Свет во мраке

Пока я размышлял, успел собрать сухие и колючие ветви, не жалея заточки ножа нарубил их на куски, подсыпал хвои, высек искры и раздул пламя. Вбил в землю пару толстых колышков из сырого дерева, повесил котелок, наполнив его водой из фляги. Вода уже кончается, надо пополнить запасы. И хорошенько искупаться. Хотя я вчера и оттер себя хвоей и землей, но запах никуда не делся, разве что кожа стала чище.

На замершую поодаль нежить я не обращал ни малейшего внимания, хотя чутко «прислушивался» к ней, ибо доверия не испытывал. Мертвые твари это мертвые твари. Их невозможно понять. Как понять труп? Раньше я думал, что ими ведет только голод, он управляет их поступками. Но чем глубже я погружался в неведомый мне темный омут, тем больше сомневался в этом.

Взять хотя бы киртрасс. Тарис не просто заставил ожить человеческие кости! Он привязал к ним душу! Киртрассы обладали душами! — правда, те были привязаны, удерживались насильно, но при этом что-то чувствовали, что-то помнили. Уродливые создания прожили долгие века, набравшись за это время новых умений и коварства. Они умудрились выжить в дремучих чащобах и глубоких оврагах Диких Земель и при этом не покорились ничьей другой воле, оставшись верными лишь Тарису.

Интересно, а удастся ли мне покорить себе гигантского костяного паука? Мне бы пригодились создаваемые ими видения…

Едва вода пахнула дымком и в ней появились пузырьки, я высыпал в котелок щедрую горсть травяного сбора. Раз уж такое настроение, раз уж я так сладко выспался и раз вокруг так мирно и тихо, можно нам и позволить себе небольшую роскошь.

Подошедший Шрам примостил рядом с огнем еще один котелок, на треть заполненный дробленным овсом смешанным с какими-то травами и мелкими кусочками подкопченного сала. Сверху была долита вода. Ну ясно — у них свои рецепты и своя кулинария. Значительно расширившаяся с тех пор, как ниргалы начали снимать шлемы. Мешать им не стану. А может и украду пару ложек их кушанья.

Вскоре я разлил отвар в три «укрепленные» глиняные кружки, две отдал Шраму и Однорукому, вернулся к облюбованной сосне и принялся смаковать утреннее питье. Птички защебетали громче, легкий ветерок изменил направление и воздух сразу посвежел — запах падали начало относить от нас.

Так я и сидел довольно долго, прихлебывая крохотными глоточками отвар и бездумно глядя вверх, где колышущаяся хвоя то приоткрывал небесную синеву, то закрывала.

Ниргалы за это время успели позавтракать и снова поставить котелок с кашей — видать не хватило. На этот раз я точно украду у них пару другую ложек — запах то вкусный! У меня и в животе тихонько забурчало. Каша с салом…

Когда Шрам подошел к котелку и убрал его от огня, я начал вставать, намереваясь заявить свое право на четверть каши.

Тут все и случилось…

Я не почувствовал ничего. Я не услышал ничего. Ни мое внутренне чутье, ни мои уши не предупредили меня о том, что последует дальше.

Глаза запоздали, но все же им удалось дать сигнал — тень! Стремительная тень мелькнула чуть в стороне, я дернул головой и успел увидеть мужчину в обычной легкой одежде. Незнакомец одним прыжком поднялся на два человеческих роста в воздух, легко оттолкнулся от ствола сосны ногой и… пролетев несколько шагов будто птица, нанес мне страшный удар выставленным коленом в грудь, отчего меня отбросило назад и я закувыркался по земле. Остановиться удалось не сразу, в груди влажно хрустело — кажется, мне перебили грудину. Я захрипел, перевалился с бока на живот и начал вставать, по-прежнему сжимая в руке опустевшую глиняную кружку. Вывернув голову, я увидел скользящую над землей тень — незнакомец оказался быстрее ниргалов, куда быстрее! Он был молнией! И знал что делать — выставив руки, он опустил раскрытые ладони на лбы ниргалов, что так и не успели одеть шлемы, но схватились за оружие. Он просто прикоснулся… ладонями… но ниргалы замерли как статуи — полностью неподвижны, неестественные позы, застывшие глаза.

Убрав ладони, незнакомец выпрямился, заложил руки за спину, осмотрел ниргалов, после чего медленно повернулся ко мне. Возраст его уловить не могу. Одежда простая — серая рубаха подпоясанная черным поясом, черные же широкие штаны и короткие сапоги из выделанной кожи.

Наведя на меня взгляд, он чуть склонил голову, став похожим на птицу. В этот миг мне к горлу прижали два кинжала. Я скосил глаза, не пытаясь отшатнуться и стоя на одном колене. Я мог бы вскочить быстрее, плевать на боль и сломанные кости, но вид внезапно застывших ниргалов заставил меня промедлить. За один из кинжалов прижатых к моей шее держался крайне серьезный на вид воин. Рукоять другого обхватила женская ладонь. Но судя по выражению черных глаз и суровому виду, эта воительница не промах и не стоить недооценивать ее. Однако сейчас меня занимал владелец серой рубахи. Тот отвлекся от меня и очень внимательно изучал замерших поодаль пожирателей и нежить. Мертвечина так и не пришла мне на помощь. Над ними клубилась странная серая пыль, которой не было еще совсем недавно. Что это за пыль? Из-за нее подчиненные мне твари столь же неподвижны как ниргалы? Проклятье…

— И что же у нас тут творится, а, ребятушки? — спокойно и как-то даже ласково осведомился незнакомец, что умел двигаться так быстро — Не расскажете дядюшке Истогвию? Вот ты, мальчик — на меня уставился спокойный взгляд — Не расскажешь? Ведь из всех вас, наших гостей незваных, язык есть только у тебя.

Я молчал. Смотрел исподлобья, мрачно, буравя взглядом застывших ниргалов, прислушиваясь к замершей нежити и с трудом удерживаясь от попытки громким голосом окликнуть союзников.

— Каков упрямец — с настоящим уважением в голосе и одновременно недовольством хмыкнул «дядюшка Истогвий». И вновь я не уловил ненависти, озлобленности, ярости в его голосе. А ведь ему было с чего злиться — в доверенные ему земли заявились чужаки и принялись учинять здесь беспорядки. Убили многих из его людей, увели гномов с поселения, освободив их из двухсотлетнего плена. Тут любой придет в бешенство. А голос Истогвия был пропитан спокойствием и этакой деревенской неспешностью…

— Может и ты язык проглотил? — не дождавшись от меня ответа, Истогвий перевел взгляд на разложенные аккуратно по земле части боевого доспеха ниргалов — Хм… А может и нет у тебя языка, да, мальчик?

Принял меня за странного ниргала? Возможно. Очень возможно. Сначала Истогвий решил, что я являюсь предводителем маленькой группы — мое лицо чисто от шрамов, я без тяжелой брони, в отличие от ниргалов, чей внешний вид может испугать даже мертвяка. Но теперь он увидел части доспеха и засомневался.

А вот его испытующий взгляд чуть и з м е н и л с я, расфокусировался, прошелся по окружающим нас соснам. Я знал этот взгляд — Истогвий сейчас пытался узреть либо магические смерчи танцующие вокруг, но незримые обычному оку, либо же он выглядывал скрывающихся живых существ — а вдруг проглядел и настоящий предводитель спрятался где-то за кустом?

Что-то недовольно прошипевшая черноглазая девушка повела запястьем, мне в кожу впилось острие кинжала.

Все…

Вот сейчас все и откроется…

Случилось это одновременно — Истогвий так пристально взглянул на меня будто старался заглянуть под кожу, его зрачки дрогнули и резко расширились, когда он увидел явно что-то необычное. И в этот же миг предостерегающе вскрикнула воительница, всем телом налегая на рукоять кинжала и вгоняя лезвие мне в горло.

Не знаю, что увидел Истогвий, но знаю, что увидела девушка — как оставленная от ее укола ранка на коже начинает стремительно заживать прямо на глазах.

Отшатываясь назад, падая на спину, избежав тем самым удара другого воина, я сдерживал хрип и смотрел на обильные кровавые брызги ореолом летящие за мной следом. Так вот каково ощущение, когда тебе перерезают горло. Хлопнувшись лопатками о землю, я извернулся и нанес удар ногами по колену нависшего надо мной мужчины. Хруст вышел громким, коротко закричавший воин рухнул навзничь — совсем как я за миг до этого. Я лишил его одного колена. А затем и жизни, когда метнулся вперед и сжал ладонь на его запястье. Чужая жизненная энергия буквально провалилась в меня. Как капля дождя в пересохший колодец. Зияющая в моем горле дыра начала смыкаться быстрее. Я же уходил кувырком за сосну, начав прыжок прямо с земли, не пытаясь подняться в полный рост. Удар под левую лопатку настиг меня в последний миг, когда я почти сумел укрыться за толстым стволом древнего дерева. Метко брошенный кинжал легко пробил рубашку, кожу, плоть, а затем рассек мне сердце, да так там и засел. Вновь падая на землю, я на полном серьезе раздумывал над тем, как вытащить самостоятельно торчащую из-под левой лопатки рукоять глубоко засевшего кинжала.