Поиск неожиданного

— Нуте-с, господа пришлые, — начал Плах, — зачем пожаловали?

— Нужно поговорить, господин Плахт, — ответил рыцарь. — И лучше бы без свидетелей.

— Даже так? — усмехнулся Суровый. Но голос его никакого веселья не выдавал. — А вот это — уже вряд ли, солдат.

Рыцарь поежился, как-то так получалось, что он вдруг даже через одежду, через все эти слои ткани и кожи стал ощущать, как медальон, который был у него на груди, стал горячим и колючим — требовал, чтобы его достали, только доставать его Сухром не спешил.

А может, подумалось ему, медальон как-либо оказывает на Плахта свое воздействие, пробует помочь ему, рыцарю Бело-Черного Ордена, и хотя ощущать эту активность магического знака Госпожи было не, совсем приятно, его реакция внушала определенные надежды, что все правильно, что они нашли того, кого медальон сам же для себя и выбрал.

— Ты не все еще понимаешь, Плахт, — строго сказал тогда Сухром. — Я могу тебе все объяснить, но лучше будет, чтобы… Лучше, чтобы эти-то все ушли. Плахт нахмурился:

— Рыцарь, — если ты предпочитаешь, чтобы тебя называли так, а не иначе, — я вас всех могу повесить как шпионов. Я многое могу… Поэтому, если есть у тебя что-то, что мне знать будет интересно, тогда — говори.

— Мы за тобой пришли издалека, — сказал рыцарь, решив, что, пожалуй, дальше уговаривать Плахта выслать всех офицеров из палатки будет уже неразумно, а может, и вовсе плохо окончиться. — Нам нужно, чтобы ты поехал с нами.

Кто-то из офицеров рассмеялся, кто-то нахмурился, кто-то попробовал что-то сказать… В общем, в палатке на краткий миг установился гвалт и шум, слишком уж неожиданно прозвучали слова рыцаря. Но следует заметить, что один из малых чиновников, из тех, что подчинялись главному советнику его светлости и кого оставили, чтобы он присутствовал на всех совещаниях вроде этого и все записывал, не растерялся и продолжал невозмутимо писать. Это-то Плахт заметил в первую очередь:

— Ты этого не пиши, советник, это так… Дурость одна, и ничего больше, не стоит отвлекаться в своих донесениях на всяких полоумных. — Он повернулся к Сухрому, даже кресло немного довернул, чтобы удобнее было на него смотреть. — А вот знаешь ли, рыцарь, у меня уже есть служба. И есть дело, которое следует сделать.

— Здесь ты командир маленькой банды, — отозвался рыцарь, не заметив, какой ропот поднялся среди присутствующих после его слов. — А сейчас я предлагаю тебе приключение… Ты увидишь и грандиозные армии, и невиданные прежде сражения.

— Ты меня вербуешь? — несколько даже оторопел Плахт.

— Да, и мне нужно, чтобы ты согласился.

— Как же ты этого добьешься?

— Послушай, рыцарь, если ты впрямь рыцарь, ты оскорбляешь тех… — заговорил один из офицеров из переднего ряда.

— Дело, у него есть дело, и он слуга своего дела, — заговорил другой либо с возмущением, либо от растерянности.

— То, в чем тебе предлагается участвовать, — твердо, будто выбивал каждое слово, каждый знак на твердом камне, хотя и не громко, проговорил рыцарь Сухром, — важнее, чем этот мелкий городок… Эта Колышна.

— Колышна должна быть покорена, — сердито ответил Плахт, но чувствовалось, что он думает, даже брови свел над своим крупным носом в одну полоску. — Таков приказ герцога, и не тебе судить… — Все прочие, кто хотел бы высказаться, умолкли и смотрели сейчас на командующего, который все вернее наливался именно суровостью, неприступностью и жесткостью. В общем, становилось понятно, почему ему дали такое прозвище в армии. — А все прочее и неизвестно где — меня не интересуют. Я здесь… — Он вздохнул. — Глупый разговор у нас получается.

И все же Сухром вдруг почти зримо увидел, что Плахт ощущает давление медальона, который теперь едва ли не горел на груди рыцаря. Эта маленькая, но могущественная магическая штучка будто бы протянула к нему, командующему герцогской армией, какое-то свое жало, и впивалась в его карличье тельце, в его сознание, и что-то вбрасывала, как жалящая оса убивает свою жертву, втыкая в нее свое жало и привнося с ним парализующий жертву яд.

Внезапно заговорил Датыр, своим не очень сильным, хрипловатым голосом он произнес:

— А ты и впрямь силен, Плахт Суровый. На мелочах не ухватишь, верно? — И он ему, Плахту, едва ли не подмигнул.

Вот это действительно было как-то глуповато, но положение спасла Крепа.

— А ведь тебя скоро тут убьют, ты знаешь это, Плахт? Или хотя бы догадываешься?

— Ч-чего? — не понял командующий.

Он оглядел всех вконец уже остолбеневших офицеров, каждый из которых не ведал, бежать ли ему отсюда либо хвататься за оружие и рубить этих вот пришлых… Либо попросту тащить незнакомцев к провостам, чтобы те из них выбивали все, что им известно о непонятном заговоре против Плахта… А то и примерно наказали. Вот только никто все же рубить или хватать путешественников не торопился, за рукояти мечей или кинжалов — это да, движение такое было, но дальше никак это не развивалось, все по-прежнему ждали, что решит Суровый.

— Что ты об этом знаешь, циклоп?

— Циклопа я, женщина, если ты не против, командующий, — почти вежливо прорычала Крепа. И добавила: — Пока ничего, но над тобой тень смерти. И это будет очень скоро.

— Серьезно? — Плах еще не отказался от деланой иронии в голосе. Но затем спросил сухо: — Что нужно, чтобы вы поймали наемников… из Колышны?

— Я не уверена, что это с той стороны, — отозвалась Крепа.

— Та-ак. — Теперь Плахт поднялся из своего креслица, нашел глазами верного Несвая. — Давайте-ка и впрямь поговорим с глазу на глаз.

Несвай понял, стал мягко, как всегда, как и положено мелкому прислужнику, выталкивать офицеров из палатки, приговаривая:

— Там, тамо-от, снаружи подождите маленько… Это недолго будет, быстренько все и завершится туточки… Тогда я позову, позову же, сказал.

Когда они остались вчетвером, вернее, впятером, считая Несвая, денщик тут же кинулся к небольшому резному столику где-то за ширмой, где, наверное, стояла кровать командующего Плахта. Очень скоро, почти мгновенно, он вынес оттуда четыре оловянных походных пузатых стаканчика, в которых плескалась выпивка.

Первый он подал Плахту, который снова уселся в кресло и внимательно, без тени тепла в глазах, изучал рыцаря.

— Почему ты решил, что эта угроза настолько серьезна, чтобы меня известить, сэр рыцарь?

— Сухром мое имя, командующий.

— Да, рыцарь Сухром… В чем, собственно, твое дело заключается?

Сухром взял в руки предложенный Несваем стакан, вздохнул, отхлебнул, поморщился, потому что в нем оказалось довольно невыразительное пиво, которое он не слишком жаловал, и проговорил, возведя глаза к пологу палатки:

— Я не знаю, Плахт. Может, при дворе решили, что ты обладаешь слишком большой властью над армией, то есть можешь использовать ее в своих, и только в своих, интересах. Возможно, герцог вообще решил избавиться от всех нероллов в своих владениях, кто занимает сколько-нибудь ответственные посты… А может, про тебя при дворе что-то наговорили, и от тебя теперь хотят избавиться, что является целью какой-то непростой интриги…

— То есть ты не знаешь ничего определенного?

— Я знаю вот что — даже циклопы, что служат у тебя здесь, видят, что тебе грозит смерть. — Сухром мельком посмотрел на Крепу, вот ей-то пиво очень понравилось. Она даже пробовала привлечь внимание Несвая, чтобы он ей еще налил. — Это же видит и моя циклопа, у них, знаешь ли, есть такой дар… И прошу учесть, командующий, они, то есть циклопы, не ошибаются.

— Может быть, им, при дворе, не хочется, чтобы я разрушал город, а его, если он не сдастся, придется, ох придется ведь… отдать на три дня армии. Все мои, даже и офицеры многие, на это рассчитывают, потому и служат, потому и слушаются еще, хотя нам давненько не платили… — думал вслух Плахт, оказывается, была у него такая привычка, достаточно укорененная, чтобы проявиться даже сейчас, во время этого разговора, и даже с собеседниками, которым вроде бы доверять не следовало. — Или нет, за это убивают необязательно, можно было бы и прямым приказом обойтись, тут что-то еще… Может, герцог полагает, что я планирую измену, и тогда… Да, тогда может получиться, что многие наемники последуют за мной, перейдут на сторону диких роллов, и война станет затяжной и очень, очень дорогой.