Лазурное море - изумрудная луна (СИ)

К ней прикоснулись. То были мужские ладони, невероятно мягкие и теплые. Кончики пальцев провели прямую, едва ощутимую линию вдоль позвоночника, и искры жара пронеслись по хребту, и если бы она совсем не потерялась в ощущениях, то дрожь бы окаймила в буйственным трепете тело.

— Кожа просто великолепна, — произнес мужчина, нагибаясь, и она смогла ощутить легкий аромат свежего нарцисса, исходящего от него, и чуть приоткрыла губы, чтобы вздохнуть в легкие сладковатое благоухание.

— Лебеди мои, подойдите ко мне, — прошептал он, призывая к себе прекраснейших из дев, преисполненных воздушной легкости и грации природной, как хрустальные потоки водопада, и женщины окружили его. Золотые пояса стекали с их очерченных и тонких талий, капли бриллиантов дождем опадали на длинные волосы — темные и каштановые, огненно-рыжие и злато-карие. Стройные и прекрасные, как дикие лани, как горлицы и соколы в своих белоснежных и красных платьях, что развивались длинными мантиями над ними — и злато, и платина украшали их обнаженные ключицы и плечи. То были сапфировые зимородки и янтарные, краснокрылые малюры из цельных рубинов, их тонкие кисти рук и изящные стопы покрывали алмазные цветочные лозы.

— Вы должны помочь мне, мои драгоценные жемчужины, — говорил мужчина, поднимая каштановую прядь одной из прелестниц, накручивая на свои пальцы и прижимая к своим губам, вздыхая сводящий с ума аромат персиков и плодов граната. — Вы ведь все для меня сделаете, даже замараете свои руки.

Женщины улыбнулись ему столь бескорыстной и искренней улыбкой, что сердце любого бы остановилось при взгляде на их зачарованные лики, и, опуская инструменты, кристальные лады лютен соприкоснулись с белизной полов, они двинулись к девушке, опадая перед ней на колени. Одна из девушек в удивительном расписном пурпурно-золотом наряде потянулась к лицу Айвен, осторожно прикасаясь к разбитой губе и стирая большим пальцем полную бусину крови. Другая воздушная дева, будто богиня, позади которой расправлялись пенисто-облачные крылья, раскрывала белоснежное бархатное полотнище из серебристо-жемчужных нитей, накрывая ее нагое тело.

— Будет лучше, если мы все же дадим возможность тебе делать самостоятельный вздох, — говорил арфист, и цепи звенели в его руках, когда он поднял их над своей головой, разглядывая прорези в разъедающем и ржавом металле, и нахмурился, заметив на них следы свежей крови, чьи капли пали на его роскошное одеяние. Он опустил на нее свой взгляд, проводя кончиком пальца по брови, а потом резко поднял ее за подбородок, так, чтобы их глаза встретились, и она полностью утонула в их глубине. В отдалении раздалась мягкая барабанная дробь и хор женских голосов, игра бубенцов и нежные расплавы флейты, но в глазах его поселилась темнота и холодность, как у хищника.

— Не пытайся убежать, тогда я точно не смогу ничего сделать, — предупреждал он, наклоняясь ближе к ее губам и растирая кровь подушкой пальцев вдоль ее влажных уст. — Не сопротивляйся, тебе ведь уже нечего терять? Попытаешься сделать что-то иначе, или пойдешь врознь моим словам, и я покажу тебе обратную сторону милости и милосердия, — кончик его указательного пальцы пару раз постучал по ее нижней губе. — Мы договорились с тобой, милая? — любовным шепотом прошептал он, обдавая ее своим свежим и сладким дыханием.

Она не могла ответить, даже кивнуть, лишь продолжала смотреть на то безмятежное спокойствие в глазах, купаясь в высоте неба и свете, наблюдая за прямотой и холодностью в его очах, что так напоминали о чистой ледяной воде, глубокой и оттого темной, как ночной саван.

— Красивые глаза, — произнес он, слегка дотрагиваясь до ее ресниц. — Возможно, будь твоя судьба иной, то ты смогла бы стать одной из самых желанных дев в наших дворцах. Даже в обездоленности своей, ты все еще сохраняешь остатки притягательной красоты, — фаланги его пальцев в легком касании провели по скуле. — Ни у кого я прежде не видел столь молочной кожи и столь светлых волос, что соединяли бы в себе янтарь полуденной звезды и темноту каштана, хотя…, - помедлил он, и, отстраняя тепло своих пальцев, тихо, с беспечностью добавил — возможно, то проклятие твоего рода, что до сих пор влечет человечество к пути греха.

Немного задумавшись, и разглядывая черты ее лица, он провел по кружевным, искривленным линиям на ее ошейнике, шепча незнакомые слоги заклятия, что складывались в стихотворные строфы — неуловимые и чарующие, наречие было завлекающим, и она вслушивалась в то, как ладно произносят, словно балладу о любви, его губы. И путы разлетелись на сверкающие тяжелые осколки. Сначала она не могла поверить в чистоту воздуха, что проскальзывало без излишних препятствий в легкие, но дыхание было настолько полным и свободным, что когда она вобрала глоток кислорода, заполнившим рот, на кончиках ее ресниц заблестели слезы. Облегчение затопило, накрыло с головой. Ни один дворянин не сможет понять этого, принять за блаженный дар; как и ни один свободный человек, что жил в обыденности и бесцветной серости жизни — прочувствовать насколько прекрасной и благословенной может показаться жизнь. Когда можно дышать не трупным запахом и едким дурманом гнили, а когда полной грудью можно вбирать в себя свежей воздух, льющийся с вершины небосвода, когда жизнь проникает внутрь сердца, когда ветер обнимает, скрывая в своих ласкающих объятиях страстного любовника.

— Постарайся подняться на ноги, — прошептал он над ней, вставая и выпрямляясь в полный рост, откидывая волну серебристо-белоснежных волос за спину, и золотые подвески вспыхнули на кончиках его шелковистых лентах. Но когда она попыталась опереться ослабевшими ладонями на скользкие от ее крови плиты, то руки задрожали, и, не выдержав, она лицом рухнула вниз, больно ударяясь щекой о каменное ложе.

Он сделал резкий жест рукой в сторону стражникам, что остались подле него, и один из мужчин незамедлительно подхватил девушку на руки, подбирая под колени, и ее голова безвольно откинулась назад.

— Тебя осыплют золотом за такую покорность, обещаюсь, — произнес арфист приторным и хриплым голосом, словно предвкушая желанную награду. — Наш господин будет очень доволен после того, как я представлю товар в лучшем виде.

Ее вели вдоль открытой площади, освещенной полуденным светом, где били хрустальные фонтаны, и белоснежные розы заплетались в причудливые косы, и тернии обхватывали небесных драконов. Это было огромное пространство, заполненное чистейшей водой, что отражало в своих гранях бирюзовое небо, и они словно ступали по голубому эфиру, окруженному полными и загадочными узорами плывущих в таинстве своей вдаль облаков. Белоснежные и черные ониксовые дворцы запечатлелись на водной глади — все бело в белизне и спокойствие, и они ступали босыми ногами по мраморным белым плитам, в которые врезались округлые орнаменты цветов и восточных драконов. Ее посадили на кремовую софу в одном из алых шатров, и прозрачные занавесы поднимались, вспыхивая оттенками багрянца и меди, пока для нее готовили купальни в огромном бассейне из цельного опала, затопляемого горячей водой, от которой исходил сизый пар, и лепестки магнолии смешивались с благоухающими маслами в молочной жидкости.

Айвен дрожала, все еще прижимая руки к разъедающему горлу, кожа воспалилась, как лепестки багряной камелии, и гноилась, и немного надавив пальцами в основании шее, она почувствовала, как бело-прозрачная масса, скатывается на кончики пальцев, затекая под основание ногтей, смешиваясь с чернотой копоти и застывшей грязной кровью. И она удивлялась, как до сих пор не умерла от заражения крови, почему не поддалась лихорадке и ломящей боли в каждой конечности. Перед ней расставляли прозрачные кувшины с кремами и духами, раскладывали белые и пушистые полотенца, расставляли склянки с благовониями бальзамами, зажигали курильницы с успокаивающими настоями, встряхивали шелковые и батистовые ткани. Несколько мужчин внесли тяжелые сундуки из богатой темной древесины, покрытые золотыми арабесками, и когда ларцы раскрывались, женщины доставали сапфировые бусы, что падали на полы, звонко ударяясь о камни, ткани с великолепной вышивкой, пояса — широкие и узкие, расшиты крупными изумрудами и топазами, переливающимися в лазурь и глубокую синь; открывались шкатулки с жидкими помадами и золотистой хной, сверкающей на коже ярче истинного золота. Зеркала ставили на серебряные подносы, а гребни укладывали в прямоугольные подставки из красного нефрита вместе с браслетами и кольцами с лунными каменьями, расправляли длинные ленты из ситца, раскупоривали керамические горшки для притираний. Пол был устлан покрывалами из шкур белой лисицы, соболя и куницы, и алые шторы вздымались на теплом ветру, поднимая кружевные, упругие ленты дыма, поднимающих от медных светильников, пронизывали шатер таинством. Одна из женщин в шафрановой полупрозрачной накидке, сцепленной серебристым обручем, подняла к губам костяную флейту, и музыка полилась, пронзая диагональные столбы света, вплетаясь в виноградные лозы, огибающие ложе из белого камня с инкрустированной спинкой из опала и платины, по которому плелись белые азалии, а на подлокотниках восседали мраморные оскалившиеся мангусты и поднимающие голову вверх ласки.