Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев

— Случилось чего, Серомаше? — чуть насмешливо спросил Буян.

— А то как же, — подхватил шутку кметь, хотя глаза оставались холодными. — Конечно, случилось — Всеслав с ратью под городом.

— Да ты что? — усмехнулся гридень с деланным удивлением. — А я-то, глупый, мыслил, он к нам на посиделки пришёл, мёды попить, пирогов поесть…

Посмеялись невесело. Не до веселья было, хоть и любили оба добрую шутку. Веселиться было не с чего — полоцкий оборотень под городом. Стены в Плескове высоки и крепки, но главные стены крепости — не из камня и дерева, а из стойкости её защитников. А на них у Буяна большой надежды не было.

Дружина, известно, из его воли не выйдет, да ведь в ней всего три десятка воев — на такую-то твердь.

А вот городовая рать — дело иное. Тут, в Плескове, что ни день восстают толки, будто полоцкий князь, им, плесковичам, совсем и не враг. Они кривичи, и там, у Всеслава — кривичи. Да и сам Всеслав… К толкам этим были густо подмешаны слухи про то, что Всеслав Брячиславич — язычник, а в Плескове до сих пор христиан меньше четверти. Да и те — христиане только по имени… Как, впрочем, и в любом ином городе Руси.

Городовая рать Плескова на треть — дружины кривских бояр, на этих тоже надежда есть, хоть и не такова, как на свою дружину. Им как господа плесковская поворотит, так и будет, а средь той господы язычников тоже хватает, хоть и тайных.

— Так чего там? — нетерпеливо и устало спросил Буян, падая в кресло и вытягивая усталые ноги в остроносых тимовых сапогах. Теремной холоп спешно принёс господину холодный квас в жбане, ядрёно пахнуло ржаной коркой, тёртым орехом и смородиновым листом.

— Ведуна схватили на торгу, — сумрачно ответил Серомаха, глядя, как господин собственноручно наливает вкусный коричневый напиток в каповые чаши. — За Всеслава орал, да кощуны языческие сказывал.

— Много народу слушало? — обеспокоился наместник. Поставил жбан на скатерть, глотнул из чаши, сладко прижмурился. Кивнул кметю на вторую — пей, мол.

— Десятка два мужиков посадских, — Серомаха пренебрежительно махнул рукой. — Разбежались.

— А ведун где сейчас? — с любопытством спросил Буян.

— В порубе сидит.

— Ладно, — задумчиво сказал гридень. — Пусть до утра обождут. Не до них нынче. Ты вот что… готовь молодцов — нынче впотемнях Всеславу свет-Брячиславичу доброй ночи шепнём.

— Это дело! — кметь весело топнул ногой и одним глотком осушил налитую Буяном чашу.

Светлая летняя ночь тихо обнимала Плесков, туманной пеленой стелилась над Великой, шелестела листьями в городских садах и лесах околоградья. Спали в своих избах и теремах градские — тревожным сном, в каждый миг готовые встретить сполох, увидеть входящих в город полоцких воев — христиане, бояре и купцы. Спали спокойным и даже равнодушным сном ремесленники городовых сотен — тут христианство прижилось ещё слабо, и им в худшем случае было всё равно, какой князь станет брать дань с их ремесла. В лучшем же — ждали Всеслава с надеждой. Спали чутким тревожным сном кмети и вои городовой рати на стенах. Спали полочане в стане Всеслава — спокойно спали, уверенные в силе своей рати и своего князя.

Не спали только дозорные — на городских стенах и в полоцком стане.

И не спала дружина Буяна Ядрейковича.

— А может, не стоит, господине? — нерешительно спросил Серомаха, глядя, как наместник затягивает поверх кольчуги боевой пояс толстой турьей кожи с набитыми поверх медными бляхами.

— Чего не стоит? — гридень аж остановился. — В бой-то идти?

— Ну да, — сказал старшой. Глянул на Буяна Ядрейковича и поправился. — Ну… тебе самому не стоит…

— С чего бы это вдруг? — Буян поднял брови, рука его замерла в воздухе, протянутая к висящему на стене мечу.

— Так ведь наместник ты, господине, — Серомаха потупил глаза, но голос его только отвердел. — А в городе неспокойно. Случись чего — мало ли как всё обернётся…

Гридень на несколько мгновений задумался.

Старшой был во многом прав.

Случись с ним чего — оставшийся без наместника город и впрямь вполне мог откачнуть от новогородского князя и поворотить к полоцкому оборотню. Известно, ему-то, Буяну, уже всё равно будет… да вот только князь его, Мстислав Изяславич город Плесков потеряет. И в Новгороде тогда язычники голову подымут.

Ну так и тем более надо теперь же Всеслава остановить!

А как остановить — Буян Ядрейкович уже знал.

Ишь, выискался… мессия языческий… урождённый властелин всех кривичей. Поглядим, крепка ли помощь твоих нечестивых косматых демонов против доброго меча.

А сделать ДЕЛО должен он сам и никто больше. Так уж велось в русских ратях — твой замысел, тебе и выполнять. Тебе, Буяну Ядрейковичу, гридню Мстислава Изяславича и Изяслава Ярославича, наместнику новогородского князя и великого князя киевского в Плескове.

Потайная калитка в каменной стене неслышно отворилась — петли были смазаны маслом заранее. Три десятка кметей тихо проскользнули наружу и растворились в сером полумраке светлой северной ночи.

Наместник вывел в поле всю дружину, оставив Плесков на бояр и их воев — если что случится, так всё же не враз город сдадут. Найдётся и кому их со стены стрелами прикрыть, и воев городовых ободрить.

Шли молча, быстрым наступчивым шагом меряя землю. До Всеславля стана от стен было рукой подать, всего-то два перестрела. Дали немалый крюк, хоронясь в овражках и тальниках, подкрались вплоть.

Серомаха шумно и горячо дышал наместнику в спину.

— Покинь сопеть! — свирепо прошипел гридень. — Как корова в стойле! Брюхо отрастил — дышать мешает?!

Старшой обиделся, но сопеть перестал.

Затаились.

На сером небе, глядя снизу, хорошо был виден полоцкий дозорный. Не спал кметь, то и дело оглядывался по сторонам, вертел головой. Только вот сидел на видном месте, — плоховато, видно, учили его. Зря, стало быть, болтают люди, будто по полоцкой земле до сих пор лесные войские дома есть, — подумал невольно Буян. — Хотя, может, дозорный — просто полоротый новик, вчера только зверобойную рогатину да дроворубный топор сменил на меч да щит.

Буян Ядрейкович поймал вопрошающий взгляд Серомахи и молча кивнул. Кто-то из кметей быстро посунулся вперёд, скрипнул лук, коротко и сильно свистнула стрела. Что-то глухо вякнув, полочанин грянулся оземь, взмахнув руками, и плесковичи тут же ринули к нему.

Но спешить не стоило — душа парня (и впрямь новик!) уже шагала по звёздному мосту… тьфу ты, — поправил себя гридень. Не шагала по звёздному мосту, а летела в самую глубину преисподней, к пеклу, раскалённым сковородкам и котлам со смолой, туда, где сидят их нечестивые демоны, именуемые богами.

Быстро огляделись — внезапная и быстрая смерть дозорного никого более не потревожила. И зашагали-заскользили меж костров и шатров, перешагивая через спящих прямо на земле, на войлоке и рядне полочан.

В Плескове заливисто перекликались петухи.

— Вторые, — едва слышно шепнул около Буяна Серомаха, уже забыв про обиду. Да и можно ли долго обижаться на господина, если он по делу тебя укорил?

Княжий шатёр был хорошо виден с заборол, Буян Ядрейкович несколько раз пристально разглядывал его, запоминая подходы, и теперь дружина дошла до места быстро и не блукая. И тут вдруг наместника охватил лёгкий страх — а ну как неудача… как из самой середы полоцкого стана выбираться, через всю-то вражью рать? Но он быстро подавил в себе недостойное воина чувство.

Туман оседал мелкими капельками на шеломах бронях и оружии, на усах кметей и на одежде. Долго ждать было нельзя. Да Буян и не собирался. Наместник подвытянул из ножен меч, цепко глядя на дозорных, которых у княжьего шатра было всего двое — чести ради, не для бережения (от кого — в своём-то стане?!). Кмети замерли в последний миг перед броском, считая миги по ударам сердца.

И тут же за спинами их внезапно восстал пронзительный рёв рога — тревога! сполох! Буян дрогнул — всего на миг — но время было уже упущено! Посторонь заметались люди с оружием, зазвенела сталь. В них вмиг опознали чужаков — в невеликом (всего-то восемь сотен!) полоцком войске многие (очень многие!) знали друг друга в лицо, а уж тут-то, у княжьего шатра, имели право быть только считанные люди.