Год багульника. Тринадцатая луна

Моав снова улыбнулась. Кому, как ни ей, было знать о том, что солнечный эльф с детских лет мечтал о славе: одинаково искусный в борьбе, плавании, беге, езде верхом, он всегда делал все возможное, чтобы быть первым во всем. Кравой заметил эту улыбку и тут же смутился своей горячности.

— Я ведь, правда, уже многому научился!..

— Да я верю тебе, верю, — рассмеялась Моав. — За такую прилежность ты заслужил вкусную награду.

И, выбрав самое красивое пирожное, она аккуратно положила его на тарелочку и протянула Кравою. Их пальцы соприкоснулись, жрец солнца вспыхнул и опустил взгляд в пол.

— Ты слишком добра ко мне, — сбивчиво проговорил он, беря тарелку — надо же, Моав не забыла, что он любит сладкое!

— Я-то уж знаю, что такое жить без сладостей! Ты не представляешь, как я страдала без пирожных, пока была за горами… — произнесла она. И тут же осеклась.

Кравой замер, не донеся пирожное до рта, и удивленно взглянул на нее.

— Ты была в Галлемаре? Что ты там забыла?!

Она смутилась.

— Да надо было сделать одно дело.

— Ну и как, оно уже кончено?

— Почти…

— Ну вот и хорошо, а то мало ли что там с тобой может случиться, — облегченно сказал Кравой и принялся уничтожать пирожное.

Моав занялась тем же — таких двух сладкоежек, как эти двое, надо было еще поискать. В комнате воцарилась сосредоточенная тишина. Разламывая ложечкой шоколадную глазурь, маленькая эльфа то и дело взглядывала на друга детства. Произошедшая за время их разлуки перемена впечатлила ее — они оба были еще в том возрасте, когда за каждый год во внешности происходят заметные преображения.

Из непоседливого юноши Кравой превратился в полного сил воина, прекрасного, как ясный летний день, горячего, как само солнце. Соки жизни пьянили его, бурлили в крови, выплескиваясь обжигающим взглядом и веселым смехом. Он жил, вдыхал полной грудью, радовался каждому ясному дню и безмерно желал: долгие годы желал тонкого тела Моав, ее губ и глаз, вздохов и поцелуев. Желал с того с самого дня, как впервые заметил, что смешливая девчонка превратилась в красивую стройную девушку — этот день стал началом пытки Кравоя.

Теперь же, когда она была так близко, его одолевала странная робость. Его, Душу Огня, о смелости которого ходили легенды. На праздновании в честь летнего солнцестояния он первым из всех краантль вызывался прыгнуть на спину огромному жертвенному быку, и ни одна жилка в нем не трепетала при виде мчащегося на него грозного животного. При одном же виде синих глаз Моав его сердце начинало колотиться, грозя выскочить из груди, а язык точно прилипал к небу. Даже намеком не смел он поведать ей о своих чувствах — лишь восхищенно смотрел на нее и ел пирожное…

Наконец, сладости были съедены, и друзья разговорились. Сидя на подушках, Моав жадно расспрашивала краантль обо всем, что произошло в Рас-Сильване за время ее отсутствия. О себе же она говорила мало, несмотря на настойчивые расспросы Кравоя. Намного охотнее она интересовалось его судьбой.

— Неужели ты теперь старший жрец солнца! Никак не могу привыкнуть к этому.

— Я и сам еще не привык, — признался он. — Я даже не ожидал. Это ведь у вас, в Лунном круге, все просто — дочь старшего веллара становится старшей велларой и так далее… Солнце же само выбирает, кто будет ему служить — каждый раз это становится неожиданностью.

Моав рассмеялась.

— Да брось ты! Думаю, все уже давно знали, кого оно выберет — ты только посмотри на себя. Тоже мне, неожиданность!

Солнечный эльф не знал, что ответить — похоже, он и впрямь еще не совсем свыкся со своим новым положением.

— Ну не скажи! Этого никогда нельзя предугадать. Моя мать, например, могла зажечь факел виденьем на расстоянии пятидесяти шагов, а вот у отца вообще не было магических способностей, зато ему не было равных в борьбе и езде верхом…

— Ты взял лучшее от них обоих, — с любовью проговорила Моав, но тут же покраснела и, быстро выдохнув, перевела разговор на другую тему. — Выходит, ты теперь — самый главный среди краантль?

— Выходит, что так… — почти растеряно ответил Кравой.

Оба звонко рассмеялись, сами не понимая чему.

— Ну и когда же мы будем прощаться с твоей тенью? — закончив, наконец, смеяться, спросила Моав, но Кравой только махнул рукой.

— О, наверное, еще нескоро! Настолько приблизиться виденьем к солнцу, чтобы его лучи стали проходить сквозь тебя — это под силу лишь очень опытным и могучим магам! Мне пока еще далеко до такого. Конечно, она уже немного бледнее, чем у остальных, но это еще почти ничто. Даже великий Иорлай, и тот отбрасывал тень, пусть и практически незаметную…

При этих словах Моав встрепенулась.

— Да, кстати — а как же Иорлай? Сколько я себя помню, он был старшим над жрецами! Куда он делся?

— Ах да, ты ведь ничего не знаешь… — сказал Кравой, накладывая еще по одному пирожному себе и Моав. — Уже полтора года, как он ушел.

— Куда?

— В Рас-Кайлал, — лицо краантль стало задумчивым, его карие глаза, казалось, были устремлены куда-то далеко за горизонт. — Иорлай всегда бредил городом Солнца — там прошла его юность. И вот, наконец, он решил вновь отправиться на родину, туда, куда звало его сердце.

— И как, он дошел? — спросила притихшая Моав.

— Надеюсь… С тех пор как он выехал за ворота Рас-Сильвана, от него не было вестей.

Солнечный эльф умолк, погруженный в неожиданно нахлынувшие воспоминания. Молчала и маленькая веллара. Через несколько мгновений она снова заговорила:

— Стало быть, теперь ты командуешь воинами краантль, как старший в Солнечном круге?

Словно очнувшись от сна, Кравой отвел со лба волосы большим и средним пальцами правой руки. Моав невольно улыбнулась, узнав этот характерный жест — солнечный эльф часто делал так, когда над чем-то задумывался.

— Не то чтоб я ими командовал… Попробуй ими покомандовать! — тень улыбки скользнула по его красивому лицу. — Скорее, рассказываю им то, что великий воин некогда говорил мне самому. Я учу их нападать без злобы и ненависти, бесстрастно, словно огонь!

Карие глаза Кравоя заблестели — было видно, что искусство сражения волнует его гордое сердце.

— Ненависть — плохой союзник… — продолжал он. — Она выпивает силы души, ослабляя ее, притупляет взгляд и делает нетвердой руку.

— Никогда не думала, что ты так любишь воевать… — удивилась Моав.

— Это не война! Точнее, война, но не с противником, а с самим собой.

Он говорил страстно и увлеченно, уже как будто не замечая ни подруги, ни пирожных.

— Умение атаковать рождается здесь! — он указал рукой себе на грудь. — Победа — это равновесие души, которое не способна поколебать целая армия врагов! Само солнце учит краантль этому равновесию, чередуя день с ночью, холод с теплом… Этому же я хочу научить и своих воинов.

Моав удивленно глядела на него, словно не узнавая. В преддверии Великой битвы его слова звучали почти зловеще… На некоторое время в комнате воцарилось молчание — каждый размышлял о своем. Наконец, Кравой поднялся с пола и подошел к окну. Высунув голову, он бросил взгляд на небо, расцвеченное всеми оттенками алого.

— Солнце село, скоро соберется Круг песен — думаю, там все просто горят нетерпением снова увидеть тебя! Я так давно не слышал, как ты поешь, — добавил он.

— Ну, так идем скорее! — с улыбкой отозвалась Моав.

— Не идем, а бежим, пока не заняли лучшие места!

Он схватил ее за руку и увлек за собой. Смеясь, они в три прыжка скатились с витой лестницы, с топотом промчались по коридорам замка и выскочили на улицу, все еще держась за руки. Вот уж и впрямь был прав Кравой — он частенько поговаривал, что все краантль немного чокнутые от яркого солнца!

Глава 11. Листья дуба и перья орла

Вечерние посиделки у костра были не просто главным ежедневным развлечением Рас-Сильвана — это была тщательно оберегаемая, почти священная традиция города. Лишь только садилось солнце, эльфы всех мастей начинали стекаться в замковый сад, неся с собой подушки, пледы, музыкальные инструменты. Кто-то шел для того, чтобы насладиться пением других, кто-то — с целью покорить слушателей своим талантом.