Зачем нам враги

й обошлись? — спросил он, когда они отъехали на достаточное расстояние.

— С кем? — без выражения спросил эльф.

— С женщиной. Которую вы сделали сначала шлюхой, а потом вдовой.

— Она мне неплохо отплатила, — холодно сказал эльф и откинул волосы с уха. Натан вздрогнул: впервые Глориндель перестал делать вид, что в том лесу ничего особенного не произошло. — Это же они с муженьком разболтали про нас на все княжество. Может, ты и забыл, а мне-то уж точно забыть не придется.

— Вы хотели... выколоть ей глаза, — едва слышно проговорил Натан.

Глориндель посмотрел на него. От его улыбки Натана пробила дрожь.

— Только один. Уж слишком она зоркая. В полной темноте — а смогла разглядеть, что я эльф. Небось, с одним-то глазом смотрела бы куда надо, а не куда вздумается. Хотя... пожалуй, ты прав. Я сглупил. Надо было отрезать ей ухо.

Натан ничего не ответил. Ему не хотелось это обсуждать... Но думать о том, что упорно лезло в голову, тоже не хотелось. Не хотелось, не хотелось... но не думать он не мог. Это было до того невыносимо, что он уже собирался заговорить — о чем угодно, зная, что все равно так или иначе сведет разговор к тому, что так мучает его в эту минуту...

«Почему вы остались, когда увидели, что у меня чума? Почему вам было так... так важно слушать мой бред? Почему вы... Потому, что вы... »

— Я знаю, о чем ты думаешь, — проговорил эльф и слабо улыбнулся — на этот раз мягко и почти виновато. — В третий раз так говорю, но теперь-то действительно знаю.

И сейчас Натан не сомневался, что так и есть.

— Вы... — начал он, но эльф перебил его, спокойно и уже без улыбки:

— Да, это я вырезал глаз Аманите.

Натан не думал об этом. То есть он просто не успел, не набрался сил об этом подумать. Потому что это было слишком ужасно. Слишком ужасно видеть, как ее тело в сером рубище шатается под виселичной перекладиной, как волосы вьются по ветру, а в небо таращится кошмарно выпученный глаз, и рядом с ним — столь же кошмарная темная дыра. Она всегда носила черную повязку поверх этой дыры, но повязка упала, когда на шею Аманиты уже надели петлю, и понеслась по ветру, извиваясь и вертясь, как ласточка.

— Я убью вас, — сказал Натан.

— Не убьешь. Потому что ты человек долга. Когда ее вешали, ты стоял и смотрел. Хотя тебе выть хотелось от мысли, что вот она умирает, а ты ее так и не поимел. И потому что если бы она не была изуродована, видеть ее в петле было бы еще невыносимее. Ты это знал. И ты об этом думал. Не отрицай, Нат.

Он не отрицал. Он просто смотрел в спокойные, непривычно добрые и совсем не насмешливые глаза эльфа и вспоминал, как кончик лезвия дрожал над зрачком рыжеволосой женщины. Гораздо более рыжеволосой, чем была Аманита, — у той волосы отливали золотистым, будто спелая рожь.

— Ты спрашивал, почему я хотел уехать из своей земли, — проговорил Глориндель. — Ну вот, теперь знаешь. Из-за нее и хотел. Я ведь не думал, что, уехав, встречу тебя... И снова про нее вспомню.

— Как...

— Как это случилось? — переспросил