Собирай и властвуй (СИ)

   Взятие и удержание Каратула празднуют шумно: "барсы" посылают в небо огненные шары, раскаты смеха звучат не менее громко. Близ их костра особенно весело, здравицы и байки Криспина словно клеевые орехи - кто бы мимо не проходил, прилипает, и накрепко. Даже Оберон останавливается, чем вызывает среди пехотинцев переполох: ищут, куда бы спрятать закопчённую походную кружку, что шла по кругу. Господин боевой маг лишь отмахивается - не обращайте внимания, мол, продолжайте. Криспин завершает начатую историю: развязка, что называется, огонь, но смех неуверенный, жидкий.

   - Может и ты, Зубар, нам что-нибудь расскажешь? - спрашивает Оберон.

   - Так я же, того-этого, - хмурится тот, - не умею...

   - Верно, того-этого, не умеешь, - кивает господин боевой маг, - и метаморфоза у тебя неумелая тоже.

   Зубар вскакивает, но молния, сорвавшаяся с жезла Оберона, быстрее, сбивает с ног. То, что корчится на земле, человеком уже не назвать: то похожая на хамелеона ящерица с человеческими руками и ногами, то змея с человеческой головой, то, наоборот, человек с головой кобры, и всё это перетекает, меняется.

   - Метаморфы! - вопят перепуганные легионеры, шарахаясь друг от друга, - среди нас метаморфы...

   В яму Рагнара бросили вместе с Хаканом, но отличий от того, если бы бросили одного, почти никаких. Слова из некроманта было не вытянуть, пребывал в каком-то странном состоянии, как если бы и спал и бодрствовал одновременно. "Второй раз судьба с некромантом в связку сцепила, - размышлял Рагнар, - как и при штурме Каратула. Тогда смерть забрала Астура, кого возьмёт на этот раз - меня, Хакана, или сразу обоих?" Попадание в яму, конечно же, казалось недоразумением, нелепой ошибкой - ещё день-другой, и во всём разберутся, освободят. Не разобрались, не освободили, и пути у них с некромантом, Рагнар не сомневался, теперь только два: либо поднимутся по сброшенной в яму лестнице на эшафот, либо в штрафной легион.

   В лагере неразбериха, гремят выстрелы, гремит тысячник Сайрус, окруживший себя щитами свиты:

   - Прекратить панику! Построиться! Будет организован метаморф-карантин!

   - А тебя кто проверит? - кричат из толпы, - может, ты и сам саламандра!

   - Успокойтесь, не вынуждайте применять силу! - Ангрон обращается с одного из "барсов", голос усилен артефактом. - Обещаю, будут проверены все, от низшего чина до высшего! С особым же тщанием щитоносцы, экипаж "мамонта", а также господин боевой маг Оберон...

   Голоса стражи, скрип решётки, вниз сброшена лестница.

   - Просыпайся, - Рагнар толкает Хакана, - дождались.

   Помогает некроманту подняться, поднимается сам. Угрюмые легионеры проводят в угрюмую же комнатушку, по стенам которой всё та же элариевая сетка. Громоздкий железный стол, кажется, не стоит на полу, а из него вырос, как и скамьи с креплениями для цепей. За столом двое, один Рагнару знаком, другого видит впервые. Тот, что знаком - смотритель, словно бы тоже из пола вырос, неотъемлемая часть тюрьмы. Другой похож на хорька: подвижный, лицо острое, глазки блестят.

   - Красавцы, - обнажает в ухмылке мелкие зубы, - красавцы...

   Уже одного этого оскала Рагнару достаточно, чтобы понять, какой жребий им с Хаканом выпал: штрафной легион. В яме он много раздумывал, малое это зло или большее, но так ничего и не решил. Зато решил, как быть с кристаллом памяти: начинать дневник снова опасно, смертельно опасно, однако же он начнёт. Прекратить записи означало бы предать - предать себя самого.[Кристалл памяти]

   Почему метаморфы вызывают не страх, а ужас? Потому что приходят под видом своих. На врага поднять руку легко, на товарища очень сложно: ведь плечом же к плечу, ведь одно же целое! Потому указатель "свой - чужой" важно выломать, вырвать из себя с корнем. Если не уверен в правой руке, отсеки её левой, пока яд не разлился по всему телу; если не уверен в друге, готовь нож первым, чтобы удар в спину не застал врасплох.

[

Год

двадцать второй

]

Люди и нелюди

Беллкор,

земли некромантов

  [1]

   Гать нужно было настелить, что называется, по-тихому - без сильных магических возмущений, без шума механизмов. Самое верное средство в таких случаях - штрафники, вот и пригнали две сотни. Одну в Малой Кунерме поставили, другую - в Большой, отдали приказ двигаться навстречу. Оба посёлка были давно заброшены, череда болот, протянувшаяся ожерельем между ними, носила имя Межевой топи, поскольку одна Кунерма находилась в землях некромантов, а другая уже на Талии.

   - Не скальте зубки, красавцы, не скальте, - приговаривал сотник Буяк - тот самый, напомнивший Рагнару хорька, что забирал их с Хаканом из тюрьмы Каратула. - Что-то особенное собираются в Большой Кунерме ставить, тремя кольцами охватили. Так что не вздумайте какую поганку устроить - вместо настила у меня ляжете, стервецы.

   Напугал, тоже, Рагнар и так себя настилом чувствовал: грязный, болотом провонял насквозь, тело как деревянное. Впрочем, имелось и преимущество: гнус, роившийся тучами, предпочитал тех, кто почище. Артефакты малой силы с напастью этой не справлялись, а более сильные находились под строгим запретом. Наблюдать опухшее от укусов лицо сотника было для штрафников отдельным удовольствием, сдержать улыбку получалось не у всех.

   - Нет, ты подумай, три кольца оцепления! - причитал штрафник по прозвищу Щавель уже на участке. - Если такие меры предосторожности, живыми нас отсюда не выпустят, на корм пиявкам пойдём! Бежать надо, пока не поздно, бежать...

   Что Щавель - доносчик и провокатор, в десятке знали все.

   - Но вида не подаём, - предупреждал десятник по прозвищу Весёлый, - а, как бы это сказать, подыгрываем.

   Получалось, опять же, не у всех, от тех же Рубанка и Точило Щавелю доставалось часто. Но им, как правило, это с рук сходило, потому что от Рубанка и Точило доставалось всем. Рагнару они напоминали Толстяка с Малышом: широкие плечи говорят о большой силе, низкие лбы - о небольшом уме.

   - Лучше заткнись, Щавель, - пыхтит Рубанок, взвалив на плечи бревно, - не то вот этим прихлопну и сам под настил уложу.

   - Конечно-конечно, ты только не серчай...

   Трудились штрафники в две смены: с утра и до ночи, с ночи и до утра. Пока одна половина отсыпается, другая настилает гать, затем перемена мест.

   - А ты чего без дела стоишь, Зеленуха? - размахивает деревянным молотом Точило, - или забыл, какой стороной скобы вбиваются? Так я и напомнить могу, не вопрос!

   Зелёным в десятке прозвали Хакана, за изумрудный глаз, который не вырвали лишь потому, что боялись эфирного проклятья. Сам Рагнар получил прозвище Солома - за светлые волосы, и не суть, что сбрили их ещё задолго до Межевой топи. Прежние имена в штрафном легионе было принято забывать, как и всё прошлое. Тем не менее, Рагнар часто думал, как сложилась судьба Оберона, судьбы Криспина и Азира, Озрика и остальных. Хотелось верить, что хорошо, и это они с некромантом самые невезучие.

   - Как бы эдакую красоту с собой утянуть? - размышляет Точило над треснувшим точно посередине листом камнестали. - Такую бы лежаночку соорудил, что залюбуешься! Эй, Щавель, дай-ка совет!

   - А что я? - смущённое бормотание. - Бери, конечно, оно же треснуло...

   Жили штрафники в том, что осталось от поселковых домов, а осталось не так чтобы много. Десятку Весёлого ещё повезло: и с кровлей досталась халупка, и с целыми стенами. От дождя, правда, кровля ничуть не спасала, а по стенам, мягким от сырости, вилась серая плесень с крохотными зелёными цветками. Земляной пол устилали широкие стебли какой-то болотный травы, порядком подгнившие, в них копошились то ли черви, похожие на пиявок, то ли пиявки, похожие на червей.

   - Не могу, до того живот сводит, что хоть пиявку бы сожрал, хоть жабу! - стонет Скарабей. - Где уже эта треклятая полевая кухня, не сломалась ли?