Маленькая желтая лампа

– Я думал, по старой памяти… Особенно чего? Особенно ничего не нужно. Вы сами по себе, а я как бы при вас. И мне спокойней, и вам…

– Надоело. Все! – коротко и ясно отозвался Крипто, будто зачитал приговор, сразу вновь послышался кашель и возня червя удушенного, пытающегося сорваться с крючка.

– Погодите! Ой, погодите вы! Умоляю, я как на духу скажу. – Видимо, Герке-Цугундер и сам понял, что вот теперь все. И решил говорить. (Доктор Мадянов посоветовал бы ему сей момент того же.) – Я же видел. И я помню. Как вы делали «петлю захвата», когда спасали нынче нашего арлекина. От Венеры до Сатурна, а может, и дальше никому такое не под силу, только вам одному. Тем более на чахленьком ремонтнике. Тем более при такой гигантской инерции на спирали захода. О, да! Я разбираюсь, не удивляйтесь! В союзной армии, в дальней молодости, еще на действительной, служил секундефрейтором, как раз в техническом обеспечении летных отрядов. И после наблюдал, уже зрителем.

– Чего ты наблюдал? И где? Отвечай, саранча вонючая, или шею сверну, – предупредил Крипто спокойным, обычным тоном, словно все дело происходило на ежегодной межконтинентальной ярмарке прикладных художеств в Мумбае.

– Как же. На главной трассе. Трибуна «Первый Янус». Всегда туда места брал. Конечно, и на Церере случалось бывать. Когда вы против Гаучо! Он тогда правила нарушил, полоснул струей еще вне зоны. Ну, вы его, ого-го! Даже за маркеры ограждения вынесло, там догорал. На точно таком же финте попался. А я заранее все свои фишки на два пункта вперед двинул, двадцать призовых одним махом. Ставил в пару, что именно вы Гаучо и срубите. И ведь угадал! Потом обменял ставку на должность подкомиссара Сектора Общего Надзора, н-да!

– Ты чего несешь? Какой еще Гаучо? Какая ставка? Ты думаешь, я кто? Ты правильно думай, а то кости свои долго будешь подбирать с пола, – угрожающе, словно кобра в бешеной ярости, прошипел лихой би-флайер Крипто. (Доктор ненароком дернулся, может, пора ему вмешаться? Но решил пока погодить.)

– А чего мне думать? – в состоянии, видимо, крайнего отчаяния тихо взвизгнул Цугундер; в подобных обстоятельствах люди, даже самые поганые, способны произносить единственно правду, доктор это знал. – Б-р-р! В жизни не забуду, как вы его тогда! На рекламной панораме близко увеличение показали, словно это вы не Гаучо, словно меня расстреливали. И глаза лютые, жгучие, я со страху чуть не помер. И мой сосед по ложе, епископ Алоиз Кушнер, всю сутану понизу обоссал, так испугался!

– Да как это может быть? Чтобы вдруг глаза? Шлем, он даже для рентгеновских волн непроницаем, а то придумали умники – реконструкцию внешности по черепу! Чтобы их мать через одного родила! – возмущенно воскликнул Крипто, наверное, забыв начисто о намерении соблюдать тишину и тайну. («Молчи, идиот непуганый!» – хотел крикнуть ему Арсений, но пришлось воздержаться.) Крипто несло дальше: – Хотя да… Я же отпустил режим забрала, чтобы наводка точнее вышла. Может, чего и видно было. Доля секунды, а надо же, углядел… Глазастый…

Кажется, именно теперь Крипто понял наконец, О ЧЕМ он только что неосторожно проговорился. Арсений мог лишь догадываться, действующих лиц он не видел, едва слышал, но отчего-то ощущал полную уверенность – прищуренные глаза его соседа Гента смотрели сейчас на несчастного комиссара как раз тем самым ясным взором убийцы из панорамного экрана, что заставил обмочить штаны упомянутого епископа Алоиза Кушнера.

А после было звонкое, пронзительное «ой-ой-ой»! И «ай-ай-ай»! И грязная ругань. И, чуть позднее, настоящие удушливые хрипы. Доктор выступил из своего укрытия. Мало сказать, что вовремя. Герке-Цугундер уж посинеть успел, какой красавец, глазные яблоки из орбит полезли, так-то. Вряд ли Крипто это нарочно, не в себе он был совершенно, чтобы понимать нынче, что делает и с кем.

– С ума вы посходили, что ли? Немедленно прекратить драку! Или я вызываю Командора! – прикрикнул, внушительно и строго, доктор Мадянов. – И рапорт составлю, как полагается! Каждому по пять принудительных, э-э, не-ет, не сеансов, не мечтайте! По пять часов общественно полезного дежурства в моей лаборатории, тест-анализы диспансеризации собирать и утилизацию материалов проводить, причем вручную. Хансен мне разрешит, можете не сомневаться!

К окончанию гневной тирады доктора оба провинившихся уже стояли по стойке «смирно!»: Гент красный, будто пристыженный снегирь, и баклажанно-синий комиссар Цугундер, последний усиленно шаркал ножкой, хватался рукой за горло, пытаясь откашляться после удушья.

– Допились до чертиков, как не совестно, а еще взрослые люди! Возьми сто грамм, как человек, приди в столовую, сядь и тихонечко выпей. Так нет же, без мордобоя какой отдых? Ну, ничего, я вас быстро помирю! – Арсений и сам не заметил, как в общем построении его речи возникли вдруг явные темы подражания Командору Хансену. Доктор благоразумно делал вид, будто вот только-только застал драчунов врасплох и ведать не ведает о причинах затеянных ими безобразий. – Господин комиссар, вы как лицо государственное, тотчас отвечайте, что произошло? С тебя, Антоний, и взятки гладки, об элементарных приличиях и дисциплине никакого понятия, право слово, хуже пещерного питекантропа!

– Что вы, доктор, вовсе мы без мордобоя! Поспорили на дневную норму, а ваш сосед Антоний отдавать не желает! – тут же прикинулся слезливым дурачком Цугундер, и умно прикинулся. – Говорит, будто наш господин астрофизик вернулся благополучно, и я теперь должен Антонию, а не он мне. А я говорю, наоборот, ничего не благополучно, потому как он же сам за господином астрофизиком летал, иначе шиш бы Рамон вообще возвратился, так что Антоний мне должен, если по справедливости!

– Силы небесные, позорище слушать! – возмутился, нарочито скривившись, доктор Мадянов. – Бедный Эстремадура чуть не погиб, между прочим, во славу науки, а два бездельника ничего лучше не нашли, как идиотские пари заключать!

– Я не бездельник, я тоже посильное участие принимал, если тебе, Арсений, начисто память отшибло! И тоже погибнуть мог, промахнись, не дай бог, мимо «Пересмешника», как? – обиделся вдруг Галеон Антоний, он уже был не Крипто, а нормальный раздолбай второй пилот, хулиганящий в коридорах и пререкающийся почем зря. – Так что с этого пуделя дневная норма, за сегодня и за завтра!

– Завтра за что? – принялся хныкать Цугундер, игра игрой, но природное скупердяйство брало свое. («Вот же негодная какая людина, – подумал о нем Арсений, – едва с жизнью не распрощался, кабы я не успел, а все о выпивке печется. Ему нет бы поразмыслить о том, чтобы шкуру дальше спасать при болтливом-то языке».)

– Как за что? За сопротивление уговору, – веско произнес Галеон Антоний, кажется, сильно враждебных чувств к Цугундеру он уже не испытывал.

– Ладно. Но одно завтра и все! – потихоньку попытался поторговаться комиссар, понимая задним умом – только что он по глупости своей, ища на грош пятаков, навечно попал в долговое рабство к страшному Крипто.

– Там поглядим, – загадочно ответил Антоний, он, в свою очередь, тоже успел сообразить, что можно нажиться на чужой своекорыстной дурости.

А так Цугундеру и надо! Как говорится, не гонялся бы ты, поп, за дешевизной! Шантажист доморощенный, интриган запечный, зарвавшийся сверчок без шестка. Оторвал бы ему Крипто башку, и всех делов, а не суй, не суй дурную головушку, куда не просят, и длинный нос укороти. Впрочем, все это не имеет ровным счетом никакого значения. Сколько им в путешествии чудных лет предстоит? Годков сорок, не меньше? И скажите, милостивые государи, какая теперь разница, кто есть кто? «Пересмешник» назад не развернешь, в системе прошли последний рубеж, захочешь, не догонишь, разве у черта помело занять, и то навряд ли. Хоть вчерашний би-флайер, хоть нынешний комиссар без портфеля, жалобы не принимаются, не рецензируются и не возвращаются, потому как жалиться некому. До властей земных далеко, до Бога высоко, Командору Хансену это все, простите за выражение, до фени. О Крипто он без того знает, а на господина фон Герке-Цугундера всей наличной слюной плевать хотел.