Полуночные тени (СИ)

— Все правильно он делает, Сьюз. Не учи мужчину воевать.

И добавила, помолчав:

— Тем более благородного, не один бой повидавшего. Он знает, как лучше.

Я только вздохнула в ответ. Сама ведь знаю, просто страшно. Лекарку трогать боги запрещают, и то вон чуть живы остались… но то лекарку, а раненого врага добить — пусть не ахти какой подвиг, но и позора в том нет, враг есть враг. Вот как нагрянет сюда сам Ульфар…

А ведь не пущу, поняла я. К Анегарду разве что через мой труп перешагнув подойдут.

Я тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Спросила:

— Как, лучше?

— Лучше, лучше, — проворчала бабушка. — Ты вот что, девонька, тащи ведро воды сюда и тряпок чистых побольше. И все снадобья, что для его милости приготовила, здесь под рукой поставь. — Заметила мое недоумение, объяснила, вздохнув: — Нынче ночью, девонька, решится, жить ли ему. Отшагнет от края — или за край шагнет. Что с лихорадкой да жаром делать, ты знаешь. Только помни — метаться нельзя ему, рана разойдется…

Вот почему, поняла я, Зигмонд все повторял "туже"!

— Не бойся, — бабушка сжала мою ладонь. — Все у тебя получится, справишься. Да и я рядом. Навряд ли засну нынче, а засну, так буди, ежели чего.

Я лишь растерянно кивнула в ответ.

Ночь показалась мне самой долгой в моей жизни. Казалось, время застыло и утро не настанет никогда. Так и будет до скончания века — хриплые стоны Анегарда, руки Зигмонда, стискивающие его плечи ("Лежи, парень, лежи… тихо, тихо…"), капли пота, росой сверкающие в отблесках свечи, торопливое бормотание бабушки над отварами — снадобья с наговорами куда целительней обычных. Зиг вернулся из деревни один: оказалось, Ульфаровы ребята успели нагнать там страху, и Гарник остался — успокоить деревенских, напомнить им, что такое «ополчение» и как должно встречать врагов.

— Трусоватые ваши мужички, — скалился нелюдь. — Этот-то, Ульфаров, им объявил: мол, меняете хозяина, теперь ваша земля под защитой его милости барона Ренхавенского, ему и подати платить станете. По амбарам да хлевам пошли, так хоть бы кто слово против сказал. Только кузнец чего-то там отдавать не хотел, и то притих, как жену за косы ухватили. Думаю, пока Гарник там, они драться станут, а как уйдет…

— А ты бы стал драться, когда жену за косы или ребенку нож к горлу?

— Стал бы, — вызверился Зигмонд. — Еще как стал бы. Пойми, Сьюз, "милость победителя" — это только слова. Захочет — смилуется, нет — у тебя же на глазах и с женой и с ребенком что хочет сделает. Лучше уж сразу.

Я представила себя в роли схваченной врагами Зигмондовой жены… и согласилась. И верно, лучше сразу. Вот оно как, значит, когда муж из тех, с какими — как за стеной крепости, надежно…

— Ничего, — Зиг, хвала богам, был слишком зол, чтобы заметить мое внезапное смущение. — Гарник им пообещал завтра поутру детей в замок отправить, уже спокойней. К тому же, поверь моему опыту, Сьюз, торчащая на шесте посреди деревни голова заметно прибавляет селянам бодрости. Особенно, если обладатель оной головы совсем недавно нагнал на них страху. А что деревню, пока урожай не соберут, охранять придется, — так оно и к лучшему. Понятно и вопросов никаких. Кто подумает, что на самом деле они там Анегарда прикрывают?

Было бы еще наутро, кого прикрывать, думала я. Спохватывалась, гнала такие мысли прочь, шептала: живи, только живи! Перетерпи эту ночь, ты же сильный, ты сумеешь! Обтирала кровавую пену с темных губ, вливала в рот наговоренные отвары, уговаривала:

— Глотай! Ну, еще немного!

В редкие минуты затишья отбегала к бабушке, просила:

— Скажи, что он выживет! Пожалуйста!

— Вы молодцы, — шептала в ответ бабушка. — Вы справитесь. Верь, девонька… ты только верь…

И я верила. Изо всех сил старалась верить.

Затрещала свеча, уронив огонек до едва тлеющей искры. Заскулил за окном Серый — и умолк. Тьма затопила комнату, тьма — и промозглый, стылый холод. Анегард захрипел, я чувствовала, как напряглось, выгибаясь дугой, его тело.

— Держи его, Сьюз, — хлестнул свистящим шепотом Зиг.

Навалиться на плечи, обнять, прижаться… ну же, не дергайся, нельзя, рана разойдется, и… дыши, лучше дыши! Зиг бормотал что-то неразборчивое, быстро, торопливо, и его голос отдавался смутным эхом там, где я привыкла слышать лишь бессловесное зверье. Наговор, заклятье, молитва? Да какая разница, лишь бы помогло! А силы в словах нелюдя немеряно, раз даже я чую… что ж ты раньше не попробовал, а?

Зигмонд умолк; тьма сгустилась, хоть ложкой черпай. Миг неустойчивого равновесия длился и длился — тот миг, когда высшие силы решают, в какую сторону качнуть людские судьбы, и от тебя уже ничего не зависит, ведь ты лишь букашка на ладони богов…

Анегард расслабился и задышал — хрипло, часто, захлебываясь воздухом, как неумелый пловец — водой. Взвился вверх огонек свечи, бросил теплые отсветы на мокрое от пота лицо. Живой… Я вздохнула с ним вместе — и тут только поняла, что какое-то время не дышала вовсе.

Зиг тяжело опустился на пол, откинул голову на край кровати. Я заметила вдруг, что он белей Анегарда. Спросила, с трудом продавив слова сквозь сжатое внезапным страхом горло:

— Что с тобой?

— Все хорошо. — Нелюдь хрипло рассмеялся. — Все хорошо, Сьюз. Замечательно все. Обошлось, хвала богам, судьбе и азельдорскому архивариусу.

— Кому?! — переспросила я. — Причем тут, всех богов ради, азельдорский архивариус?!

— Когда-то, — Зиг отвечал неторопливо и с явным удовольствием, — давно, очень давно, Сьюз, старый азельдорский архивариус научил меня очень древним и очень полезным чарам. Они, правда, еще и очень страшные, но тогда мне было все равно…

— Так это ты?..

Ты все это устроил, хотела спросить я, всю эту жуть? Но осеклась: вспомнила, когда оно началось, нелюдь как раз попить решил. Ну да, вон и кружка на полу валяется, вода недопитая лужицей растеклась…

— Что это было, Зиг?

— Утром расскажу. — Зигмонд поднял к моим глазам ладонь, и я увидела сочащийся темной кровью длинный порез. Я поняла несказанное: чары, что творятся на крови, посвящены Прядильщице, и не стоит поминать ночью Хозяйку тьмы. Рука сама поднялась охранный знак очертить, но Зиг перехватил, прошептал: — Не надо, Сьюз.

— Извини, — так же тихо ответила я. Взяла чистый лоскут, потянулась за мазью: — Давай перевяжу.

Рысьи глаза насмешливо прищурились:

— Зачем? Само затянется.

И верно, сообразила я, у него — затянется. Страх понемногу отпускал, дыхание Анегарда становилось все ровнее, глубже, а когда я дотронулась до его лба, оказалось, что жар начал спадать.

— Ты умница, — сказал вдруг Зигмонд. — Я боялся, завизжишь и собьешь мне все. Или заплачешь.

— Некогда было плакать… И вообще, у меня просто горло страхом пережало.

— Какая разница. Знаешь, Сьюз, ведь на самом деле неважно, что человек чувствует, боится он или нет, готов драться или мечтает удрать. Все это остается внутри, а видны — дела. Ты все правильно делала.

— Ну, спасибо, — смущенно хмыкнула я. Похвала от Зигмонда оказалась неожиданно приятной. Нелюдь или нет, а — бабушка права! — в таких вещах он толк знает.

Спохватившись, я подбежала к бабушке.

— Спит? — почти утвердительно спросил Зиг.

— Да…

— Она с наговорами сильно выложилась, — объяснил нелюдь. — Из последних сил держалась, я уж чувствовал, нехорошо дело. Ну и подставил ей «зеркальце», когда она Анегардовы травки на хороший сон нашептывала.

Про «зеркальце» я слыхала — Эннис рассказывал. Не обязательно самому знать заклятия и уметь наводить чары — если ты как маг сильней того, кто ворожит против тебя, запросто можешь его ворожбу на него же и отразить. Вот только применяют его по большей части в драках — не зря к боевой магии относится.

— Хитро придумал, — я вернулась к Анегардовой кровати, убедилась, что молодой барон тоже заснул, и села на пол рядом с Зигмондом.

— Главное, вовремя, — кивнул он. — Ее счастье, что спала, когда…