Хозяйка большого дома

Снова у нее мысли путаются. И слов нужных Нира найти не способна.

– Они говорили, а я услышала… и… если я тебе скажу, то они меня возненавидят. А если не скажу, то ты… как мне быть?

Нат думал.

Он думал долго, а потом покачал головой:

– Тебе решать.

Наверное.

Папа говорит, что по-настоящему взрослый человек не только сам принимает решения, но и сам отвечает за их последствия. И получается, что Нире пора пришла стать взрослой. Она ведь решила, еще тогда, когда ехала сюда. Когда молчала, делая вид, что смотрит в окошко, пейзажами любуется…

– Им нужен этот дом.

– Знаю, – кивнул Нат.

– Нет, ты не понимаешь. – Нира вскочила. Это у нее тоже от отца. Мама говорит, что долго боролась с этой его привычкой расхаживать по комнате.

Поборола. Теперь отец двигался мало, неохотно и точно в полусне.

А Нира вот быстро и резко, как леди двигаться не подобает. И руки свои трогать. И ленты на корсаже. И вообще – метаться по опустевшей холодной комнате…

– Им очень нужен этот дом… здесь спрятано сокровище, но отец не знает, где именно… он даже не знает, что это за сокровище. Мама уверена, что это драгоценности найо Луари. У нее были совершенно удивительные украшения. Их не нашли…

Нира остановилась, выдохнув.

– Успокойся. – Нат вдруг оказался рядом, обнял и замер, сам не дыша.

Не спугнуть бы.

Говорит, что не боится… и прикоснулась сама… и запах изменился, сделавшись вдруг пряно-терпким, зимним.

– Я… спокойна.

– И хорошо.

– Я не хотела обо всем этом думать раньше… Ийлэ… драгоценности… и зачем, если ничего не изменить… а теперь вот… мама была недовольна… на отца кричала, что он молчал. А он сказал, что без нее все равно не добраться, что он пытался… раньше, когда дом стал пустым… а теперь тут вы… и он, наверное, жалеет, что проговорился, потому что мама не отстанет. Она все твердит, что нельзя тянуть дальше, потому что тогда все другим достанется… что Ийлэ не нужна… что… отец в тот раз искал плохо. Она заглядывала в ту комнату…

– Знаю. Видел.

– Видел?

– Да. – Нату было неприятно ее удивление.

И обида, хотя он не понял, чем именно обидел ее, но почувствовал по запаху, по дрогнувшим губам и морщинкам на лбу.

– И… ты… вы… нашли?

– Нет. – Нат покачал головой, досадуя на себя: следовало бы молчать.

А с другой стороны, рано или поздно, но она узнала бы, что он знает, что… Нат запутался. А когда он путался, то начинал злиться.

– Райдо пригласил. Из фирмы. Приедут и вскроют сейф.

– Папа говорит, что сейф пустой, что там ничего серьезного быть не может. Слишком очевидно и просто. – Обижаться она перестала быстро, и Нат выдохнул с облегчением. – Что маме туда не следовало ходить… в этом все равно смысла нет, если без ключа. Только мама никогда его не слушает, всегда по-своему. Она решила, что если Мирра выйдет замуж, то потом поместье достанется ей.

– Потом?

– Ну… после смерти Райдо.

Нира сказала и поняла, что зря сказала. Длинный у нее язык. Нат отшатнулся, сгорбился… и на щеках его проступили серебристые капли, а волосы вдруг поднялись дыбом.

– Он не умрет. – Голос Ната сделался низким, глухим, и Нира с трудом разобрала слова.

Она только и сумела, что кивнуть. Вообще-то папа был уверен, что Райдо всенепременно умрет, если не сейчас, то к весне ближе; а он редко ошибался.

Он был хорошим доктором.

– И-извини. – Нира спрятала руки за спину. – Я… я глупость сказала… я иногда говорю не думая… и если он не умрет, то… то я буду рада…

Нат кивнул. И облизал губы. А клыки у него стали длинней. Руки изменились. И черты лица поплыли… и если он обернется; то… папа утверждал, что псы и в ином обличье сохраняют разум; а в городе говорили другое… всякое, и разное, и порой страшное…

– Н-не бойся, – теперь он произносил слова медленно, растягивая слоги. – Я тебя… не трону… я сейчас… успокоюсь.

Речь явно давалась Нату с трудом, и он царапал горло черными тупыми когтями.

– Я… не боюсь.

– Не бойся.

Он повторял это и все равно успокоиться не мог. Злился уже на себя за несдержанность, за то, что не в состоянии справиться с живым железом, которое рвалось, готовое выплеснуться, смять, вылепить новое обличье. Тогда его человечка точно испугается или, хуже того, испытает отвращение.

Нат отступил, не понимая, что с ним происходит. Он всегда управлялся с живым железом легко. И контроль не терял. Даже когда мамы не стало, не терял… и когда горел… и потом, восстанавливаясь… наверное, именно в этом все дело.

Он слишком долго не оборачивался.

Нира смотрела без страха, с удивлением… пока всего лишь с удивлением.

– Постой. – Она шагнула навстречу. И за руку взяла, несмотря на то что рука эта уже почти изменилась. – Это из-за меня, да? Из-за того, что я сказала… я ведь не хотела…

Она гладила руку, и капли тянулись за ней.

– Прости… а у тебя волосы стали острыми… и ты ведь не станешь сумасшедшим, когда превратишься? В городе говорят, что вы, когда становитесь… ну… другими, то разум теряете. А папа утверждает, что не теряете, что, если бы теряли, вы бы не выжили. Изменяется форма, но не содержание.

Нат кивнул. Он попытался высвободить руку, однако Нира не позволила.

– Я никогда не видела вас… иными… ну, не людьми… а вообще вы очень на людей похожи… только больше… ты вот выше всех моих знакомых, а Райдо… ему лучше, и я рада, что лучше… и еще больше буду рада, когда окажется, что папа мой ошибся. Он ведь не все знает про альвов… многое… они с найо Нагиро были приятелями… и он рассказывал, а папа записывал. Он вообще большую работу делал… ты знал, что альвы вымирали?

Нат покачал головой.

Он слушал.

Нира несла какую-то ерунду, она сама знала, что ерунду, а он слушал так внимательно. Ее никто и никогда не слушал настолько внимательно.

– А у тебя волосы серебристые сделались…

– Иглы.

– Можно потрогать? Только ты наклонись, а то я не дотягиваюсь.

И Нат послушно наклонил голову, позволяя прикоснуться к серебристым четырехгранным иглам, длинным и тонким, острым даже с виду.

– Ух ты… а зачем тебе иглы?

– Защита. – Он сглотнул. И кажется, успокаиваться начал. – На голове. По хребту. Если драка, то помешают в шею вцепиться…

– А тут? Чешуя, да?

– Да.

Он чувствовал ее прикосновения сквозь толстую черепицу старой чешуи и уж тем более сквозь молодую, мягкую… а обещали, что со временем и чешуя станет нормальной.

Нат сам потрогал лицо. И на руки посмотрел.

Сколько еще ждать? Райдо говорит, что у Ната терпения мало, что ему хочется всего и сразу. Райдо прав. Мало и хочется. Всего и сразу. И разве плохо это?

– А здесь мягкая… это потому что ты болел?

– Да.

– Ты… ты простил меня?

Нира склонила голову набок. И в глазах ее нет ни отвращения, ни брезгливости. И наверное, это почти чудо.

– А ты меня? – Нат провел ладонями по щекам. Живое железо успокоилось, отступило, возвращая исконное обличье.

– Тебя за что?

– Я тебя… испугал?

– Нисколько. Это Мирра у нас трусиха! Она всего боится. В прошлом году, когда мы на деревне были, я ей в постель жаб подкинула… нет, я понимаю, что это глупо и вообще по-детски, но если бы ты знал, как она меня… достала! Ныла и ныла… и еще говорила, что я рыжая уродина. А я не уродина. Пусть и не такая красавица, как она, но не уродина же.

– Нет. – Нат потрогал волосы.

Иглы растворились. И он, кажется, вернул себе контроль.

– Жаб, значит?

– Ага… толстых и с бородавками… она так визжала!

Скрипнула дверь, и на пороге появилась Дайна с подносом.

– Чай, – возвестила она. – Если уж вы до обеда не снизошли…

Она скривилась, точно сама необходимость подавать чай еще и в библиотеку донельзя оскорбляла ее. Эта женщина определенно раздражала Ната самим своим существованием.

Он в последнее время стал невероятно раздражительным.

Но поднос с чаем принял.

Нира, наверное, проголодалась. А к чаю были плюшки с изюмом, и крохотные сэндвичи, и еще мед, и варенье… варенье Нат с детства любил.