Пять ночей. Вампирские рассказки (СИ)

— Ты ужинала с моим Майком? — спросил он вместо «добрый вечер», но к этому я привыкла — для него основная часть вечеров добрая.

— А что, ты против?

Он даже засмеялся, совсем как я, когда Соня спросила насчет наших с Майком свиданий.

— Нет, я за. Мальчику надо расслабляться, но я не думал, что за твой счет.

Ну, если меня разбудили, то я уж точно расставлю все точки над i.

— Это вовсе не было неприятно. И вообще, вы с Соней как сговорились сегодня! Если вы так не любите Майка, почему терпите его рядом с собой?

— На то есть причины, миленькая.

— Так расскажи. Я хочу знать, как Майк стал твоим?

— Если хочешь, расскажу, — неожиданно согласился он. — Была одна женщина.

— Знаю, кажется, Майк ее бросил.

— Бросил? Это он так сказал? Байла, он ее подставил, да подставил так, что она с маленьким ребенком чудом не оказалась на улице без гроша в кармане. А перед этим он отправил свою мамашу в психушку, заплатив ее же деньгами за то, чтобы она никогда оттуда не вышла. А еще перед этим его отец очень нуждался в помощи… впрочем, я не собираюсь устраивать судебное разбирательство — если бы не было подонков, как бы мы распознали добродетель? Просто пытаюсь нарисовать психологический портрет.

Я почему-то не удивилась, но понимать перестала вообще.

— Ну и? Ладно, он подонок каких мало. И за что, это получает в награду весь мир и новые коньки? Где логика, Генри? Он сияет от счастья, это, честно говоря, меня в нем и привлекает — странное ощущение мира и законченности. Если он такой мерзавец, то почему ТЫ позволяешь ему ловить кайф за свой счет?

Демон усмехнулся, держась вытянутыми руками за перила балкона и мерно покачиваясь.

— Пойми одну простую вещь, миленькая. Мне глубоко безразличны оскорбленные чувства Пат Дориан, душевное здоровье миссис Норман и тем более смерть настырного слэйера, который спал и видел в гробу нас всех с Монти во главе. Я не занимаюсь исправительными работами, и миссия — последнее, что мне нужно в жизни. Но когда я услышал от Пат о Майке и увидел его, мне захотелось узнать, что у этой игрушки внутри. Для начала мы сыграли на его банальной неосведомленности и сделали так, чтобы ему пришлось выбирать между мной и Монтроузом.

— Разумеется, он выбрал тебя.

— Он думал, что Монти отправит его на арену.

Тут и я не смогла сдержать улыбки. Не секрет, с первого взгляда Монтроуз не может не произвести неизгладимого впечатления — насколько вообще способна впечатлить груда мышц со зверской рожей убийцы-чикано. Я одного не могла сперва понять: что общего у изысканной Сони с этим мутантом. А потом вдруг вспомнила, как в детстве он носил меня за «вожжи» комбинезона, как сумку, или таскал под мышкой, когда Соня была занята, а на его плече я свободно могла уснуть. Да, Монти внушает ужас, Монти может перепугать даже Годзиллу. Но если копнуть глубже, то осознаешь — он по сути большой ребенок. «Колизей» для него нечто вроде games для современных подростков, а играть в Бога — его работа. Он без ума от своего детища и постоянно его усовершенствует, поскольку и люди, и не-люди испокон веков нуждались в хлебе и зрелищах. На это всегда будет спрос. И надо знать Монти, чтобы понять — слова Демона не имеют смысла. Видала я многих, но не встречала никого законопослушнее, чем Монти. При всем своем кошмарном имидже он абсолютно бесхитростное и прямое существо, а то, что он кого-то заставляет драться против воли — просто дичь. Если бы Майк знал о его гипертрофированном чувстве ответственности и о том, какие гонорары выплачиваются участникам шоу независимо от результата, никогда бы не поверил россказням своей мстительной подружки. У них даже — не поверите — профсоюз есть.

— Ладно, так ты получил Майка в личное пользование. Но если ты просто хотел его помучить, то зачем сделал своим сателлитом?

— Это не продлилось бы и месяца, не будь Майк таким, каков он есть. Поначалу я не мучил его в прямом смысле слова, просто не давал забывать, что он несвободен. Не расставался с ним, как с необходимой вещью, таскал за собой везде, на bloody-party, на шоу, не давал спать ночами. И днями. Не представляешь, какой это производит эффект, в особенности на тех, кто боится крови и темноты.

— И что, ты скажешь, что пальцем его не тронул?

— Не скажу. Тронул несколько раз… и не только пальцем, — он улыбнулся, будто вспомнил что-то приятное. — Но не смертельно. Я даже не делал ему больно — как мог бы… Страдал он, надо признать, молча, хотя очень заметно, от слез уже шатался. Стал похож на тень. Одно мое присутствие заставляло его трястись и бледнеть до обморока. Я видел, что он на грани суицида, вот-вот сломается, и такой исход меня вполне устраивал. Можно было и об заклад побиться на точную дату.

— Что ж не побился?

— Майк оказался не так прост, потому что так на грани и завис. И вот в какую-то из ночей у меня было плохое настроение… я решил развлечься и показать ему, насколько прежде был с ним ласков. Я валялся в комнате на диване, а на столе передо мной стояли несколько стаканов с водкой. Семь. Если точно, их было семь. Когда пришел Майк, его предупредили, что я не в духе. Но он все равно вошел, и я швырнул в него стаканом. Он пригнулся, стакан разбился над ним и осыпал его стеклом, но странное дело — он не сбежал. Когда я снова повернулся к нему, он стоял на том же месте.

Тогда я сказал: «Стань у стены» — и он это сделал. Видел бы ты его, он был белее этой стенки, а вокруг глаз — как копиркой потерли. И вот я начал пить залпом и швырять в него стаканами. Выше, потому что Майк и уворачиваться перестал, стоял там, как на расстреле. Несколько осколков его поранили. И когда остался последний стакан, он вдруг подошел ко мне, взял его и выпил — до дна. А потом говорит: «Не прогоняй меня, я тебе не помешаю. Просто побуду тут, можно? Я буду тихо сидеть, честное слово…»

Клянусь, Байла, у меня в голове все мысли вж-жих — и исчезли. Ни единой не осталось. Я понятия не имел, что происходит.

— Стокгольмский синдром?

— Ну нет, на синдром Пэтти Х. у меня чутье, а чутья не было. Как, впрочем, и другого объяснения — пока. Он глаз от меня не отводил, и в них кроме слез была этакая безуминка, какой я раньше не замечал. Я кинул ему: «Что смотришь, лучше убери стекло», — и отвернулся. Что-то там зашуршало, зазвенело, а потом, когда я уже был уверен, что он уйдет, раздался его голос прямо у меня за плечом, тихий-тихий, почти шепот. Он сказал: «Генри, прости меня… я такая сволочь… еще не поблагодарил за все, что ты для меня делаешь, — мне жизни не хватит на это…».

Я обернулся, резко так, он прямо вздрогнул. По его лбу кровь стекала, между глаз по щеке и со скулы капала, а глазищи все те же — перепуганные и какие-то трогательные, что ли. Тогда я слизнул эту дорожку, а Майк просто глаза закрыл и вообще дышать перестал.

Я и сама дышать перестала.

— Уверена, он подумал, что сейчас ты его убьешь…

— И ты туда же, — произнес Демон почти с удивлением. — Он тоже так говорил — после. Но мне почему-то кажется, что Майки отлично знал, что делает.

— И что потом?

— Ничего. Кровь текла, я ее слизывал, и мне это нравилось. А он делал вид, что ему это нравится тоже. И не только это — наверное, впервые за все время. Знаешь, как для правильно ориентированного мальчика Майк всегда кончал по несколько раз, хотя я и не пытался быть особо нежным… но только сейчас он откровенно показал свое желание. И с тех пор все стало налаживаться — в каком-то смысле. Медленно и верно Майк превращался в олицетворение счастья и довольства, становился таким, каким знаешь его ты. Теперь он сам от меня не отлипал, будто хотел узнать меня лучше, а с моими друзьями, от которых раньше шарахался, стал само очарование… и постепенно мы начали нормально общаться. Он сумел подружиться даже с Монти — в первую очередь с Монти, у них ведь столько общего, они одинаково ненавидели Нормана. Чудо-мальчик, хоть на рану приложи. Но я, как и ты, люблю разгадывать загадки, а здесь она была. И хоть не сразу, я ее все же разгадал.