Агентство «Аргентина»

Ньлясага поднял глаза.

— Ее прокляли женщины?

— Да, матери убитых ею детей. Они растерзали ее, но ведьма восстала и обрела силу. Слышал о подобном?

— Слышал, — задумчиво проговорил Ньялсага. — Проклятья считаются одной из наиболее опасных форм магии. Исторически сложилось так, что цель проклятья — месть, а действовать оно может или немедленно, или по прошествии многих лет. У Гинзоги, видимо, как раз такой случай — отсрочка.

Кемен, добавляя в чай сливки, скептически хмыкнул.

— Чем опасно проклятие мертвой ведьме? Ничем!

— Не скажи… смотря кто и как проклял. Проклятия обладают огромной силой и очень опасны, особенно, когда их насылают маги, жрецы, ведьмы, колдуны… или люди, которые не могут отомстить как-то иначе.

— Неужто? — насмешливо протянул Кемен.

Ньялсага откинулся на спинку стула.

— Можешь не верить, дело твое. Но знаешь, чьи проклятья считаются самыми опасными и сильными? Кто способен проклясть не только конкретного человека, но и весь его род?

Кемен потянулся за ложечкой.

— И кто? — кисло спросил он. — Колдун? Или какой-нибудь супермаг с волшебным посохом?

Ньялсага усмехнулся.

— Женщины.

Кемен поднял брови.

— Это шутка?

— Какая шутка? Это научный факт, если, конечно, словом «наука» можно назвать магию, — Ньялсага покосился на девушку-прорицательницу за стойкой. — Проклятье из уст женщины — страшная вещь! Рано или поздно Гинзога почувствует это на своей шкуре… если до той поры не ухитрится избавиться от проклятья матерей.

Кемен открыл еще одну папку.

— Поехали дальше. Свора Гинзоги — та еще компания! Все, как один — хитрые и опасные твари, хоть и выглядят клоунами.

Он выложил на стол несколько старых помятых пергаментных листов, для сохранности затянутых в полиэтиленовую пленку и пододвинул Ньялсаге.

— Фюзорис, дядюшка Фю, не к ночи будь помянут. Он действительно потомственный некромант. Держал постоялый двор для нечисти, и работал этот постоялый двор только по ночам. Догадываешься, где он был расположен?

— Возле кладбища?

— Там. Все, кто на кладбище обитал — вурдалаки, упыри, и прочая мразь — все они у дядюшки Фю трудились. Кто в трактире, кто еще где. Постояльцы там были особенные: ведьмы, вампиры, ламии, черные маги… иной раз, и люди забредали, по незнанию.

По лицу Кемена скользнула тень.

— Живыми они с постоялого двора не уходили. Но однажды дядюшка Фю и его подручные убили странствующего монаха, и перед смертью он их проклял.

— Это серьезно, — кивнул Ньялсага. — Считается, что проклятье, произнесенное в момент смерти или перед смертью, обладают наибольшей мощью.

— Почему?

— Умирающий вкладывает в слова все свою жизненную энергию.

— Ясно. Непременно прокляну кого-нибудь, как умирать стану. Если успею, конечно, — пробормотал Кемен и вынул из папки лист бумаги.

— Следующий — Трефалониус. Вампир, раньше был человеком. У Трефалониуса своя история, — Кемен отхлебнул остывший чай и поморщился. — Он был стряпчим в небольшом городке и ухитрился здорово разбогатеть. Ходили слухи, что он занимался подлогами, мошенничеством, присваивал имущество сирот… ему приписывали также убийство собственной жены и детей. В общем, времени даром наш стряпчий не терял. Кто-то из тех, кого он разорил и обобрал при жизни, его и проклял. Похоже, что сначала Трефалониус не придавал этому особого значения, но под старость забеспокоился. Он подкупил местных священников и устроил так, чтоб его похоронили в освященной земле возле церкви.

— Боялся, что после смерти придется ответить за все то, что он натворил при жизни, — пояснил Ньялсага, внимательно слушая рассказ.

— Наверное, вот только лечь в могилу он так и успел!

— Стал вампиром?

— Да. И, обратившись, сделал блестящую карьеру: попал в Свору к Гинзоге, пробился наверх, вошел в доверие к ведьме, и теперь помогает ей вербовать новобранцев. Гинзога говорила вчера, что Трефалониус отлично знает человеческую породу, умеет разговорить человека, расположить к себе, внушить доверие… наверное, использует вампирские чары.

Ньялсага задумался.

— Скорее всего, так и есть. С Трефалониусом надо держать ухо востро Чем безобидней выглядит вампир, тем он опасней.

— Да все они там…

— Да, хорошего мало, — согласился Ньялсага.

— Сейчас будет еще меньше, — обнадежил Кемен. Он порылся в папке и достал очередной документ. — Однорукий призрачный всадник по имени Харгал.

— А он кто?

— Предатель. По его вине войско, где он воевал, разгромили почти наголову. Харгал был одним из приближенных к полководцу рыцарей и накануне сражения открыл противнику план будущей битвы. За измену ему щедро заплатили, но радоваться золоту довелось недолго: вскоре Харгала поймали, обвинили в измене, да и вздернули на дереве посреди поля — того самого, где когда-то погибла армия, которую он предал! Но перед этим туда привезли колдуна, который провел ритуал проклятия.

— Ну, тут профессионал работал, — уважительно протянул Ньялсага. — Значит, сделал все, как полагается.

Он взял предложенный Кеменом документ и прочитал вполголоса:

— «И тело предателя сожгли, но…».

Кемен потянулся было к чашке с холодным чаем, но вовремя спохватился.

— Да, сначала ему оттяпали руку. Сделали «Руку славы», слыхал о таком?

Ньялсага невесело усмехнулся.

— Даже видел…

— Гинзога помогла Харгалу воскреснуть, правда, в виде призрака. За возможность вернуться в мир живых, он заплатил душой, зато снова обрел способность убивать. Последующие несколько лет провел с большой пользой для себя: разыскивал тех, кто его казнил и расправлялся с ними. Это их головы он возит, привязанными к седлу.

— Месть, — кивнул Ньялсага, внимательно изучая записи Хэрвелла.

— Теперь он что-то вроде телохранителя ведьмы. Кстати, призрак он только пока сидит в седле, — уточнил Кемен. — Но стоит ему ступить на землю, как Харгал превращается в человека.

Он подумал немного.

— Вот такая пестрая компания к нам пожаловала, чтоб они все сдохли… хотя, они вроде и так уже…

Ньялсага потер подбородок и рассеянно посмотрел в окно. Дэберхем, сидя на ящике с цветами, терпеливо ждал.

— А вот про рыжего Мунго ничего нет, — с сожалением проговорил Кемен, перебирал листы, густо испещренные строчками. — Скорее всего, оборотень появился в Своре совсем недавно.

— Лис-людоед, — задумчиво пробормотал Ньялсага. — Да еще и проклятый! Интересно, за что его…

Кемен собрал документы и аккуратно уложил в папку.

— Тебе доводилось встречаться с такими, как Гинзога?

Ньялсага пожал плечами.

— С такими, как она — нет.

— Значит, толку от тебя немного, — подытожил Кемен. — Так я и думал.

— Но я знаю вот что: ведьмы, подобные Гинзоге, вовсе не бессмертны, — сказал Ньялсага, пропустив очередную колкость мимо ушей. — Даже мертвую ведьму можно убить… каким-нибудь способом.

— Каким, например? — скептически поинтересовался Кемен.

— Во-первых, проклятие. Когда-нибудь оно ее уничтожит, вот только когда конкретно — неизвестно.

— Ясно, — хмыкнул потомок Хэрвелла. — Способ хороший, только нам не подходит: ждать некогда. Что во-вторых?

— Во-вторых, можно вырезать и сжечь ее сердце.

— Еще лучше, — Кемен стал просматривая записи Хэрвелла. — Как бы только убедить ее не дергаться, когда сердце вырезать будем?

Он отодвинул папку, откинулся на спинку стула и взглянул на Ньялсагу в упор.

— Твои байки про вырезанное сердце лучше сразу же забыть. Но у меня есть кое-что получше. Вот, глянь!

Кемен перебросил Ньялсаге потрепанный лист бумаги.

— Прочитай про арбалет. Там всего пара строчек — но это уже кое-что!

Ньялсага поспешно углубился в чтение. Пробежав глазами несколько коротких строчек, он поднял глаза.

— Это все?

— Все, — с досадой отозвался Кемен. — Видимо, было больше: последняя строка обрывается на полуслове, но тот документ, где рассказывается об арбалете, пропал. Скорее всего, сгорел.