.

— Он так сказал... Потому что ты чужой! Ты кто?

— Я не чужой. Между прочим, я — товарищ Галицына, моя фамилия Рассохин. Слыхала?

— Рассохин? Тот самый?

— Тот самый. А ты с какого острова?

— Не знаю...

— Ну ты же откуда-то пришла? Или приплыла?

— Сначала брела, по пояс, по грудь... — забормотала она, вспоминая. — Потом поймала щепу, большую...

— Значит, это недалеко? Где остров?

— Мы там корм для лосей стригли...

— Здесь везде стригли корм!

— Он был высокий! Вода так быстро поднялась!.. А я давно здесь?

— Нашёл тебя утром, сейчас вечер. Вас бросили на острове без лодки?

— Яросвет сказал: заберёт, как только... Вода не спадает?

— Вода прибывает! Ты знаешь, где лодки?

— Они все погибнут! — она попыталась встать с топчана, однако ноги не держали. — Там нет больших деревьев. Только берёзки и черёмухи... Они гнутся. Чем выше, тем тоньше.

— Где лодки спрятаны, знаешь? — Стас уложил её на постель.

Мысль о гибели распаляла воображение, и, кажется, снова начинался бред.

— Я пришла сюда, чтоб спасти, — забормотала она. — Отроковицы верят, что потоп наслан в наказание... Огонь в наказание. .. Мы видели пожар...

Рассохин попытался напоить её молоком, но амазонка отстранялась, тряслась и сжималась в комок, хотя в землянке было жарко.

— Мне холодно... Плыть страшно, а умирать — нет. Засыпаешь — и всё...

Через минуту она расслабилась и уснула. Стас поднялся наверх, закрыл за собой люк и услышал злобный, предупреждающий брёх пса — опять по человеку. Всё время крутятся около!

— Эй, вы! — крикнул он и пошёл на лай. — У вас же есть связь! Передайте своим: женщины гибнут! Остров затопило! На деревьях сидят!

Кавказец лаял на одном месте и чтобы не спугнуть неведомых надзирателей, Рассохин остановился.

— Слышите меня? Где-то в пойме женщины тонут! Пусть гонят сюда спасателей! У меня лодки нет!

Они должны были слышать — звук под кронами, как под потолком, распространялся вглубь. Рассохин выждал, но ответа не было, и вообще никакой реакции. Однако пёс выдавал присутствие людей.

— Ко мне приплыла женщина! — он стал приближаться, не скрываясь за деревьями. — Сообщила: люди тонут! У меня нет связи! Надо вызвать МЧС! Выйди кто-нибудь! Поговорим!

Голос улетал в пустоту, а лай стал медленно удаляться.

— У вас и резиновая лодка должна быть! — Стас прибавил шагу. — Оставьте мне! Если сами!.. Эй, ну что молчите? Вас без лодки на острове не оставят! Значит, есть!

Видимо, люди побежали, злобный голос собаки полетел куда-то влево. Рассохин пробежал метров сто — бесполезно.

— Ну, сволочи! — заорал он в отчаянии. — Фас! Взять их! Фас! Рви их, тварей!

Пёс угнал их куда-то в сторону сгоревшего лагеря.

Рассохин вернулся к схрону и, открыв люк, послушал — амазонка вроде бы спала. Кавказец вернулся через полчаса, упал и вытянулся, вывалив язык.

— Пошли лодку искать, — сказал ему Стас. — Они тут ничего не тронут. Иди за мной!

Пёс послушал его, клоня голову то в одну сторону, то в другую, и не пошёл.

Вода продолжала прибывать, и там, где он недавно ещё отваживался идти со спасённой, уже было сыро. Разлив кое-где доставал кедровник, подтоплял крайние деревья, и это заставляло суетиться. Он пошёл краем суши, высматривая поля ивовых кустарников, стриженных, словно в парке, резали на корм молодые побеги. Если Галицын и спрятал дюральку, то она теперь далеко от берега, а заросли уже начинают зеленеть, перекрывать видимость, тем паче лодки у общины выкрашены в зеленоватый маскировочный цвет.