Воля Императрицы

Сэндри покачала головой, вздохнув:

— Не вижу, как я могу тебе помочь, — сказала она Гудруни. — Но как бы то ни было, позволь мне надеть халат и тапочки, и давай всё же добавим настоящего света. Потом всё мне расскажешь. А теперь, пожалуйста, отпусти, пока не сломала мне пальцы.

Гудруни лишь сжала её сильнее:

— Поклянитесь своим древнем именем, — взмолилась она. — Поклянитесь мне всеми богами, что не позовёте стражу.

— Клянусь. Хотя вообще-то моего слова дворянки было бы достаточно!

Судя по тому, как Гудруни отвела взгляд, она не разделяла мнения Сэндри насчёт слова дворянина. Сэндри покачала головой и спросила:

— А теперь я могу получить назад мою руку?

Гудруни отпустила её так, будто та превратилась в раскалённые угли. Сэндри помассировала ноющие пальцы, затем встала. Гудруни вскочила на ноги и взяла халат Сэндри, помогая ей надеть его, в то время как сама Сэндри совала ноги в тапочки. Прежде, чем Сэндри успела сдвинуться с места, Гудруни встала на колени рядом с очагом, разворошив тлевшие угли и добавив дров. Хотя на дворе была весна, воздух был весьма прохладным.

Сэндри запалила от огня лучину, и с помощью неё зажгла фитили на канделябре. «Она должна быть в крайнем отчаянии, чтобы на такое пойти», — подумала она, вспомнив, как её наморнские спутники говорили о расправе с крестьянами, которые не относились к дворянам с должным уважением. «Сомневаюсь, что они снисходительно отнеслись бы к кому-то, кто забрался в дворянскую спальню. Я могу по меньшей мере её выслушать, и позаботиться, чтобы её не наказали». Как только стало светлее, она кивнула на стоявшие у очага кресла:

— Садись. Мне позвонить, чтобы принесли чаю?

Когда Гудруни чуть ли не вскочила из кресла на ноги, Сэндри поморщилась:

— Ладно, значит без чая. Пожалуйста, перестань скакать.

Когда Гудруни снова уселась, Сэндри села сама.

— Так, — сказала она, сложив руки на коленях. — Расскажи мне, что тебя сюда привело. И покороче, если можно. Я весь день провела верхом, и хочу отдохнуть.

Гудруни опустила взгляд:

— Десять лет назад я считалась весьма красивой, — мягким голосом произнесла она. — Все парни ухаживали за мной, даже если у них не было шансов, и не смотря на то, что я сама богатой не была. И я была тщеславна, признаю. Я дразнила и флиртовала. А потом ко мне начал наведываться Ха́лмар.

Она тяжело сглотнула, и добавила:

— Халмар Я́рун. Ему было за двадцать, мне — меньше двадцати. Он был мельником, как и его отец, и дела у него на мельнице шли хорошо. Он сказал, что с него довольно гулянья, и что пришло ему время заводить детей, и он решил, что я ему сгожусь.

Гудруни вздохнула:

— Я ему сгожусь, — повторила она. — Как если бы у него был богатый выбор, и я лучше всего подходила для его нужд. Ох, я была зла. Я послала его куда подальше, и продолжила флиртовать.

По её щекам покатились слёзы.

— Однажды моя мать послала меня собрать грибов на ужин. Я пошла в лес в трёх милях отсюда, где, как я знала, росли боровики — мои любимые. Я их собирала, когда за мной пришёл Халмар. Он догнал меня верхом, схватил и утащил в пастушеский домик в холмах. Там он меня и держал, согласно обычаю.

У Гудруни задрожали губы. Сэндри нашла в кармане халата носовой платок и дала его женщине.

— Тогда он меня не бил, нет, — прошептала Гудруни. — Он сказал, что хотел, чтобы я его полюбила. Он сказал, что я полюблю его и соглашусь выйти за него замуж, иначе я никогда больше не увижу моих родителей. Уходя, он привязывал меня, и возвращался каждый вечер, чтобы меня покормить и чтобы сказать мне, как меня ему не хватало, пока… пока я не подписала брачный контракт. Жрец принял наши брачные клятвы, точнее — клятвы Халмара, потому что мои им не требовались. Теперь я — его жена, мать двух наших детей.

Сэндри молча слушала эту потрясающую историю, и гнев разгорался у неё внутри, пока ей так не сдавило горло, что она едва могла дышать.

— Ты вышла за мужчину, который так с тобой поступил? — потребовала она, когда Гудруни замолчала. — Ты живёшь в доме с мужчиной, который так с тобой обращался?

Она вскочила на ноги и воскликнула:

— Где твоя гордость? Как ты могла носить от него детей? Как ты могла делить с ним ложе?

Гудруни глядела на неё так, будто Сэндри вдруг начала говорить на древне-курчальском.

— У меня не было выбора, — прошептала она дрожащими губами. — Он бы вечно меня там удерживал. Другие мужчины поступают ещё хуже, чтобы заставить женщин подписать брачный контракт. И как только он подписан, жена больше не имеет прав. Большинство браков поэтому и не заключаются по контракту. Но в западном Наморне…

Она пожала тощими плечами, оставив небольшие складки на платье.

Сэндри уставилась на Гудруни, вцепившись руками в спинку кресла:

— Но ты можешь сбежать, — указала она.

— И по контракту он может кого угодно попросить вернуть меня, — отрезала Гудруни. — Единственный способ для женщины быть освобождённой от контракта — подать прошение своему сеньору, чтобы контракт был разорван.

— Так почему ты этого не сделала? — поинтересовалась Сэндри. — Кузен Амброс — честный человек. Почему ты к нему не обратилась?

— Потому что он здесь — не сеньор, — прошептала Гудруни. — Ваша мать дважды проезжала мимо меня, когда я пыталась просить у неё в прошлом. Теперь я пришла к вам. Пожалуйста, Клэйхэйм. Я сделаю всё, что вы попросите, лишь бы вы освободили меня от него.

Сэндри осознала, что пытается отодвинуться подальше от Гудруни. Эта женщина же не могла сказать такое о её матери. Сэндри уже не первый год знала, что её мать была искательницей удовольствий, красивой женщиной, которую волновал лишь её муж, её дочь и её увеселения. Она никогда не думала о том, что это делало её мать очень плохой дворянкой.

— А что твоя собственная семья? — поинтересовалась Сэндри. — Они же наверняка возражали. Разве они не искали тебя, пока он держал тебя взаперти?

— Кроме родителей у меня нет других родственников, — ответила Гудруни. — Мои сёстры вышли замуж и уехали из Ландрэга, а братьев нет. Люди из деревни меня искали, но… есть определённые знаки, который мужчина оставляет для указания того, что он взял женщину для свадьбы на лошадином крупе. Так это называется у нас, деревенских. В основном это — безобидный способ обойти слишком строгих родственников, или не ждать свадьбы, или добавить остроты в побег с невестой. Он им сказал, что я выбрала его своим ухажёром, и они поверили. Я успела разозлить достаточно матерей, играя с их сыновьями. Они были рады думать, что так я выйду замуж.

Она дрожащей рукой откинула со лба копну волос, с любопытством взглянув на Сэндри:

— Вы правда не знали об этом обычае? О похищении женщины, настоящем или притворном, и об удержании её в тайном месте до того момента, когда она либо сбежит, либо будет вызволена, либо подпишет контракт и выйдет замуж?

— Я никогда ничего подобного не встречала, — мрачно ответила Сэндри. — Гудруни, если ты мне лжёшь…

Гудруни встала на колени:

— Обычай идёт из старого Хэйдхелтака, — назвала она древнее государство, из которого выросла наморнская империя. — Вы можете осведомиться у императрицы, если посмеете. С ней это проделывали дважды, но оба раза она сбегала до того, как её удавалось заставить подписать контракт. Наказание, обрушившееся на её пленителей, когда она освободилась, заставило всех мужчин думать дважды, прежде чем пробовать сделать с ней такое.

— Но разве она не отреагировала бы так же, если бы это случилось с другими женщинами? — потребовала Сэндри, чувствуя, будто ровная и надёжная почва уходит у неё из-под ног.

Гудруни снова вытерла глаза, когда по её щекам опять потекли слёзы:

— Когда какая-то дворянка к ней пришла, императрица сказала, что любой женщине, оказавшейся достаточно глупой, чтобы её поймали как птицу, самое место в клетке, где она и должна быть довольна своим хозяином.

Сэндри содрогнулась. «Да, это похоже на Берэнин», — недовольно подумала она. «Вполне в её манере презирать других женщин за то, что они не сумели сбежать так же, как она».