Парикмахерия

Ну-с, Пердуновка, принимай нового владетеля.

Наконец начали копать. На скорость. Соцсоревнование в могилокопании.

Николай улизнуть, было, захотел.

-- Да я... да там... припасы собрать... Перунову хату глянуть...

-- Это - само собой. Но - позже. А пока - ты могилу копаешь, я - сажень делаю.

Вообще-то это называется землемерный циркуль. Но даже в третьем тысячелетии вот эту деревянную буковку "А" называют "сажень". Хотя у неё расстояние между концам ножек - два метра. Берём жердину подходящую, раскалываем на две половинки вдоль. Затёсываем концы с одной стороны. С другой, чуть сместив концы, чтобы рукоятка была, шилом пробиваем дырочки. Дырочки совмещаем. И вбиваем в них палочку. Называется шпенёк. Потом аналогично ставим перекладинку.

И ради этого надо было в двадцатом веке двадцать лет учиться? И сдавать интегрально-дифференциальное исчисление пополам с марксизмом-ленинизмом? Вот именно. Как сказала одна наша однокурсница, ярая коммунистка и активистка, попав по распределению туда, куда её послали: "Чтобы понимать политику нашей партии надо много и долго учиться". Поскольку нормальный человек смысла в той, да и в этой, партийной политике уловить не может.

А мерную сажень сделать - это здесь и вправду продвинутым надо быть - на "Святой Руси" землю меряют верёвкой. "Верьвь" называется. Во всякой веси - своя. Общинное достояние. До такой степени, что в "Русской Правде" слово "верьвь" используется как синоним слова "община".

"И если есть те кто приходят к тебе

Найдутся и те кто придут за тобой

Так же

Связанные одной "верьвью", вздрюченные одной целью".

Правительства всегда пытались как-то этот процесс межевания упорядочить, Ну надо же знать - сколько с кого брать! Как было написано на плакате в одном большом магазине: "Товарищи покупатели! Не воруйте товары с полок - не конкурируйте с правительством!".

В 1752 г. вышел Манифест Елизаветы Петровны о Валовом (генеральном) межевании. По инструкции измерение расстояний рекомендовалось выполнять межевой цепью длиною в 10 сажень, состоящей из 100 или 70 звеньев, соединённых между собой кольцами. Для 70-коленных цепей расстояние между центрами двух соседних колец равнялось 0,1 сажени или 1 футу. Для измерения углов рекомендовалась астролябия. В качестве меры площади была принята десятина размером 80*30 сажень.

Народ это вытерпел. Но когда уже в 19 веке во время реформ Александра Второго Освободителя пошло массовое размежевание помещичьих и крестьянских земель, вольные, но вдруг ставшие безземельными, россияне возмутились. Они ловили землемеров и били. А мерную верёвку - урезали. "Обрезание" землемеров зашло так далеко, что правительству пришлось вновь оснастить своих полевых работников железными цепями. Перерезать их не удавалось. Но находились умельцы, которые втихаря, пока землемеры пьяные лежат, их цепи рвали. О чем, вероятно, и говорит великий русский поэт и большой знаток крестьянской жизни Некрасов, в своём историческом произведении "Кому на Руси жить хорошо?":

"Порвалась цепь великая

Порвалась-расскочилася.

Одним концом - по пьяному.

Другим - по мудаку".

Некрасов, он такой, он знаток. Сам спрашивает: "а кому это тут - хорошо?" и сам же отвечает:

"Кто до смерти работает,

До полусмерти пьёт".

Поскольку после смерти уже не выпьешь, то мы и не торопимся. Работать.

А я, хоть и русский, но неправильный: как крышу на поварне снесло - насчёт "завязать" подумываю. Пока до "полусмерти" не дошло. А пока вот занятие нашёл - землю святорусскую измеряю. Ну это точно: делать можно долго - "до смерти". Ещё и детям останется. "Велика Россия, а измерять некому". Но я начал - прихватил Сухана, пошёл смотреть место.

За Пердуновкой, дальше от реки, сперва - низинка, по которой дорога идёт, а потом довольно высокая песчаная грива, под углом к реке. На гриве растёт нормальный сосновый бор. Чистый, светлый. По краям-то уже осинник с березняком, а по хребту этого длинного холма - сухо. Вот тут и будем строиться.

В моё время так деревню ставить нельзя - место под огороды при подворьях должно быть. А здесь огороды - за огородой. За тыном, за частоколом. Застройка получается довольно плотненькая. Но не сплошная, как в Европах. Недостаток места в поселениях хомосапиенсов возникает из-за необходимости оборонительной линии. Тын, частокол, палисад, огорода. Чем она короче, тем лучше её защищать. "Оборонительные порядки противника при отступлении уплотнились, в то время как наши наступающие армии - растянулись". Это про Польский поход Красной Армии, он же - "третий поход Антанты". Впрочем, так же можно почти про любой бой хоть в древности, хоть в Новейшем времени.

Здесь это все всенародно понимают и формулируют на уровне фолька: "Хороши хоромы, да нет обороны". Без тына - никак.

Европейские горожане настолько не хотели вылезать за городские стены, что ставили дома стенка к стенке. Улица образовывалась фасадами домов. И выступающие, из-за недостатка места, вторые этажи почти смыкались над улицами, обеспечивая приятный полумрак и раздолье для всяких "потьмушников", влюблённых, крыс и микробов. Солнечный свет, который кучу мрази сам по себе уничтожает, не доходил до мостовых европейских городов.

Южнее, где с микробами ещё веселее, в ходу "греческая" застройка. Глухие, каменные или глинобитные, задние стены заборов, домов, построек - вдоль улиц. Места общественного пользования совершенно не затенены, выжигаются жарким южным солнцем и в рассадники не превращаются. Открытые стены с окнами, дверями, террасами - фасады в нашем понимании - внутрь, в патио. Застройка, как наша "избушка на курьих ножках" - к людям задом. Слепо-глухо-немая. Глухие стены до такой степени, что не только окон, но и дверей иногда нет. В "1001 ночи" хорошо выпивший с халифом аристократ в Багдаде, по дороге домой мочится у стены чьего-то дома и опасается: как бы его кто-нибудь в спину ножом не ударил. Но вместо кинжала под лопатку ему на голову опускается корзина. В которой его и втягивают в покои прекрасной дамы. Поскольку других входов в этот дом - нету.

В перенаселённом Иерусалиме даже в конце 19 века народ отказывался селиться за стенами города. И только когда на деньги европейских благотворителей был отстроен целый микрорайон, когда за переезд стали давать серьёзную денежную премию, а само жилье было бесплатно, - несколько сот самых нищих и бездомных семей согласились перебраться на другую сторону "геенны".

На Руси застройка принципиально иная - усадебная, подворная. Улица ограничивается не стенами, а заборами усадеб. Причина простая - на Руси строят из дерева. И страх пожара сильнее страх нападения. Как выгорают деревянные города... Когда Тохтамыш, через полтора года после русской победы на Куликовом поле, осадил Москву, жители набили грамотами своими все каменные церкви в городе на высоту своего роста. Всё сгорело. Но это города, о них хоть иногда в летописи что-то промелькнёт. А деревни просто горят регулярно. Без всяких "тохтамышей".

Мои современники не имеют, в большинстве своём, личного опыта таких несчастий. И слава богу. Хотя... - не по-русски это. По нашему, по исконно-посконному, должно быть как у Некрасова:

"Не то ли вам рассказывать,

Что дважды погорели мы,

Что бог сибирской язвою

Нас трижды посетил?"

И то правда - два пожара да три эпидемии да один сын в рекрутах - за одну, ещё вполне не завершённую, жизнь крестьянки "с красивыми ресницами" во второй половине даже 19 века...

"Ногами я не топтана,

Верёвками не вязана,

Иголками не колота...