Девочка, испившая Луну (ЛП)

Бумажные птицы парили над её головой, тихо маша своими крыльями. Они все ждали приказа. И они будут ждать её целый день. Она знала это. Она не знала, откуда, но…

- Это… - голос её дрогнул. Он был таким скрипучим, из-за того, что она столько лет молчала. Она вновь кашлянула. – Здесь есть кто-нибудь?

Никто не ответил.

Она попыталась позвать ещё раз.

- Я не помню, как меня зовут! – это было чистой правдой. А ведь она решила, что правда - это единственное, что у неё осталось. – Но однажды у меня было имя. Однажды. И я разыскиваю своё дитя. Но её имя я тоже не могу вспомнить! Но оно существует. И моё имя тоже существует. Я жила со своей дочерью, со своим мужем, прежде чем всё пошло наперекосяк… Её забрали. Её забрали плохие люди. Плохие женщины. Может быть, ведьма. Но я не уверена насчёт ведьмы.

Тем не менее, никто ей не ответил.

Сумасшедшая огляделась. Единственными звуками, что здесь оставались, оказалось кипение болота и шелест бумажных крыльев. Дверь в чреве огромного дерева была приоткрыта. Она шла по двору. Ноги болели. Она была обнажена и испугана. Когда она в последний раз ступала по земле? Не могла вспомнить… Её клетка была такой маленькой! Такой гладкой! Она могла пройти с одной стороны в другую за шесть коротких шагов. Когда она была маленькой девочкой, то бегала босиком всегда, когда только могла. Но это – тысячу жизней назад! А может, это происходило с кем-то другим.

Заблеяла коза. Потом ещё одна. Одна была цвета поджаристого хлеба, другая – угольная. Они смотрели на сумасшедшую своими большими влажными глазами. Они были голодны. И их вымя опухло. Их надо бы подоить.

Она вдруг поняла, что когда-то доила козу. Только довольно давно.

Цыплята пели в загоне, прижимали к ивовым стенам клювики, но те держали их внутри. Они отчаянно били крыльями.

Они тоже были очень голодными.

- Кто о вас заботится? – спросила сумасшедшая. – И куда они сейчас запропастились?

Она проигнорировала жалобные крики животных и проскользнула через дверь.

А внутри оказался дом, ухоженный и уютный. На полу – коврики. На стульях – одеяла. А ещё были две кровати, подтянутые к потолку благодаря умной конструкции из канатов и шкивов. На вешалке красовались платья, на крючках висели накидки. Одна кровать была прислонена к стене как раз под стопками трав. На полках стояли банки с джемами, пучки трав, сушёное мясо, нашпигованное специями и солью. Круглые головки сыра, что ждал на столе. Картины на стенах – картины на дереве или на бумаге, или даже на траве. Дракон на голове старушки. Монстр довольно странного вида. И гора с луной, что парила прямо над лесом – и башня с черноволосой женщиной, что тянула ладони к птице.

"Она здесь", гласила надпись.

Каждая картина была подписана совсем детским почерком.

"Луна", вещала эта подпись.

- Луна, - прошептала сумасшедшая. – Луна, Луна, Луна…

И каждый раз, когда она произносила это, она чувствовала, что внутри неё что-то щёлкало, становясь на место. Она почувствовала собственное сердцебиение. Сердце всё билось, билось, билось – и она задыхалась.

- Мою дочь зовут Луна, - прошептала она. И её сердце подтверждало, что это было чистой правдой.

Кровати были холодными. И очаг давно остыл. И обуви не было на коврике у двери. Никого здесь не было. Это означало, что Луна жила с кем-то в этом доме, но их здесь не было. Они сейчас были в лесу. А ещё в лесу была ведьма.

Глава 32. В которой Луна находит бумажную птицу. В самом деле, несколько бумажных птиц.

К тому времени, как Луна пришла в себя, солнце было уже высоко в небе. Она лежала на чём-то очень мягком – сначала даже подумалось, что это была её собственная постель. Она открыла глаза и увидела небо, просвечивающееся сквозь ветви деревьев. Прищурилась, задрожала, подтянулась, чувствуя дрожь.

- Кар-р-р, - выдохнул ворон. – Слава Бугу!

Первым делом она попыталась проверить своё состояние. На щеке красовалась царапина, но, благо, не очень глубокая, на голове выросла шишка, болела наощупь. В волосах запеклась кровь. Платье было разорвано – и подол, и на локтях. Но всё остальное, кажется, было в порядке, что казалось Луне просто замечательным.

Ещё более примечательным было то, что она лежала на шапке какого-то гриба, такого огромного на краю ручья. Луна никогда не видела таких больших грибов. Или таких удобных. Мало того, что она без него переломала бы все кости при падении, так ещё и скатилась бы в ручей и, наверное, утонула – ан нет!

- Кар-р-р! – заявил ворон. – Пошли домой!

- Минутку, - сварливо отозвалась Луна. Она порылась в сумке, достала блокнот и нашла карту. Дом был отмечен. Потоки, бугры, скалистые склоны… Опасные места. Старые города, сейчас обратившиеся в руины. Гейзеры. Ручья. Водопады. Гейзеры. Места, куда нельзя идти. И вот, нижний правый угол…

"Грибы", вещала карта.

- Грибы? – громко промолвила Луна.

- Карр-р-р-р-р! – возопил ворон. – О чём ты там говоришь?

Грибы на её карте красовались рядом с ручьём. Это не наводило на путь, но зато тут рядом было место, где можно было спокойно добраться до ровной местности. Возможно.

- Кар-р-р! – заскулил ворон. – Пожалуйста, пошли домой!

Луна отрицательно покачала головой.

- Нет, - промолвила она. – Бабушка нуждается во мне. Я чувствую. Без неё я не уйду.

Содрогнувшись, она поднялась на ноги, всё ещё шатаясь, поправила блокнот в сумке и старалась идти вперёд, не прихрамывая на каждом шагу.

С каждым шагом её раны болели куда меньше, и ум становился чище. С каждым шагом кости становились всё сильнее и сильнее, и даже запекшаяся кровь в волосах была уже не такой липкой. И комок в горле ушёл. Даже царапины на лице пропали, и платье, казалось, само себя зашило.

Что за диво дивное, думала Луна. Она не оборачивалась, потому и не заметила, что каждый её шаг превращался в сад цветущий и ясный, и каждый цветок покачивался на ветру, и все они, крупные, аляповатые, поворачивались к уходящей девочке.

Ласточка в полёте была изящной, проворной, точной. Ныряла в воздухе, подлетала, перехватывала воздух, поворачивала и била. Танцор, музыкант, стрела…

Обычно.

А вот эта ласточка перелетала от дерева к дереву. Не было ни скорости, ни вихрей. Её перья терялись целыми горстями. Её глаза были тусклы. Она врезалась в ствол ольхи, она упала в объятия сосен. Мгновение там полежала, пытаясь восстановить дыхание, распахнула крылья.

Было что-то, что следовало сделать. Но что?

Ласточка с трудом поднялась на лапки, цепляясь коготками за зелёные кончики соснового сука. Она запыхтела, вспушила перья и сделала всё, что только могла, чтобы осмотреть лес.

Мир плыл перед глазами. Всегда ли он был таким странным? Ласточка посмотрела на свои морщинистые лапки, прищурившись.

Всегда ли у неё были такие ноги? Должны быть. Но ласточку не покидало смутное ощущение, что это совсем не так. Она чувствовала приход ещё чего-то другого. Надо что-то сделать. Что-то важное. Она чувствовала, как колотилось сердце, то опасно замедляясь, то до безумия ускоряясь и обращаясь землетрясением.

Она умирала – вот о чём думала ласточка, наверняка зная, что это было чистой правдой. Конечно, это было не тем, чего она хотела, но факт оставался фактом – она умирала. Она могла чувствовать, что её жизненная сила постепенно вытекала из неё. Теперь там не было ничего. Что ж. Это не имело значения. Она была уверена, что у неё была хорошая жизнь – просто хотела вспомнить её.

Она плотно сжала клюв, потёрла голову о крыло, пытаясь разбудить память. Наверное, вспоминать не так и трудно… Даже дурак способен! И, ломая мозг, ласточка услышала голос вниз по тропе.

- Мой милый Фириан, - промолвил голос, - по моим последним подсчётам, ты уже час не умолкаешь. В самом деле, я шокирован тем, что тебе даже дыхание перевести не нужно!

- Я могу надолго задержать дыхание, как тебе известно, - ответил другой город. – Это один из плюсов огромности.