Мальчик, который умел летать

Она сидит на подоконнике в одной футболке и плачет. Прикрываю дверь, подползаю ближе. Ладони уже в пыли, вытираю их об рубашку. Сажусь внизу, рядом с батареей. Холодная, надо же.

Она соскакивает с подоконника.

— Чего тебе надо, урод? — бросает мне в лицо и убегает.

Ничего. Глупо было идти сюда. Еще глупей будет возвращаться. Без посторонней помощи я на кровать не заберусь. Добираюсь до комнаты, сажусь спиной к кровати. Теперь главное не смахнуть костыли ненароком.

Скрипит дверь и в комнату проникает полоска света из коридора.

— Это я, Саша, — негромко говорит Жихарева, — Давай помогу лечь.

Утром начинаются неприятности. Меня находят они.

После уроков мы возвращаемся на несколько минут в спальню, и я нахожу на кровати конверт. Обычный белый конверт. Только на марке замок на скале. И надпись: "Киру".

Я не читаю. Прошу у Серого зажигалку и жгу письмо у открытого окна.

— Е…нулся? — реагирует он, — Сейчас набегут на запах!

Просовываю горящий конверт в отверстие между решетками и держу на весу. Руке горячо, но я терплю. Терплю, пока Серый не бьет меня по руке. Пальцы разжимаются сами. Догорающий конверт летит вниз, на асфальт.

— Не приют, а дурдом, — ворчит Сергей, — Руку дай!

Протягиваю ему обожженную ладонь. Серый матерится и ведет меня к медичке. Она хмуро смотрит на руку, ведет к раковине и включает холодную воду.

— Стой так минут десять. Опять с тополиным пухом баловались?

Сергей мнется.

— Типа того.

Когда вода остужает руку, нас выпроваживают из медкабинета. Мне интересно:

— А как можно тополиным пухом баловаться?

Серый хохочет.

— Да у нас малышня его бегает и поджигает. Хорошо горит!

Смеемся. Я снова смотрю на красную ладонь и спрашиваю:

— Как отсюда смыться?

Он сразу серьезнеет.

— Это без меня. Меня через две недели домой забирают.

Ничего не отвечаю. Дом — это важно. Но и мне здесь оставаться больше не стоит.

Уйти в ту же ночь не получается. Стук костылей будит уснувшего было охранника — молодого странноватого парня в очках. Шума он не поднимает. Просто возвращает меня в "нашу" спальню.

За обедом Сашка снова подсаживается ко мне.

— Сегодня в зоопарк едем, — сообщает она беззаботно. Только я не верю, что она сказала это просто так.

Зоопарк — это шанс.

Нас собирают после обеда. Пятеро старших. Двое пацанов и девчонка, все лет двенадцати и трое малышей. Погружают в приютскую машину с надписью "дети" и везут в зоопарк. Он недалеко, рядом с озером Кабан.

Я сижу сзади, чтобы не мешать костылями всем остальным. Настрой у всех праздничный. Все знали о зоопарке еще неделю назад. Мне никто не сказал. Да и я не спрашивал.

Парк в городе убогий. Бетон и клетки. Кто может любить животных в клетках? Только взрослые.

Под присмотром трех воспитательниц мы заходим в зоопарк. Я оглядываюсь на конвой и иду к вольеру со снежными барсами. Они красивые. Жалко было бы придти в зоопарк и не увидеть его гордость. Все подтягиваются за мной.

Маленький барсик появляется подвисает на ветке большого дерева и чуть не падает. Рядом появляется мамаша, подхватывает, делает в нашу сторону предупреждающий рык. Все смотрят на неожиданное представление, когда меня дергает за рукав Жихарева.

— Пусти позырить, не видно из-за костылей, урод! — громко говорит она.

На нее оборачиваются, одна из воспиталок шипит, а я, пользуясь случаем, ухожу за спины. Уже заворачивая в аллею, ведущую к выходу, я слышу разгорающийся скандал.

В случайности я не верю. Но Сашу в сговоре с ними, не подозреваю.

У входа на меня обращают внимание, но уже поздно. Выхожу на остановку и взбираюсь в первый же автобус. Мужик-кондуктор отрывается от пересчета денег и смотрит на меня. А потом отводит глаза.

Инвалид. Что с меня возьмешь?

Я успеваю заметить, как из ворот зоопарка выбегают воспитательницы. Но автобус уже выезжает с остановки.

В автобусе пусто. Я сажусь на заднее сиденье и облегченно вздыхаю. В этот раз повезло. Теперь осталось найти Валерку и остальных. Только вот мы едем совсем не на Кирова, в другую сторону города.

Здесь мне почти ничего не знакомо. Старый ипподром с двумя бронзовыми всадниками по обе стороны от ворот. Сверкающая стеклом и металлом наземная станция метро. Парк для скейтеров и велосипедистов. Другой город. Не центр с туристами. Не заброшенные дома на Кирова. Трамваи, троллейбусы, девушка на ярко-красном скутере в цветастой юбке.

— Остановка "Братьев Касимовых". Следующая остановка "Гарифьянова", — раздается в динамике механический голос.

Название отзывается чем-то знакомым. Адрес Тимура Акчурина, у которого погибли родители. Дом прямо на остановке, сорок пятая квартира.

С автобусных ступенек сходить легче, чем с трамвайных. Выхожу, перехожу дорогу и иду к серому дому. Зачем мне это? Не знаю.

Третий подъезд заперт на железную дверь. Об этом я не подумал. Встаю рядом с дверью, может кто-нибудь откроет. Через минут пятнадцать подходит старуха с пакетами. Смотрит на меня без обычной жалости или брезгливости. Старухам самим такой взгляд не нравится. Отпирает дверь, даже пускает меня вперед. Вызывает лифт.

— Тебе на какой?

Я пожимаю плечами:

— Не знаю. В сорок пятую.

Теперь она всплескивает руками.

— Так сорок пятая — это Акчурины! Какие люди были хорошие, молодые совсем, йа алла, — заканчивает она каким-то словами по-татарски. Я понимаю, что это молитва.

— Я к Тимуру…

Старуха присматривается ко мне внимательней, но молчит. Старухи, они такие. Вопросов не задают. Они не как взрослые, они как мы.

На пятом этаже я выхожу, а она едет дальше, на девятый.

Угловая квартира. Добротная дверь, деревянная, не железная. Нажимаю кнопку звонка. Звучит веселая мелодия. Тишина. В квартире никого.

Конечно никого, понимаю я. Тимура забрала сестра, у сестры и живет. Мог бы додуматься и раньше.

Зачем-то звоню еще раз, и дверь вдруг открывается. На пороге стоит Тимур с лейкой в руке.

— Кир? Ты откуда здесь?

Мы пьем чай и едим шоколадное печенье. Чай заварил Тимур, а про печенье сказал "старые запасы". Старые, значит еще до того, что случилось.

— Тебе повезло, что сейчас пришел, я всего-то на час заглянул, цветы мамины полить, — говорит он весело. Только сейчас это веселье настоящее. Не истерика. И глаза вроде стали нормальными, — А то бы куковал тут до завтра. Я на балконе был, когда звонок услышал.

Я откусываю печенье и оглядываюсь. Красивая кухня. Вся из дерева, везде деревянные полки, скульптуры, картины. Хозяин замечает:

— Отец плотник…был. Он всю мебель сам сделал.

— А картины? — хрипло спрашиваю я. Тимур мрачно смотрит на повешенный на стену рисунок. Белый замок с тонкими башенками на фоне синего неба. Наконец, признается.

— Ну, я. Что, плохо? Я три года в художку ходил.

— Куда?

— Ну…в школу художественную. Где рисовать учат. Потом бросил.

— Почему?

Мне правда интересно почему. Я не умею рисовать.

Тимур делает гримасу.

— Таланта нет. И вообще, ешь. Слушай, может ты чего серьезнее пожрать хочешь? В морозилке котлеты были, будешь?

Я мотаю головой. Есть я всегда хочу.

— Буду. Тимур…

— Что? — он оборачивается. Из открытого морозильника вылетает струйка пара.

— Почему ты нарисовал этот замок?

Коробка с заморожеными котлетами падает на пол.

Тимур сидит, положив локти на скатерть в белую и красную клетку и внимательно смотрит на меня.

— Ты кто, а Кир?

Молчу. Минут пять молчу, а потом он начинает рассказывать.

— Мне снился этот замок. С детства, понимаешь. Каждую ночь. Как я хожу по коридорам, читаю книги в библиотеке, рисую. Только в замке никого нет, я один. И выбраться никак. И я кричу, зову кого-то, а дверей нет, только окна. Скажешь, сны, да? Ну-ну…Там все как в реальности.