Флейта Нимма (СИ)

Что значит "Бинти"?

Между тем дед поклонился нам и, снова открыв дверь, пригласил в залу.

Когда я привык к свету, то увидел еще кое-что. Честно говоря, это было уже слишком.

Каждая картина — в зале были нарисованы картины — изображала Омо. Казалось, кто-то подсмотрел выражения ее лица в разные моменты жизни, с тем, чтобы перенести их на стену. Картинам даже на вид было не меньше пятидесяти лет.

На одной из картин Омо явно ждала ребенка, причем в таком положении одета она была в броню и сидела на коне.

На другой изобразили меня. То ли спящего, то ли мертвого, полузасыпанного синим песком.

Я попытался найти место, куда присесть, но не преуспел в этом. В зале, кроме рисунков и света, больше ничего не было.

Вошел дед. Он выглядел довольным, словно все, абсолютно все, включая выражения наших лиц, планировалось им с самого начала.

Дверь позади нас скрипнула. В зале появилась девочка — Хелиа, кажется, — и ее мать. Женщина взглянула на нас, потом на деда. Тот кивнул.

— Для нас великая честь принимать Вас в Доме ожидания, Омо Бинти-Дагал.

Омо при этих словах вздрогнула. Она попыталась отступить назад и наткнулась на меня.

От деда это не укрылось. Он улыбнулся.

— Вас, — он сделал паузу, — и Ваших спутников, разумеется. Просим немного подождать, ужин будет скоро.

Он скрылся; мы некоторое время стояли в тишине. Омо ссутулилась. Я положил руку ей на плечо, но она сбросила ее.

— Я чувствую, — сказал Винф, — атмосферу всеобщего веселья в этом зале. Расслабьтесь, здесь нет опасности.

— Я знаю. — Сказала Омо, и вдруг буркнула, — Ненавижу.

Однако кого или что — она так и не ответила.

Нас провели в длинную залу с низким, сводчатым потолком. В общем и целом помещение напоминало пещеру. В боковых нишах горели свечи.

В этой "пещере" стоял богато накрытый стол. Я протер глаза. Еда никуда не делась.

Винф позади меня присвистнул.

Дед широким жестом пригласил нас к столу.

Я отщипнул виноградину, а потом, как бы устыдившись такого скромного выбора, принялся нагружать тарелку. Ну а что, раз дают, надо брать. Голод заявил о себе резко и в полную силу.

Винф не отставал.

Омо же, как села, так ни к чему и не прикоснулась. В руках она вертела маленький мешочек, сквозь ткань которого угадывались очертания обсидианового осколка.

Вид у нее был напряженный.

— Что вы хотите? От меня? — просила она у деда.

— Вопрос не в том, чего хотим "мы", — с достоинством сказал он. — Вопрос в том, к чему вам, Омо Бинти-Дагал, следует быть готовой.

— И к чему же? — спросила Омо с непередаваемым ехидством. — Куда бежать, кого спасать?

— Сейчас ничего делать не надо, — ответил старик, делая особое ударение на первом слове. — Я думаю, что Вы пришли несколько рано, Омо Бинти…

— Ради всех богов, перестаньте называть мой титул! — не выдержала Омо.

Старик сморгнул от неожиданности, затем кивнул, и, в том же чересчур торжественном тоне, продолжил:

— …Омо. Не соблюдаются некоторые условия, — он окинул ее взглядом, затем посмотрел на нас. — Но мы все равно рады видеть Вас и Ваших спутников.

— Что вы имеете в виду под "условиями"? — спросил Винф, прищурившись. Я узнал это выражение лица и насторожился: оно означало, что следовало быть более внимательным к тому, что сейчас происходит.

Старик засуетился. Нет, он не начал ерзать на стуле, вертеть в руках различные предметы… По его лицу пробежала едва заметная тень беспокойства: он скрыл ее, наклонившись вперед и опершись на сцепленные в замок руки.

— Знание такого рода нелегко вынести, Омо.

Он избегал смотреть на меня и Винфа и говорил только с ней.

Омо передернула плечами. Я мог сказать, о чем она думает. За свои семнадцать лет она успела нажить столько тайн, сколько не у каждого найдется в конце жизни.

— Если вы о тех картинах в зале… — медленно проговорила она, — то я не хочу знать.

После ужина нас провели по комнатам, где нам предстояло пожить некоторое время, до того, как в Степи кончится Саван. Мне страшно хотелось провести ночь одному — мы несколько месяцев спали втроем или в непосредственной близости друг от друга, и я немного устал от этого. Но здравый смысл, здравый смысл в лице Винфа и Винф говорили, что разделяться не стоит ни в коем случае. И это было даже не предчувствие каких-то неприятностей, а привычка.

Что ж, мы расположились в одной комнате. Этот небольшой минус компенсировался самой мягкой постелью, которую только можно представить. Когда я опустился на нее, то тело некоторое время не могло поверить — это на самом деле так или мне только кажется?

Заснуть оказалось неожиданно сложно — сначала ворочался, потом попытался представить что-нибудь невыносимо скучное и монотонное, вроде стрекота цикад. На болотах Мин-Мин они усыпляли сразу.

— Не спишь? — услышал я шепот.

В темноте угадывались очертания лица Омо. Она приподнялась над подушками и смотрела на меня.

— Не совсем, — я повернулся в ее сторону. — Наверное, слишком долго спал на камнях…

— Ты о чем? — не поняла она. Потом, словно прислушавшись к чему-то, кивнула. — И это тоже. На самом деле, — Омо помолчала, — мне не дает покоя один вопрос.

Снова наступила тишина, на этот раз надолго. Я уже задремал, когда она решилась его задать.

— Что я здесь делаю, с вами?

— Судьба, наверное, — сонно отозвался я. Какое блаженство, наконец-то…

Винф тянул меня сквозь странные, меняющие свою геометрию коридоры. Присмотревшись, я увидел, что мы все еще в этом доме, только стены почему-то вдруг стали двигаться. Комната перетекала в комнату, мебель оставалась на своих местах, но ее очертания были размытыми и колыхались, как водоросли под водой. А еще здесь были разноцветные линии, как в тот раз, когда меня выкинуло в другую реальность прямо на улицах Исинграсса.

Мной овладело недовольство. Я ведь так хорошо спал.

— Куда ты меня тащишь?! — завопил я в тщетной попытке освободиться — хватка у Винфа, даже во сне, была железной.

Ойгур не ответил. Только указал на что-то впереди.

Знакомый радужный цветок, окутанный золотистым сиянием. Это была Омо, и она спрашивала что-то у существа, похожего на гигантскую серую ворону с человеческим лицом и ногами. Не без некоторого удивления я признал в ней сегодняшнего старика.

Интересно, как выгляжу я сам на этой стороне? Винф практически ничем не отличался от себя настоящего. Я мог видеть свой гелиал, такой же, как у Омо, в виде цветка, но все остальное рассмотреть было не в моих силах.

Зачем она пошла к нему? За ужином единственным ее желанием было свалить отсюда, и чем скорее, тем лучше.

Старик хмурился. Омо настаивала.

— Подберемся поближе? — предложил Винф и нырнул прямо в стену. Та вздрогнула и пошла волнами, как желе.

Я последовал за ним, но стоило нам подойти к той комнате, где разговаривали Омо и старик, как мы натолкнулись на преграду. Казалось, воздух остекленел, и при всем желании проникнуть за невидимый барьер не получалось.

— Сдается мне, кто-то из них не хочет, чтобы их услышали, — сказал Винф задумчиво. — Вопрос только в том, кто именно.

— Тоже мне вопрос. Старик, конечно.

— Дай то боги, — ойгур покачал головой. Я вдруг понял, что он беспокоится за Омо, причем почти постоянно. Бывают вещи настолько очевидные, настолько привычные, что когда наконец по-настоящему видишь их, они поражают тебя до глубины души.

Я прикоснулся к барьеру. Поддался, но лишь слегка, а затем восстановил свою форму. От пинка он стал каменным, да так, что вполне можно было сломать ногу; я отделался синяком. Попытки пробить себе выход с помощью заклинаний не имели успеха — магия отражалась на того, кто прибегал к ней.

— Заметь, — сказал Винф, — ни старик, ни Омо не реагируют на твои попытки прорваться.

— И что с того? — я пнул стену другой ногой. Такая же твердая, а осторожно прикоснешься — прогибается. Что за ерунда?