Сказка про Ваньку

При последнем слове Пронька быстро вокруг глянул:

— Тихо ты, беду даром кликать… Не поминай, всякая вода бывает.

А сам вниз уставился, лицо вытянулось. У воды след выдавлен, копыто, кованое. Его Пронька испугался по-настоящему.

Двинулись - быстро, почти побежали. Пронька все время оглядывался, держался к деревьям ближе, хоть ничего особенного видно не было. Ваньке беспокойство передалось:

— Куда идем-то?

— Толком не знаю, я не дошел.

— Но ходил?

— Ходил, — ответил Пронька, схватил попутчика за плечи, бросил под кусты.

Ванька хотел зашуметь, да Пронька ему рот зажал, указал в сторону. За рекой, за молодым леском высился небольшой холм, а на вершине его стоял верхом воин. В кольчуге, с копьем в руке; шлем, отброшенный на спину, висел на ремне, открыв белые волосы. Конник внимательно осматривал округу, медленно поворачивалась голова, глаза цепко перебирали кусты и низины.

— Началось, — прошептал Пронька.

Глаза конника в это время подобрались к их укрытию; Пронька вжался в землю, скривился весь, но пронесло, не заметил воин, голова ушла дальше. Пронька задышал наконец. А на холме появился еще один, пеший лучник. Неприятная пара медленно двинулась в сторону.

— Так, — сказал Ванька. — Сматываемся.

— Куда? — тоскливо отозвался Пронька. — Тут одна дорога.

— Куда?

— Туда, — показал Пронька вслед воинам. — Больше теперь некуда.

— Теперь, это почему?

— Говорили тебе Братья, за речку не ходить? Перешел — все.

— Погоди, ты меня сюда затащил, а теперь у тебя дороги нет?

— Я — тебя? Меня Братья в сарай посадили? Я убежал? Им на своей земле и руки за тобой тянуть не надо, сам влезешь, только пальцы расставят. Другой дороги у тебя не было, а вышел — иди, И потом, ты ведь не к Братьям шел, тебе надо было сюда, я знаю. Зачем шел?

— Не знаю.

— Я тоже не знал, когда пришел. Да и теперь не очень-то знаю. Но мне пройти надо, — Пронька был серьезен. — Иначе до конца дней буду рыбку с пацанами ловить. Братьям на обед. Понимаешь? Я ведь ровесником тебе пришел, а теперь видишь какой? Я не дошел.

Помолчали.

— Что за дяди-то были? — спросил Ванька.

— Стража. Дальняя застава.

— Кого ловят?

— Нас.

Перекусили наскоро, Пронька крошки собрал, в карман сунул. Пошли с опаской. Добрались под деревьями до лужка, осмотрелись. Нет никого. Только на чистое место выходить, показались на другой стороне те же стражники, идут медленно, к лесу присматриваются. Парни тихонечко в кустах легли, смотрели, что происходит на той стороне большой поляны. Стражники двигались настороже, лучник ступал нарочито уверенно, а потом вдруг прыгнул в сторону, освобождая коннику путь, тот бросил лошадь в лес. На ближнем дереве встряхнулись, заходили ветви, кто-то прыгнул на землю. Через несколько мгновений конник выскочил из леса, перед собой он гнал парня с котомкой. Тот, что было сил, рванул по траве, но скоро конник перерезал ему путь, сзади поспевал лучник.

— А-а-а!.. — заорал парень. — Мать тую!..

Закрутился на месте. Копейщик теснил его конем, но почему-то не трогал, а когда лучник подоспел, всеобще тронулся в сторону. Тут парень с силой ухватил лучника поперек груди, с размахом брякнул о землю. И еще брякнул, тот обмяк.

Конник такого поворота не ждал, бросился к своему на помощь, но парень ловко подхватил лучника, швырнул тело коню под ноги. Тот сбился с шагу, копейщика тряхнуло, да и парень ему помог, за ногу дернул, копейщик свалился вниз, но тут же вскочил.

— Пошли! — крикнул Пронька.

Копейщик гнал парня по полю, в тяжелых доспехах бежал легко, и недолго б они пробегали, если бы не выскочили из леса Пронька с Ванькой. Заголосили, бросились вперед. Стражник не ожидал, застыл, оглядываясь, этого хватило, чтобы парень подскочил к нему со спины, ремешком от шлема перехватил ему горло. Когда двое подбежали, стражник пузыри пускал.

— Стой! — закричал Пронька. — Нельзя!

Но поздно, парень брезгливо оттолкнул тело, оно завалилось вбок.

— Два дня гнали, — с облегчением выдохнул парень.

Был он крепок, кудри задорные, за плечами — котомка, как у Ваньки. Улыбнулся:

— Вы чего тут?

— А ты?

— Вместе пойдем? — смеялся парень. — Только я сообразить никак не могу, куда идти?..

Ванька на Проньку кивнул:

— Он, Пронька, знает.

— А я — Фролка.

— Пошли, Фролка?

— Пошли.

На закате у костра разговаривали:

— На Дальней заставе стражи мало, — говорил Пронька, — пройти можно.

— Это я пробовал, — качал головой Фролка.

— Можно, можно. Впереди — Ближняя застава, пройти надо, но нельзя. Разъезды, ловушки, стражи много… Никак не пройти.

— Совсем?

— Совсем, — Пронька помолчал, пошевелил губами, будто сам с собой советовался. — Есть один способ, только… Страшно. Дед тут один живет, очень старый, давно живет. И странный. Себе на уме. Но может и помочь.

— Если понравишься? — спросил Ванька.

— Нет, говорят. Не знаю. Одному поможет, другому лихо положит. Почему, никто не знает. Что хочет, то делает, шальной дед. Палец сунешь — пузо лопнет, вот какой, Я о нем много слыхал и не пошел бы, да другого пути не знаю.

Пронька умолк. Посидели, Фролка решился:

— Ладно, и я откроюсь. Давно тут шляюсь, выбраться не могу, но кое-что вызнал. Мимо деда не пройти.

— И чего он такой страшный, — сомневался Ванька.

— Страшный… — отозвался Фролка.

Пронька покивал.

К деду шли осторожно, медленно, тропка вилась, и выше роста человеческого стоял вокруг камыш сухой, коричневый. Шелестел странно, будто стеклянный, с присвистом. Шум этот обволакивал, как вата, и не сразу услышали путники свист настоящий. Отбежали в заросли, мимо протопал карла, тот самый. Опять с домовинкой. Ушел.

Дальше тронулись еще медленней. Пронька с Фролкой насупились, только Ванька ухмылялся незаметно. Избушка посреди камыша открылась неожиданно. Маленькая, окна — у самой земли, под тем же камышом. Дверь отворена.

Путники подкрались, заглянули внутрь. Пусто. А на полу — огромный гроб, домовина редкая, не тесаная, а дощатая.

— Помер он, что ли, — шепнул Фролка.

— Пронька, — сказал Ванька погромче, — вдруг и, правда помер?

Тот плечами пожал, осматривая комнатку. Ничего кроме домовины в ней не было, даже печки. Только травки по стенам развешаны, и дух такой, что в животе все вертится. То ли от травы, то ли мертвечина…

— Помер… — шепнул Пронька, и вместо ответа донеслось из-за дома неясное бормотание. — Или нет, — Пронька двинулся за угол.

Там на маленькой полянке торчал из-под земли колышек, окруженный полоской, выложенной камушками. Над колышком склонился старичок, седенький, маленький, сучковатый какой-то. В обычной рубахе, в обмотках из бурой шерсти. Говорил ласково:

— Виновата — получай, виновата — получай… Ответь, коль что творишь, а даром не обижу, сама знаешь…

И стегал прутиком по колышку, на котором крутилась маленькая змейка, гадюка. Больно ей было, кольцами вилась, но будто знала, за что наказывают, терпела, голову вниз пригибала. Старичок постегал еще, сказал, головы не поворачивая:

— Выходи, паря, выходи. Чего тут прятаться?

Путники, глядевшие из-за угла, не сообразили, кому это он. Тогда дед повернулся, рукой повел:

— Выходи, — пошел навстречу, бросив змею. — Сиди пока.

Гадюка зашипела, нехотя обвилась вокруг колышка и так застыла.

— Здравствуй, дедушка, — сказал Пронька без уверенности, — не обидь.

— Гляну, — отозвался дед ласково.

Он присел на пенек, парни приблизились.

— Мы не досады ради, дедушка, мы б и мимо прошли, да не получается.

Дед закряхтел, сказал опять ласково:

— Куда ж еще, как не ко мне? Все — ко мне. Любят меня. Говорят. А врут. Бегут все…

— За чём? — спросил Ванька.

— Какая тебе разница? — дед ласку источал. — Не «за чем», а «от кого».