И пала тьма

— Не надо выглядеть возмущенной. Я запомнил выражение твоего лица, когда ты меня увидела. Думаю, в свое время я выглядел так же. Одно дело знать о цене, которую придется заплатить за несение Милости, но совсем другое — увидеть наяву ее морщинистое лицо, правда?

Дарт тяжело сглотнула и не подняла глаз от каменного пола.

— Ответь мне, дитя.

— Да, — только и смогла выдавить девочка.

Виллим задвигался, пытаясь с помощью слуги выпрямиться.

— Посмотри на меня.

Дарт медленно повернулась. Он снова взял ее за руку.

— Слушай внимательно. Плоть всего лишь древесина, она медленно прогорает до пепла, пока мы стареем. Когда мы молоды, она зелена и противится огню, дымя с юношеской горячностью. В середине жизни языки пламени начинают поглощать ее. И в конце все сгорает дотла. — Он похлопал ее по руке. — Пойми, служить богу не значит терять жизнь. Наш огонь не задувают слишком рано, просто он горит ярче и вздымается выше. Ты понимаешь?

Дарт нерешительно кивнула. Пальцы Виллима сжали ее руку, и он откинулся на спинку.

— Тогда ты разумнее меня, — вздохнул он. — Кажется, в свое время я наговорил много гадостей.

Девочка опять дернулась.

— Думаю, все, что стоит тебе сказать, — улыбнулся он, — это то, что у меня нет сожалений о выбранном когда-то пути. Наоборот, я рад ему. И ты будешь рада. Я не знаю красивых слов, которые могли бы передать, что значит жить в Милости, сиять ею, разделить свою жизнь с богом.

Дарт задрожала; она знала, что недостойна выпавшей чести, сейчас даже больше, чем минуту назад. Скоро все узнают. Лорд Чризм не заметил ее позора при первой встрече в Старом саду — несомненно, он был занят другими мыслями, — но тайне не укрыться от его проницательности.

Дрожащей рукой Виллим взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. Веселье в его глазах уступило место сочувствию. Казалось, он что-то высматривает. После едва заметного кивка он бегло оглядел комнату, снова посмотрел на Дарт, как будто нервничая, что выглядело странно при его высоком положении. Он открыл рот, собираясь заговорить.

В большом зале гулко запел рог.

— Церемония начинается. — Впервые его голос соответствовал изможденному виду.

С помощью слуги он тяжело поднялся и направился к двери, где к нему присоединились госпожа Хьюри с Лауреллой.

Матрона Шашил в последний раз оправила на Дарт платье и наконец отпустила девочку. Она заняла свое место подле господина Виллима.

Тот неотрывно смотрел перед собой, но когда двери начали медленно открываться, произнес последнее напутствие:

— Верь только крови… и своему сердцу. И все будет хорошо.

Дарт глубоко вдохнула, молясь, чтобы он оказался прав.

Зал Тигре был назван в честь великой реки, что делит Первую землю пополам. Она течет через Чризмферри, чье основание относят ко времени, когда на бурной реке впервые устроили переправу и она весьма долго оставалась единственным средством попасть на другой берег. Рядом строились мельницы, собирали пошлину, и торговый выселок скоро вырос в деревню, а потом и в город. Он играл заметную роль в торговле, обмене и бесчисленных войнах. Древняя переправа стала основой кастильона Чризма. Тот зал, по которому сейчас шагала Дарт, находился прямо над рекой. Если прислушаться, то можно расслышать шум воды под ногами.

Дарт с раскрытым ртом смотрела по сторонам.

Скамьи переполняла городская знать. Ряды полукругом окружали возвышение, где стояло одинокое кресло из мирра, с высокой спинкой и мягко изогнутыми подлокотниками, пока пустое.

На возвышении позади трона, по четыре с каждой стороны, стояли кресла поменьше — места для избранных слуг. Из них пустовали только два. Дарт нашла глазами кресло справа от трона — ее будущее место. Лауреллу ожидало второе сиденье слева. В груди Дарт пойманным воробьем забилась паника: ей не хотелось отходить от подруги ни на шаг, особенно сейчас.

Девочки следовали позади двух истощенных Милостью слуг, дабы подарить тем последнее вступление в зал Тигре. Поэтому их проход по залу тянулся невыносимо долго. С каждым шагом Дарт чувствовала на себе посторонние взгляды, и они давили на нее, как свинцовое одеяние. Она жалась к Лаурелле, которая невозмутимо вышагивала за госпожой Хьюри, иногда кивая кому-то из зрителей, хотя Дарт не знала, была девочка с ними знакома или просто вежливо отвечала на взгляды.

У нее самой остатки сил ушли на то, чтобы высоко поднять голову и расправить плечи. Наверняка ее походка выглядела столь же грациозной, как рысца кривобокого пони.

На мгновение Лаурелла встретилась с ней взглядом и стрельнула глазами вправо, призывая Дарт взглянуть туда. Дарт поискала, но никого там не нашла. Но тут из моря собравшихся поднялась рука и замахала белым шелковым платком. Рука принадлежала матроне Граннис из Конклава — ее бывшего дома.

Дарт попыталась сдержать слезы и не смогла. Полную наставницу одолела та же слабость. Она отвернулась, и только тогда девочка разглядела, кто ее сопровождает.

Рядом с матроной стоял лекарь Палтри и утешал ее, обнимая за плечи. Его губы двигались, произнося нечто утешительное, но глаза впились в Дарт холодным, непроницаемым взглядом.

Ноги Дарт сами понесли ее быстрее. Ноющая боль запульсировала в животе — напоминание о случившемся на чердаке. Вид проклятого лекаря подействовал на нее как палец, что ткнул в незаживающую рану. Теплые слезы на щеках обернулись леденящим холодом.

В спешке она наступила господину Виллиму на пятку. Тот споткнулся, растерявшийся слуга не успел его подхватить, и он припал на одно колено.

Как круги на воде, по залу прокатилась волна охов и потрясенных восклицаний. Дарт поспешила к нему и помогла подняться на ноги.

— Пожалуйста, простите меня, — прошептала она.

Виллим встал на подгибающиеся ноги. Его лицо покраснело, но не от злости, а от усилий. Он потрепал девочку по руке.

— Ах, оракул Чризма сделал хороший выбор, — произнес он так, чтобы слышали сидящие рядом. — Юная девица, резвая, как нестреноженный жеребенок. И очевидно, вполне готовая занять мое место, хочу я того или нет.

Ему вторил мягкий смех зрителей.

Виллим дружески приобнял ее и отмахнулся от слуги, но тем не менее тяжело оперся на плечо Дарт. Он наклонил к ней голову и сказал на ухо:

— Не переживай. Но уж доведи меня, пожалуйста, до кресла.

— Простите.

— Тебе нечего бояться, — ласково улыбнулся он.

Стрела поразила господина Виллима в горло. Стальной наконечник просвистел над левым ухом Дарт. Глаза Виллима широко распахнулись, и он завалился на девочку. Кровь хлестала у него изо рта и носа.

Вдвоем они упали на пол.

Дарт с размаху ударилась головой о камень пола, в ушах зазвенело, хотя она не ощущала боли. Как в тумане, она видела, что Лауреллу и госпожу Хьюри толкнули в укрытие за скамью. Щен носился перепуганными кругами вокруг хозяйки, а шкура его горела золотым светом ярче солнца.

Виллим захлебывался кровью, выбрасываемой с последними толчками сердца; его кровь волной омыла Дарт. Он лежал сверху, и его губы шевелились у ее уха, но вместо слов шла кровь.

— Лежите спокойно, — умоляла девочка, хотя в глазах у нее расплывалось и темнело, а в голове непрерывно гудело.

Не слыша ее, Виллим поперхнулся потоком и застыл. Из его рта вырвался последний вздох, а с ним хрустально ясное слово: «Берегись».

Черные сапоги стражников с топотом остановились у головы Дарт, окружая их со всех сторон. Некоторые прошли сквозь Щена. Но стражники опоздали: Дарт почувствовала, как в ее груди отдался последний удар сердца Виллима и его не стало.

Теперь она была единственной кровной служанкой, осененной по всем правилам.

Ее зрение расплылось, сузилось до крохотной, в булавочную головку, точки и погасло. В забытье ее сопровождало единственное слово.

«Берегись…»

Дарт видела сон.

Она снова была ребенком, завернутым в меха младенцем, и лежала в телеге. Вокруг звучали какие-то голоса. Над головой колыхался навес из листьев. До нее доносился запах истоптанной земли и навоза. Люди говорили на непонятном языке, но в криках явственно слышалось отчаяние.