Когда падают листья... (СИ)

"Великий Оар, — взмолился войник, — за что?!"

— Так, жди за дверью, — он выставил девочку из комнаты и принялся одеваться.

Войник впихнул себя в слегка помятую хоржу, завязал волосы в узел, перехватив их куском черной нитки, подумав, засунул плохонький кинжал за голенище сапога и вышел.

— Веди, кралевна, — вздохнул Дар.

Черная кошка покорным шарфом висела в цепких ручонках, даже не пытаясь уже вырваться. Лишь посмотрела на Дарена умоляющим взглядом, но тот украдкой показал ей шиш и, глядя в глаза, мысленно проговорил:

"Будешь знать, как по чужим постелям шастать".

Кошка окончательно сникла и прикрыла глаза.

Едва Дарен вошел в дом, как в нос ему ударил неприятный запах пережженного сахара. Он попытался оглядеться, но сквозь едкий дым, заполнивший все помещение, разглядеть что-либо не представлялось возможным. Дыхание сперло, а глаза заслезились так, будто сто тысяч женщин готовили луковый суп.

— Что тут произошло?!

— Мы с блатиком конфетки из сахала делали! — гордо возвестила Завира и крикнула: — Калеб!

С братиком?!

"Ну, Сагин, — мысленно рычал Дарен, — ну удружил!"

Раздался топот, а через пылинку перед войником встал запыхавшийся чумазый мальчуган в рваной рубашке. Светлые, как и у сестры, кудри были взлохмачены и нечесаны, а в карих глазах плясали дьяболята. Он вопросительно посмотрел на сестру, затем перевел взгляд на Дара и внезапно серьезно подал ему руку "по-мужски":

— Калеб.

— Дарен, — войнику не оставалось ничего другого, кроме как пожать маленькую ладошку.

После этого он, разогнав рукой дым, обречено спросил:

— Что вы здесь натворили?

— Вирке леденцов захотелось, сахар жгли.

— И как успехи? — вздохнул Дар.

Мальчишка замялся, и войник лишь махнул рукой.

— Окна открой, пострел.

Калеб помчался выполнять указание.

Кошка отчаянно пыталась притвориться мертвой, но у нее ничего не получалось. Она уже была готова притвориться и полуразложившейся, но — увы! — это было не в ее власти.

— Сы-ыся, сы-ысенька!

— Вирка, пусти кошку! — пришел на помощь бедному животному ее брат.

— А вот и не пущу! — Завира схватила чернуху, и с силой прижала ее к груди: кошка издала жалобный мяв-стон, лапы безвольно повисли.

— А я говорю: пусти! — Калеб схватил страдалицу за передние лапы и потянул на себя.

— Не пущу! Моя киса!

— Не твоя! Брешешь!

— А вот и нет!

— А вот и да!

Дар только успевал головой вертеть. Дети визжали, кошка орала дурным голосом, а едкий запах нещадно бил по слезящимся глазам.

— Цыц!!!

Все стихло. Завира от неожиданности выпустила животное из рук и, осознав это, заревела в три ручья. Кошка, получив долгожданную свободу, припустила из дому со скоростью пущенной стрелки, а Дарен почувствовал себя почему-то полным идиотом.

— Ы-ы-ы!.. — Вирка села на пол и стала размазывать кулачками по лицу слезы и грязь. — Ы-ы-ы!..

— Рёва! — заявил Калеб, струхнув: ему всегда доставалось от отца, когда сестра плакала. — Рёва-корова!

Завира, даже не посмотрев на него, заплакала еще громче.

Дарен присел с ней рядом.

— И чего ты плачешь?

— Кы-ы-ся!

— Завирочка, но киса живая. Вы с братом делали ей больно.

— Ы-ы-ы!

— Иди лучше, поиграй в куклы. У тебя есть куклы?

— Кы-ы-ся!

— Когда ты вырастешь, у тебя будет много-много таких кис, — пообещал Дарен, начиная выходить из себя, — белых, рыжих, черных, пятнистых… Каких только пожелаешь!

"Только замолчи!"

Девочка перестала размазывать сопли по лицу и подняла на войника заплаканные глаза:

— Плавда?

— Правда.

Где-то позади фыркнул Калеб:

— А папа говорил, что кошки — свободолюбивые животные и насильно их жить рядом не заставишь.

— А Завира будет не насильно, — он строго посмотрел на дочку друга, — правда ведь?

Девочка быстро закивала и выставила вперед указательный палец:

— У меня будет много кисок, а ты никогда не женисься!

Дар поперхнулся смешком.

— А вот и женюсь!

— А вот и нет!

— А вот и да!..

Дарен сел на пол между детьми и опустил голову.

Когда вернулся Сагин, войник, за этот день переучившийся на няньку, уже ухитрился уложить детей спать.

— Ну, как?!

— Все хорошо.

Мужчина тактично не стал говорить о жженом сахаре, кошке и птенце кукушонка в клетке, неведомо как оказавшегося на чердаке.

— Правда? — подозрительно переспросил Сагин.

— Ага. Я пообещал Калебу, что с завтрашнего дня ты будешь учить его драться на саблях, а Завире — что купишь ей кучу кошек.

— Что?..

Дар похлопал скривившегося друга по плечу и вышел во двор, вдохнув воздух полной жизнью. За день он утомился так, будто не с детьми играл, а скакал всю ночь без отдыха.

— Но я не люблю кошек!

— А я не люблю, когда мне врут.

— Я не врал!

Дарен оглянулся и поднял бровь.

— Я всего лишь недоговаривал, — пробурчал Сагин.

— Это одно и то же. — Дар широко и заразительно зевнул, а потом поднял взгляд к чернеющему небу, на котором в желто-оранжевом платье красовалась луна. — Ладно, пойду я.

— Я тебе еще припомню этих кошек, — устало пригрозил ему друг и махнул рукой: в конце концов, завтра вернется жена, привезет глиняных свистулек, и дети обо всем забудут; по крайней мере, Завира, что уже не может не радовать.

А Дарен, войдя и раздевшись, завалился спать, прочитав на последок короткую молитву Эльге: пусть завтрашний путь будет легким, а дороги шелковыми нитками ложатся на пальцы богини.

В темноте слегка засветился Анродов камень, но Дар этого уже не видел, погрузившись в царство снов.

Снилось ему, кстати говоря, одуванчиковое поле. Желтое-желтое, как осеннее солнце, и приторно-сладкое, как яблочное повидло.

С утра зарядил мелкий дождик, и Дарен в — дцатый раз пожалел, что был без плаща. Хоржа промокла еще во время первой вылазки к колодцу, и Дар малодушно капитулировал обратно под крышу, чтобы попытаться выпросить у Сагина какой-нибудь плащ. Это ему, к слову, удалось, и всего за стрибрянник. Уже влажные волосы он заплел в тугую "военную" косу, бережно смазав самый ее кончик смолой, чтоб не разлетелась, и, надев плащ, спустился вниз.

— Уже уезжаешь?

Дарен кинул взгляд в окно. Мнимое солнце, не видимое за толщей туч, уже поднялось над горизонтом, надо было выходить.

— Пора.

— Ну, бывай. — Сагин подал ему мешок с провизией. — Заезжай.

— Не буду ничего обещать, Саг.

— Имей в виду, я буду ждать, — усмехнулся тот и добавил: — тем более, мелкие мои от тебя в восторге. Ты будешь хорошим отцом.

— Покарай меня Эльга! Сагин!

— А что?

— Куда мне детей? У меня даже дома нет своего.

— Это не отговорка. — Сагин обвел взглядом свою гостильню. — И все же, подумай об этом.

Дарен фыркнул.

— Лет через десять. — И, видя, что у друга в запасе остались еще какие-то аргументы, поспешил сказать: — все, Сагин, разговор окончен. Мне пора.

— До встречи, Дар.

— До встречи.

И, накинув капюшон, он вышел под мелкий дождь.

Забрал Брония, всунул мальчишке медек, и, ведя коня под уздцы, направился к оговоренному месту встречи. Весь караван — четыре крытые телеги, несколько лошадей, родня Родзата и сам купец — уже были готовы к отправке. Сам Родзат, завидев Дарена, оторвался от беседы с одним из охранников, и подошел к войнику.

— Доброе утро, Дарен.

— И вам доброе.

— Видишь второй караван? В нем будут моя жена и дочь. По обе стороны поедет мой сын — Шерен и ты. На капризы их бабские внимания особого не обращай, но имей в виду, если хоть один волосок…

— Я понял.

— Вот и хорошо.

Броний радостно фыркал и тихо похрюкивал от предвкушения поездки, пытался облизать каждого, кто к нему подойдет, да и вообще — вел себя неприлично.