Камин-аут (СИ)

Где тишина и неземной покой,

Что делать нам с бессмертными стихами?

Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.

Мгновение бежит неудержимо,

И мы ломаем руки, но опять

Осуждены идти всё мимо, мимо.

Как мальчик, игры позабыв свои,

Следит порой за девичьим купаньем

И, ничего не зная о любви,

Всё ж мучится таинственным желаньем;

Как некогда в разросшихся хвощах

Ревела от сознанья бессилья

Тварь скользкая, почуя на плечах

Еще не появившиеся крылья, –

Так век за веком – скоро ли, Господь? –

Под скальпелем природы и искусства

Кричит наш дух, изнемогает плоть,

Рождая орган для шестого чувства.

(Николай Гумилёв «Шестое чувство»)

С восточного края в деревеньке протекала речка. Плакучие ивы купали свои ветви в её медлительной воде. Противоположный берег зарос осокой и рогозом. Коричневые початки выделялись среди светло-зеленой с желтизной травы. Со дна поднимались водоросли, покачиваясь от подводного течения. Однако весь пейзаж стирался на фоне наводнивших округу телег и лодок.

В деревню прибыли торговцы. Их лодки проплывали вверх по реке. Женщины и мужчины везли ящики, кули, корзины, подносы с фруктами, овощами, корнеплодами, соевыми и бобовыми продуктами, травяным чаем и минеральной водой, торгуя прямо с воды. Но львиная доля провианта приходилась на экзотические фрукты и редкие плоды, названия которых девушка не знала. Говоря по правде, еще утром Фрэя не назвала бы и половины привезенных товаров. Все знания ограничивались несколькими видами яблок, бананами, ананасами да красной капустой. Возможно, к этому списку еще добавились бы цветные сливы, груши и манго… Девушка предпочла не распространяться о том, что большинство фруктов, она видит впервые в жизни. Моисей, похоже, и так считает её непроходимой тупицей. Она выросла на севере, с детства кушала свёклу и картошку, откуда ей знать, что там лежит за круглый, желтого цвета кочан, напоминающий по форме тыкву, только тверже и сочнее, к тому же не имеющий с тыквой ничего общего!

– Это называется «плавучий рынок» или «рынок на воде», – раздельно провещал её сопровождающий, наблюдая за потоком лодок на широкой реке. – Сегодня базарный день.

Моисей исполнял роль её сопровождающего или, как прозвала его девушка, персонального конвоира, просто ПК.

– То, что эти люди привезли сюда фрукты и овощи, может означать только одно – где-то лесная защита дала сбой.

На её невысказанный вопрос Моисей ответил:

– Я говорил тебе раньше – в лес может попасть только тот, кто знает, как это сделать, или тот, с кем будет один из местных.

– То есть… если бы я очень захотела, то все равно не смогла бы войти в лес?

– Теоретически ты смогла бы войти… в лес, но не нашла бы там ничего примечательно и, скорей всего, вернулась бы обратно. Обычный человек сюда не пройдет. Дело в том, что ты никак не связана с силой, пронизывающей эти земли, каждое деревце, каждый камень, каждую захудалую деревушку. Лес живет по определенным законам. Кланы вынуждены поддерживать защиту своих владений, чтобы внешние силы не нарушили порядок здешних краев. Одному, конечно, не справиться со всем лесом, поэтому и была введена система господ и крестьян. Крестьяне нас кормят, а мы обеспечиваем их защиту и помогаем осваивать эту землю. Как видишь, мы не стремимся к захватническим войнам и насилию, но мы и не стараемся жить вопреки своей природе, полагая, что отыскать компромисс, подчас гораздо важнее.

– Что ты имеешь в виду под «внешними силами»?

– Засуха, землетрясение, наводнение, война, радиация, человеческие болезни, инфляция, – на последнем слове мужчина растянул губы в саркастической усмешке, – любой вредный фактор, связанный с человеком и способный нарушить баланс.

– И твой повелитель – один из тех, кто поддерживает этот баланс?

– Верно.

– А ты?

– Я лишь его глаза и уши.

Холовора автоматически взглянула на острые удлиненные уши спутника. Она так и не успела привыкнуть к тому, что они реагируют на звуки, уникальными их делал гребень, окаймляющий ушную раковину. Моисей был вынужден неоднократно срезать этот гребень, а значит, и лишать себя слуха, только из-за сомнительной возможности выходить за пределы леса и скрываться среди людей. Сейчас легкий ветер сносил пряди назад, выставляя уши на всеобщее обозрение, но, судя по занятым своими делами японцам, внешность её спутника не являлась ни для кого откровением.

– Расскажи еще что-нибудь, – попросила Фрэя японца. – Что это? – поднесла к глазам сладко-пахнущую лепешку, которую ей из лодки протянула девушка в белой панамке и белом же фартуке.

– Кукурузный блинчик с медом, – поймав её растерянный взгляд, произнес по слогам, окрашивая каждую гласную.

– Заплатишь? – невинно поинтересовалась девушка.

– Если у тебя появится аппетит, и ты начнешь есть, при этом не отравишься, я буду только рад, – Икигомисске вскользь потрепал её по распущенным волосам, отливающих медью в свете дня.

– Правда? – Холовора проследила за его отдаляющейся рукой. Затем быстро сунула завернутое в салфетку угощение в свою сумку, спеленатую на манер узла.

– У меня давно не было слушателя, – равнодушно заметил мужчина, одновременно отсчитывая деньги.

– А города здесь есть? Не могут же все эти японцы жить в селениях? – её голос прозвучал уязвлено, всё-таки господский советник мог обращаться с ней менее пренебрежительно. Его сарказм и неторопливая речь, безучастное выражение лица и глаза, смотрящие куда угодно, только не на собеседника… словно ему нет ни до чего дела – ни до самой жизни, ни до разговоров… иногда грозились довести до белого каления. Такого пустой болтовней не проймешь, но ей-то, собственно, какое до всего этого дело? Она не собирается его завлекать, всё, что ей требуется, – усыпить бдительность Моисея и не имеет значения, как она будет при этом выглядеть и какую чушь говорить. А пока она составляла план и проигрывала в голове возможные варианты B и С, на ум приходило еще больше вопросов, которые хотелось бы разрешить до того, как они распрощаются. Например, что же интересует Моисея Икигомисске в этой жизни? Или он не придает ей особого смысла? Сильно ли он отличается от смертного? Были и другие, более глобальные вопросы, которые Фрэя приберегала на потом. Практически все они касались Лотайры, от ответов зависело очень многое. Ей нужно было знать, почему наставник Маю следил за их семьей.

– Фрэя, ты слышишь, что я тебе говорю? – вывел её из раздумий тихий голос. – О чем ты думаешь? – Холовора подняла взгляд на его бесстрастное лицо. Моисей стоял к ней вполоборота, любуясь течением воды. На левой радужке неровной паутиной расходился придающие цвету фиалковый оттенок, голубоватые прожилки, отчего глаз казался ярче.

– О тёте, – не задумываясь, созналась девушка, не сообразив в тот момент, что с Моисеем лучше не заводить разговоров на личные темы, чтобы собственные слова не стали ей же боком. Однако язык уже сам трепал: – Как она там? А вдруг что не так с ребенком. После исчезновения родителей мы с ней часто ссорились, но она же моя тётка… Ах да… Ну так, у вас есть города?

Икигомисске долгое время не отвечал, видимо, задумавшись над её словами. Он-то не она, не лепит, прежде ни подумав как следует головой. После чего Фрэя услышала его вздох.

– Если несколько крупных деревень располагаются рядом, то они могут быть признаны городом. Тесно соседствуя друг с другом, рано или поздно они сливаются в единый город. В устье этой реки есть подобные селения, они заполонили долину и, нам пришлось вырубить в тех местах деревья, которые, кстати говоря, и пошли на строительство города и отделку предметов быта. Земля, на которой ты стоишь, по истине не имеет границ.

– Это я уже поняла, – пробубнила себе под нос девушка, видя, как солнце скрывается за текучей вереницей облаков.