Суженый-ряженый (СИ)

- Готова? - только и спросил он, не обратив никакого внимания на мою «царственную красоту».

Я кивнула и, подхватив прилагаемую к наряду торбу, полетела следом за спешащим вниз дедом в синей шубе и огромных валенках.

- А где твой мешок?

- В машине, - коротко бросил он, не оглядываясь. Посох мерно стучал по ступеням.

Стоило нам выйти на улицу, как гуляющая с бабками и няньками малышня окружила нас восторженной толпой и не отставала до самой стоянки, несмотря на визгливые требования взрослых. Радости не было конца, когда Дед Мороз, подняв багажную дверь серебристого джипа, вытащил небольшой мешочек и одарил каждого ребенка петушком на палочке.

- Всегда держу запас в машине, - пояснил он, открывая передо мной переднюю пассажирскую дверь. - Чтобы соответствовать образу.

Посох присоединился к объемному мешку, лежащему на заднем сидении.

- Мы куда?

- Сначала в частный сад на Заречной, потом в детский дом, - взгляд Деда Мороза был серьезным, и я наконец разглядела цвет глаз - холодная сталь.

В животе от волнения летали бабочки.

Впрочем, бабочки – это скорее людской шаблон. На самом деле я чувствовала, что там ползают змеи. Вот одна укусила за сердце, в обиде, что Костя и бровью не повел, когда увидел меня в новом образе, другая тут же укусила за печень, напомнив о Елене-гипсовой ноге, о ее нежных взглядах в сторону Деда Мороза во время исполнения арии Снегурочки.

- Ты первая входи, - Костя подтолкнул меня к двери в актовый зал с огромной богато украшенной елкой. - Поздоровайся с детьми и сразу зови меня. Поняла?

Я сглотнула, неуверенно кивнув головой. Костя оказался более решительным – пихнул меня вперед, и я влетела в комнату с замершими от восторга детьми.

Все оказалось не так уж и страшно. Быстро освоившись, я исполнила весь полагающийся репертуар, ничуть не уступая в способностях Елене-толстозадой. А что? Разве не правда? И голос у меня лучше.

Когда снежинки, мишки и зайчики грянули «Дедушка Мороз!» в десятый раз, мне пришлось подойти к двери, у которой замер Костя, и уже самой подпихнуть его, иначе его «О-хо-хо!» дети бы так и не услышали. Заглянув в его удивленные глаза, я и сама оторопела - они поменяли цвет. Стали светло-зелеными.  Как молодые побеги у ели.

- Ты чего? - спросила я, садясь в машину. - Мальчика назвал девочкой, спел не ту песню. Разве в сценарии была не «В лесу родилась елочка»?

Костя опустил глаза, которые опять стали холодно-ледяными, завозился с рукавицами, не зная, куда их сунуть.

Так и не дождавшись ответа, я уставилась на хлопья снега, которые тихо падали на лобовое стекло и неумолимо сминались движущимися дворниками. Мне было хорошо рядом с молчащим Костей. Тепло и уютно.

- Где мы? – очнулась я от умиротворяющей тишины, нарушаемой лишь шумом двигателя и стуком дворников. Я не узнавала город, готовящийся к Новому году. Серые здания, малолюдные улицы. Ни рекламных огней, ни светофоров.

- Мы за городом. Еще минут пять, и будем на месте.

Я прислушалась к своим ощущениям.

- Мы точно за городом?

- Да, уже километров десять как.

Нет, ничего не болело, никаких натянутых нитей, давящих узлов. Я искоса посмотрела на Константина. Серьезен, внимательно смотрит на дорогу, где снег валит густой пеленой.

- Давно ты живешь в нашем доме?

- Около месяца.

Нет, не подходит. Болезненные узы я чувствую уже больше года. Да и быть моим суженым-ряженым Костя не может. Он человек, а узы - магические. Наверное, моя внезапная влюбленность в соседа заглушает все прочие эмоции. Более свежие чувства ложатся на старые, делая их менее острыми.

Украшенный мишурой спортивный зал в детском доме разительно отличался от уютного зала частного садика: меньшего размера елка, больше ручных поделок, передаваемые из поколения в поколение новогодние костюмы. Меня поразили детские глаза. Нет, в этих тоже светился восторг, но он был каким-то голодным, словно новогодними ощущениями дети хотели насытиться впрок, чтобы жить ими до следующего праздника. Когда я взяла мальчика-зайчика за руку, меня прострелило болью. Мишка тоже оказался покалеченным. Я раздавала подарки, и каждое прикосновение к снежинкам, петушкам, мышкам кололо, резало, кромсало душу.

- Снегурочка, приходи к нам еще! - кричали дети, стараясь дотянуться до меня, обнять, прижаться, просто потрогать. Дети жаждали чуда, которого в их жизни было так мало.

Чем я могла им помочь? Маму и папу не вернешь по мановению руки, я и сама росла сиротой при живых родителях, но у меня была хотя бы бабушка.

И я решилась. Заберу у каждого ребенка его затаенную боль, сделаю счастливым хотя бы до Рождества.

- Кто хочет поцелуя Снегурочки?  Подходите по одному!

Я крепко обнимала каждого, целовала в щеку и отпускала с обещанием вернуться на следующий год. В конце я уже ничего не видела от слез. Боль переполняла меня.

Детей увели спать, а меня, словно немощную старуху, потащил на себе Костя.

- Что с тобой? - тревога в голосе была неподдельной.

- Останови у обочины и отвернись.

Я вылезла из машины и наклонилась над канавой. Меня рвало черным. Я захлебывалась слезами и соплями. Кашляла. Кидала за спину косу, но она упорно возвращалась назад.

Я вздрогнула, когда мужская рука поймала ее. Дернулась, замахала руками, не в силах произнести, чтобы он ушел, но Костя остался. Он стоял рядом, сбросив шапку и бороду на сиденье, прижимая меня к себе, чтобы не упала, вытирал носовым платком мой черный рот, когда очередной позыв, ломающий пополам, проходил.

- В больницу?

Отдышавшись, покачала головой.

- Нет. Со мной случается. Нервы. Сладкого чая бы. И ванну горячей воды, - зубы отстукивали морзянку.

Идти я не могла. Костя нес меня на руках, сам нашел ключи в снегуркиной торбе, раздел тут же в ванной, пока набиралась вода. Я не стеснялась нагого тела, я просто забыла, что это может быть стыдным.

Убедившись, что я не пойду ко дну, Костя метнулся на кухню, и вскоре оттуда донесся свист чайника.

Я глотала сладкий чай, и слезы текли по моим щекам. Нельзя не плакать, когда ты чувствуешь предательство, как чувствует его ребенок, которого сдала в детский дом пьющая мать или которого насильно забрали у неблагополучных родителей. Но больше всего меня поразила слепая любовь детей. Они, несмотря ни на что, любили своих непутевых мам и пап, жалели их и верили, что когда-нибудь все наладится, и они опять будут вместе.

Утром мы проснулись в одной кровати.

- Как ты? - спросил Костя, заметив, что я открыла глаза.

- Уже хорошо. Прости, что тебе пришлось возиться со мной. Мне так неудобно.