Пыль дорог и стали звон (СИ)

Родился он шестым ребёнком в семье небогатого землевладельца Ривальда Нокса, которому принадлежал надел в несколько акров неподалёку от Биргинхема, по ту сторону гор Пояса Мира, поэтому для жителей Энгатара, Дракенталя и Гирланда он традиционно был «южанином». Мать нарекла его именем Грегор и скончалась вскоре после родов, что послужило для его отца дурным знаком. Всю оставшуюся жизнь он испытывал к сыну смешанные чувства. Будущий инквизитор имел одного брата и четырёх сестёр, которые, так или иначе, разделяли мнение отца насчёт него, при случае называя его проклятьем семьи и убийцей матери. До одиннадцати лет он влачил тоскливое существование младшего сына в семье, наблюдая за разгульной, хоть это и скрывалось, жизнью сестёр и старшего брата, на которого, как будущего наследника имения, вешались все окрестные девки. Одна из сестёр как-то уехала со странствующим рыцарем, а позже её изуродованное и покрытое демоническими знаками тело выловили в реке. Всё это сильно повлияло на мировоззрение юного Грегора, и в одиннадцатилетнем возрасте он уговорил отца отпустить его учиться в семинарию, чтобы быть подальше от этой грязи и порока. Ривальд Нокс симпатизировал империи, поэтому отправил сына аж в Анхен, что на юге Ригенской Империи. Во время дальней дороги туда он познакомился с инквизитором Агемаром Сорреном, который уверил мальчика, что ему не удастся убежать от грязи и порока, если только он сам не станет искоренять его, не забыв предупредить, что посвятивший себя службе в инквизиции теряет право наследования. Так Грегор Нокс принял решение стать инквизитором. Деньги, данные ему отцом, он употребил на обучение в крепости Вирефен, являвшейся центром подготовки инквизиторов всей империи, поступив туда не без помощи Агемара. Злые языки могли что угодно говорить об их отношениях, но для Грегора он стал единственным настоящим другом. Но через семь лет он лишился и его. Агемар погиб от ран после боя с лидером демонического культа. Ему было тридцать девять лет, и Грегор тогда остро ощутил значение поговорки «редкий инквизитор доживает до старости, но каждый доживает до седин». После этого случая Грегор Нокс ещё более ожесточился. Он сменил имя на Грегорион и вернулся в Энгату в возрасте тридцати двух лет сразу после окончания войны. Нанеся краткий визит семье, они приняли его без восторга, он отправился в Энгатар, где поступил на службу королевской инквизиции. Два года спустя ему стало известно, что в имении его отца случился пожар и все, находившиеся в доме, погибли. Уцелела лишь сестра, которую видели в окрестных деревнях, но после она пропала без вести.

С тех событий минуло уже пять лет. Грегорион Нокс с беспокойством ждал этого возраста. Тридцать девять. Конец четвёртого десятка. Он запомнил это как роковой возраст инквизитора и, хоть внешне был совершенно спокоен, в глубине души его охватывал страх неизвестности. Мысли об этом грызли его душу даже сейчас, когда он ступал по блестящему мраморному полу Храма, и продолжали бы делать это и дальше, если бы не встреченный им почтенного вида старец в белом балахоне с серебряными лентами. Голову его венчал белый клобук, украшенный серебряным знаком Трёх, ибо золото, как говорилось в церкви Трёх — для королей на земле, а серебро — для королей на небе. Перед инквизитором предстал Верховный Патриарх и глава церкви Энгаты Преподобный отец Медерик.

— Грегорион, сын мой. Я говорил тебе, что в этих сапогах здесь ходить нельзя. Ты царапаешь мрамор. — Со вздохом сказал старец, глядя сверху вниз.

— Вы желали меня видеть, Преподобный. — Будто не услышав замечания, проговорил низким голосом инквизитор, но после выжидающего взгляда старца добавил. — Прошу прощения.

— Желал. И хорошо, что я встретил тебя здесь. В покоях довольно душно, не хотелось, чтобы наш разговор состоялся там. К тому же ты попортишь пол. Итак, здесь никого нет, поэтому я могу говорить свободно. Есть дело, которое я могу доверить лишь тебе. Ты ответственен и надёжен, способен жёстко отстаивать интересы церкви, правда, тебе не мешало бы иногда проявлять гибкость. Да, я про мельника Харриса.

— Он был заподозрен в пособничестве демоническому культу. — Железным басом проговорил Грегорион.

— Но лишь заподозрен. Не стоило выламывать дверь его дома молотом. И уж точно не стоило выбивать ему зубы, когда он закономерно стал возмущаться этому. Дверь церковь ему возместила, а вот выращивать новые зубы мы пока не в состоянии. Но в этом случае твоя подозрительность придётся как нельзя кстати. — Преподобный прокашлялся и продолжил. — Нам необходимо знать, что происходит в Вальморе. По информации, что нам доступна, там распространяется вольнодумство. А где вольнодумство, там и некромантия, и демонопоклонничество. Ты отправишься туда с инспекцией, но это будет лишь номинальной целью. Я не желаю обвинять никого раньше времени, но, как известно, рыба гниёт с головы, а значит, целью визита является архимаг Вингевельд. Тебе полагается разузнать всё, что только можно, а с этим ты справишься, не сомневаюсь. Только действуй осторожно. По крайней мере, осторожнее, чем с мельником. Не забывай, что маги считают себя формально независимыми, хоть и находятся под королевским контролем, так что ты не должен усиленно напоминать им об этом. К тому же, любые конфликты между Академией и Церковью слишком дорого нам обойдутся. Это, — Преподобный опасливо оглянулся и извлёк откуда-то запечатанный серебристый цилиндр. — Ты передашь капитану Корваллану в порту Хельмара. Это послужит пропуском на корабль, что отвезёт тебя в Вальмору и обратно. К тому же, там дальнейшие указания для него лично, потому тебе распечатывать послание запрещается.

— Когда я должен отправляться? — Грегорион никогда не задавал вопросов касательно заданий церкви. В этот раз же приказ исходил от самого Преподобного. К тому же, инквизитор был уверен в себе, хоть это и граничило с фатализмом, и, возможно, не до конца осознавал, какую угрозу может представлять маг. Тем не менее, оспаривать приказ Преподобного смысла не имело, отказаться — получить удар по самолюбию от самого себя. А всю необходимую информацию он уже получил.

— Я даю тебе время на приведение в порядок дел и подготовку к поездке. Расходы возьмёт на себя церковь. А теперь, сын мой, ты волен идти.

Инквизитор преклонил голову в знак прощания и, развернувшись, зашагал прочь, услышав краем уха вздох Преподобного. Остаток дня он провёл за книгами и молитвами. Книги ему нужны были, чтобы получить более полное представление об Академии и магах, а молитвы — он просто привык молиться, полагая, что Трое услышат его лучше, если он чаще будет это делать. Он просил милосердного Холара смирить его дух, проявить к нему милость и простить всех тех, кого он когда-либо осудил. Молил Сильмарета-заступника, дабы тот указал верный путь ему и всем тем, кто ошибётся, встав у него на пути. И, наконец, обращался к Тормиру-судие, прося справедливого суда и сурового наказания для всех отступников и врагов рода людского, коих сокрушит его инквизиторский молот…

Следующим утром Грегорион Нокс посетил арсенал. Так именовалась пристройка близ храма, где инквизиторы могли получить оружие, в том числе такое как осиновые колья против вампиров или серебряные клинки от мертвецов. Также здесь выдавались склянки со святой водой, но в её чудодейственные свойства инквизитор не верил. К тому же, возни с ними было больше, чем пользы. Гораздо действеннее было использовать молот. Грегорион имел собственный молот, хранившийся в отдельном углу арсенала и принадлежавший только ему. Обычно служители инквизиции не придавали большого значения оружию, но Грегорион лелеял свой молот и, кажется, по настоящему любил его. Об этом говорило и то, что он, вопреки обыкновению служителей инквизиции, дал оружию имя. Броннхильд, так Нокс назвал оружие, в честь короля Броннхильда Святого, правившего несколько сотен лет назад. По легенде, он изгнал с земель Энгаты всех вампиров, сокрушив их вожака. Однако, о том факте, что в последующие века кровососы хоть и редко, но всё же встречались, инквизитор старался не вспоминать. Доспехов служителям церкви не полагалось, но Грегорион всё же присмотрел себе кольчужный нагрудник с вкраплениями серебряных колец. Остальная одежда у него была собственной, включая тяжёлые сапоги с окованой подошвой, в которых ходить мог, наверное, только сам инквизитор. И не столько из-за тяжести, сколько из-за внушительного размера его ноги. Широкополая шляпа, скрывавшая его всегда коротко стриженые волосы цвета шерсти бурого медведя и дорожный плащ должным образом довершали его образ.