Лазурное море - изумрудная луна (СИ)

Мужчина, вставший перед ней, поставил изысканный табурет с изогнутыми львиными ножками из дерева оливы, и удобно устроившись на нем поставив ногу на ногу, принялся изучать рабыню, останавливая внимательный взор на груди и нагих бедрах, на глубоких и уродливых шрамах, на выпирающих костях и сломанных, искривленных пальцах ног. И все же он отмечал про себя и даровитую красоту, которыми обладала перед ним сломленная тяготами плена женщина. Губы были ее бледны, как у утопленницы, разбиты, как алая брусчатка городов после прохода конных отрядов армии, но в них различался отлив разбавленного красного вина, которое готовят из лучших сортов темного винограда, а кожа могла бы сиять белизной лунной ряби на воде, не будь она осыпана ярко-розоватыми шрамами. В его глазах не возникло желания, они оставались тихими и безучастными, как тишина в глубине ночного лиса, орошаемого лишь лунным бризом. Ее волосы доходили раньше до середины спины, теперь же были длиннее, и ворохом скапливались где-то у поясницы, и за темной своей пеленой прятали обрисованную ожогами спину, покрытую водяными пузырями и красно-белесыми сморщенными полосами, оставленные раскаленными до расплавления камнях стены, к которой она была прикована больше года. Арис помнил, как девушку в первые недели своего появления поставили к белоснежному столбу наказаний, сорвав ту единственную и грязную одежду, которая у нее имелась, сковав руки и ноги медными оковами, и тогда один из самых жестоких надсмотрщиков рассек воздух хлыстом, разрубив нежную плоть с одного жгучего удара. Ее крик разнесся по плацу агоническим эхом, сводящим к краю безумия, и его кровь застыла в жилах, когда мужчина расслышал новый удар, что лишил ее сознания. Она была приговорена к пяти ударам за то, что посмела посмотреть на одного из выходцев знати, когда же он увидел черное клеймо рабыни на затылке, то посчитал это глубочайшим оскорблением, чтобы одна из изгнанниц посмела поднять на него свой взор. Ее могли убить, но оставили жить, поэтому расплаты была ничтожной в сравнении с иным исходом. И на протяжении всего года, его господин искал покупателя, в конце концов — прибыль было самым значимым для красного дома. Начальная ставка выкупа рабыни с северных окраин была настолько ничтожной, что даже на чашу зерна не хватило бы. Однако через некоторое время на столе главного управляющего стоял темный сундук, окованный рубиновыми камнями с лежащем внутри свертком пергамента, запечатанного красным сургучом с гербовой печатью одного из двенадцати великих домов Османской Империи, главных служителей самого Императора. Арис так и не узнал содержание письма, оно было сожжено, превратившись в горстку пепла, но к девушке в тот же вечер послали трех искуснейших целителей врачевать свежие раны. Дворяне были заинтересованы в приобретении рабыни с проклятых и запретных территорий. Славян покупали, но крайне редко. Больше их использовали для переводов с различных наречий или они становились подмастерьями в оружейных столицы, но женщин никогда прежде не оставляли в живых. Они были без надобности, не были образованы, разве что обладали красотой, в которой скрывалась сила и непревзойденная дикость, столь захватывающая, что у некоторых перехватывало дыхание. И по традиции женщин убивали, чтобы не пасть перед коварством чар их жгучей красоты, не успеть привязаться к воплотившимся демонам. Меньше чем через месяц пришли новые послания от других знатных домов с подношениями золота, которые приходили целыми караванами, прося оставить товар для них и предлагая совершенно неразумные деньги, на которые можно было бы построить целую флотилию кораблей и торговать с отдаленными от континента полуостровами.

Губы девушки были обескровлены. Слишком часто ей приходилось вонзать зубы в мягкую плоть, чтобы ненароком не откусить язык от боли, и за долгие месяцы, проведенные в заточении, она привыкла к агонии. Хороший способ, чтобы научиться выжить, особенно если судьба готовила ей нечто худшее и ужасающее. Она подняла взгляд на женщин, что выливали из прямых ваз розоватые жидкости, заполняя края каменной ванны, расставляя у подножия кристаллические мыльницы и чарки с медом и воском. Такие процедуры проходили при приготовлении женщин к ночи с посетителями красного дома, и неприятная мысль забрезжила где-то на краю сознания, отчего ее затошнило. В этот момент, она пожалела, что человек, в руки которого она попала первоначально, не исполнил свой приговор в действие, возможно, вкуси ее плоти, змей, она бы уже была в ином мире, отдаленным от столь страшного места подобного этому.

— Ты способна мыслить даже в таком состоянии, — вымолвил человек в задумчивости, очерчивая указательным пальцем треугольный подбородок, придававший его лицу отголосок старинной аристократичности, и какой-то неестественной красоты, — это хорошо. Я удивлен и впечатлен стойкости славянской крови, — он ухмыльнулся при произнесенных словах, прикрывая глаза.

— Действительно несгибаемы. Это меня привлекает в твоей заклятой культуре, это манит многие столетия моих сородичей к обездоленным окраинам, откуда ты пришла.

Айвен молчала, смотря на свои руки пустым взглядом, но взор все же скользнул к аккуратным и ухоженным кистям мужчины. Он вертел на мизинце кольцо с изумрудным отливом, а потом снял золотой ободок, с чеканными головами золотых львом, что когтями удерживали изумруд.

— Я думаю, что буду вознагражден за свои усилия, — прошептал он скорее для самого себя, нежели для нее, и, вытащив камень, опустил его в кубок с вином, который пододвинул девушке. Но она не шелохнулась.

— Тебе нужно это выпить, — настаивал с загадочной улыбкой арфист, и на какое-то мгновение глаза его расширились и потемнели, и, не обращая внимания не внезапно окутавшую их тишину, поднес к самим губам расписной бокал, когда женщины перестали работать и смотрели на двоих людей с замиранием сердца.

— Это ценное снадобье, ты наверняка слышала о нем, — шептал Арис, вдыхая воздух с хрипотцой в голосе. — Небольшие бутыли хранятся у самых благородных из вельмож, достать эликсир вечности крайне сложно. Обычно за такое убивают, — заметил он, обнажив зубы, — но я посчитал, что после того, как тебя смогут продать, в награду заполучу целый флакон с этим лекарством. Оно исцеляет любые раны, и даже старость приходит куда медленнее к порогу молодого тела.

Кубок переливался серебром и жемчужным светом, но Айвен смотрела на скользящую к краям жидкость, словно на яд, ей на миг представилось, что ножку с обнаженной богиней, что поддерживала основание кубка, оплетает кольцами толстая змея, стискивая прекрасную фигуру, обвивая черными кольцами своего склизкого тела, и чешуя блистала адамантом, будто горячей золой.

Она едва издала тихое восклицание, но связки в горле натянулись, и Айвен смогла произвести лишь неразборчивый хрип. Девушка обвела себя руками и чуть покачала головой из стороны в сторону, боясь беспокоить свежую рану, которая неприятно слипала волосы на затылке.

— Если ты думаешь, что я буду уговаривать тебя, то глубоко ошибаешься, — его глаза сузились, вспыхнув отражением голубого пламени багряных свечей, расставленных на высоких подсвечниках. Они горели, несмотря на то, что стояло солнце, это было неким ритуалом, сжигать сухие травы над горящими свечами и развевать аромат в пространстве палаток, в которых готовили женщин для ночи с мужчинами.

Пальцы Айвен вцепились в расшитые льняные подушки, когда она упрямо покачала головой. И ярость отразилась на лице молодого человека, ноздри раздулись, а черты лица стали резче, как на завершенной работе скульптура.

— Пей, — настойчиво произнес арфист.

— Нет…, - слабо выдавила девушка.

Что-то в его глазах мелькнуло, словно внутри безбрежной серости забрезжила и яростно грянула буря.

— Пей, — вновь сказал мужчина, не отрывая от нее своих глаз, и ее сознание поглотила темнота, оплетающая душу, все заволокло призрачным туманом. Голос его раздался монотонным эхом в ее ушах, пламя в светильниках встрепенулось. И тогда трепещущими пальцами она схватилась за кубок, делая большой глоток, и несколько капель упали на ключицы, стекая изумрудно-прозрачной волной к груди. Женщины затихли, и солнце играло на костяных эфесах мечей, на белоснежных каменных пилястрах, скользя по тонким медным стойкам светильников, заканчивающихся львиными фигурами, и золотые глазницы поглощали свет.