Племена Гора

Рабы-мужчины смотрели на нас мрачно и неприветливо, девушки, как правило, старались спрятаться. Одна рабыня бросилась к решеткам:

— Я готова к продаже! Продайте меня! Продайте меня мужчине!

Стражник ткнул ее в лицо кожаным хлыстом, и девушка отлетела в угол клетки.

— Еще не разогрелась, — заметил я.

— Выставлять рано, — кивнул Самос.

Девчонка упала на колени, выставив через прутья бедра и руки. Она подставляла себя под плеть, надеясь хотя бы случайно прикоснуться к телу стражника. Как правило, рабынь выводят на аукцион дрожащими от страсти и вожделения. Мне не раз приходилось видеть, как их начинало трясти от первого же прикосновения торговца. Иногда, тайком от покупателей, их специально возбуждают у самого выхода в торговый зал, не позволяя, естественно, достичь удовлетворения. В этом состоянии их выталкивают голыми на помост. Попытки девушек привлечь внимание покупателей к своему телу иногда потрясают. Некоторые просто визжат, мечтая как можно скорее разрешиться от невыносимого возбуждения. Нередко ведущему торг приходится нещадно стегать их кнутом, отгоняя от покупателей, чтобы те имели возможность осмотреть весь товар. Разумеется, такие девушки уже прошли через рабовладельцев. Не побывавшие в мужских руках так называемые свободные женщины даже в голом виде не чувствуют своей притягательности. Этому может научить только мужчина, во власти которого они побывают. Не побывавшая в рабстве свободная женщина не способна до конца осознать свою сексуальность. Как следствие, мужчина, который никогда не был близок с рабыней, не понимает до конца своей мужественности. Сексуальная раскрепощенность в свободной женщине воспринимается двояко, в рабыне она усиленно культивируется. Страстность ограничивает свободу свободной женщины, лишает ее столь для нее значимого самоконтроля и вынуждает в определенных обстоятельствах вести себя подобно рабыне. Таким образом, стремясь сохранить свою независимость, индивидуальность и достоинство, свободные женщины обязаны бороться с чувственностью. Рабыням в этом отношении проще. Они изначально лишены чувства собственного достоинства, что постоянно подчеркивается и усугубляется как обществом, так и их хозяином. В то время как свободная женщина даже в минуты близости должна сохранять самоконтроль, чтобы про нее не сказали, что ее «имели», невольницам о таких тонкостях заботиться не приходится. Они должны, напротив, по первому слову хозяина отдаваться во власть всепоглощающей похоти и экстаза. Подлинное наслаждение можно получить только с женщиной, которая является твоей безраздельной собственностью.

Моей ноги коснулась мокрая, шелковистая шерсть урта.

— Здесь, — сказал Самос, когда мы спустились в самый конец наклонного коридора. Он пробубнил пароль в глазок обшитой стальными листами двери. За ней оказался еще один коридор. Было темно и сыро. Самос взял факел из рук стражника и подошел к одной из дверей. Высоко держа факел, он приник к прорези. Затем он отодвинул засов и, пригнувшись, переступил через порог. Из проема донеслось непереносимое зловоние экскрементов.

— Что ты думаешь? — спросил Самос, вытягивая руку с факелом.

Закованная в цепи масса не пошевелилась. Самос взял стоящую у двери палку, при помощи которой стражники проталкивали внутрь еду и пищу.

Прикованный либо спал, либо уже умер. Во всяком случае, дыхания я не слышал.

Урт метнулся к трещине в стене и исчез.

Самос потыкал палкой темную тушу. Неожиданно гигантская тень дернулась, и существо с хрустом перекусило палку. Щелкая зубами, зверь метнулся в нашу сторону, и все шесть цепей с лязгом натянулись. Я как завороженный смотрел на плоское, уродливое рыло, желтые глаза с черными зрачками, прижатые уши и оскаленную пасть с огромными клыками, способными в один присест отхватить человеку голову. Я слышал, как скрипят кольца в стене. Цепь скрежетала, но не поддавалась. Я медленно убрал руку с рукоятки меча.

Чудовище присело у стены, не сводя с нас желтых глаз. Теперь оно беспомощно моргало, ослепленное светом факела.

— Это первый, кого я увидел живым, — прошептал Самос.

До этого в развалинах замка в Торвальдсленде ему довелось увидеть лишь голову подобного зверя.

— Это взрослый курия, — добавил он.

— Ясное дело, курия, — кивнул я.

— Смотри, какой здоровенный!

— Да, — согласился я, хотя мне доводилось видеть и более крупных особей.

— Насколько нам удалось выяснить, — сказал Самос, — это обыкновенное животное. Рассуждать он не умеет.

Я улыбнулся.

Чудовище было приковано к шести кольцам. Цепи обвивали его кисти, лодыжки, живот и горло. Каждая цепь могла выдержать рывок крупного ларла.

Зверь зарычал, скаля клыкастую пасть.

— Откуда он у вас? — спросил я.

— Купил у охотников, — сказал Самос. — Его поймали к юго-востоку от Ара. Пробирался на юг.

— В это трудно поверить, — заметил я. — Мало кто из гориан рискнет забираться в эти края.

— Это правда, — кивнул Самос. — Но я знаю вождя охотничьего племени. Он не станет врать. Шесть человек погибли при поимке этой твари.

Зверь уселся на задние лапы, злобно поглядывая в нашу

сторону.

— С чего бы курия оказался в тех краях?

— Может, он бешеный? — предположил Самос.

— Что ему там делать? Самос пожал плечами:

— Попытки установить с ними контакт ни к чему не привели. Допускаю, что большинство курий не обладают разумом. Возможно, это не более чем опасное животное.

Я посмотрел в глаза зверя. Его губы едва заметно растянулись. Я улыбнулся.

— Мы его побили, — сказал Самос. — Мы выпороли его плетями и не давали ему есть.

— Пытали? — спросил я.

— Пытки не помогли, — пожал плечами Самос. — Думаю, он не мыслящее существо.

— Чего ты хотел? — обратился я к зверю. — Куда шел?

Чудовище молчало.

Я повернулся к выходу.

— Пора возвращаться в зал.

— Пора, — вздохнул Самос.

Мы вышли из подвала. Увешанная колокольчиками левая лодыжка танцовщицы описывала маленькие круги по мозаичному полу. Колокольчики мелодично позвякивали в такт цимбалам на пальцах рук.

Стоило нам появиться, как присутствующие подняли кубки в честь Самоса. Мы благодарно кивнули.