Пророк

Сощуренными глазами, в которых угадывались отдаленные отблески костра иронии, Фаддий искоса поглядел на безусого собеседника. Разговор жующего мудреца отличался свободой, но не любезностью. В беседе мудрец ценил прежде всего самостоятельную мысль, поэтому лишь иногда в награду за неожиданный поворот разговора или в поощрение за произнесенный ненароком парадокс Фаддий выслушивал юнца до последнего слова.

— Азбуки не знает, а садится придумывать новый алфавит. Забавно, — осадил отрока бродячий мудрец.

Весь последующий вечер Лориан думал о том, как «не правы» любомудры из недоступной Язочи. Последовательность рассуждений Лориана была следующей: звук важнее целого слова. В далекой Язочи учили мальчиков по «обевеге», в которой собраны знаки написания важнейших и необходимых слов языка кочевников. Незнакомый с обевегой, Лориан тем не менее готов был возражать. В Язочу он придет с новой обевегой! Итак, спокойнее.

Каждому звуку строго соответствует значок. Слово при написании составляется из значков, как в устной речи разные люди произносят разные слова с использованием одних и тех же «о», «эх» «у-у-у». Слова будут расставлены в порядке, как камни на речном берегу. Зачем запоминать тысячи камешков с берега, если они так похожи? Из звуков можно придумать новое слово, значение которого поймет всякий, кто будет знать смысл значков новой обевеги. Вдохновленный примером бродячего мудреца, готового ради продолжения интересной мысли пожертвовать сном и удобным ночлегом, Лориан размышлял, ничего не замечая вокруг.

Фаддий отказался учить Лориана грамоте, но однажды показал свитки, с которыми странствовал. Разгибая пожелтевший тростник, Лориан, елозя пятками по земле, коленями упирался в плетеную стенку короба и рассматривал значки, похожие на маленьких крабов, сцепившихся между собой тоненькими клешнями. На верхней строчке один крабик отползал вниз, второй крепко держался за него двумя клешнями, третий отбивался от соседей сломанной клешней не в пример четвертому, снизу занявшему круговую оборону. Казалось, ткни палочкой в середину свитка, и мохнатые кривобокие уродцы попадают на траву и разбегутся по глубоким норам. Азбуковина деревни Язочи подростку не нравилась. В новом алфавите буквы будут красивыми. А что есть в мире красивее круга желтого слепящего светила? Солнечный круг и станет основой для написания каждой новой буквы. Никаких клешней и никаких крабов, отчаянно отбивающихся от читательского глаза! Значки, которыми надо обозначать звуки, будут круглыми и мягкими. Чтобы их проще было выводить палочкой для письма.

В другой раз Фаддий разрешил попутчику подержать четырехгранное сокровище, хотя и сильно переживал, тонкими пальцами нервно комкая пестрый отворот новенького цветастого холота. Вспомнив испытанный тогда в пальцах нервный зуд, Лориан подумал: если удобно выводить кругляшок палочкой, почему так не делают в далекой и неведомой Язоче? За световой день с солнечным Диском происходит много разных изменений. Например, его застит утренний туман, приносимый с Миссии. Или далеко на западе заходящее солнце разрезает линия горизонта. Без лишних промедлений Лориан придумал три знака, которыми можно было обозначить три звука из кочевнического языка и… три глагола! Мысль Лориана работала быстро и радостно. Собственно, он и не придумывал вовсе, а открывал забытое или утраченное.

К исходу ночи он вырезал острыми гранями найденного прежде сердолика двадцать три значка на выпуклом боку берестяного короба. Фаддий зевал и собирался бриться, когда Лориан поставил к его ногам исписанный короб.

— Ты мне спать не давал, — рассерженно заметил Фаддий. — Всю ночь головой бился о камни? Может, влюбился в кочевую красотку с вислыми грудями?

— Я придумал новую обевегу, в которой каждому звуку есть кругляшок и одно слово действия. Вот, погляди: в устной речи одни слоги произносятся чаще других, поэтому я подумал о том, чтобы буква «открывать», составляющая чуть ли не каждый слог, писалась удобнее и быстрее прочих. Семь женских букв — гласные и шестнадцать мужских — согласные. Ну как?

— Это слово «открывать»? А изображает значок полуденное солнце? — догадался Фаддий и тут же заскучал, не дождавшись объяснений подростка. Он наморщил лоб и стал говорить сам с собою:

— В язочинской обевеге, по которой обучают мальцов, набранных из соседних племен, больше двух тысяч знаков. В языке самого малого оседлого племени слов гораздо больше. Поэтому никогда не переведутся умники, которые ничем другим не умеют заниматься, кроме как придумывать новых уродцев. Мои бывшие дружки Барбо и Позвоноза балуются этим, когда жены их в постель не пускают.

Лориан, насупившись, переминался с ноги на ногу. Фаддий внимательно прочитал все значки, придуманные подростком, и вдруг широко улыбнулся:

— Толково. Мне твои знаки нравятся больше, чем язочинские булыжники. Вывод такой: теперь-то я тебя точно не буду обучать глупой грамоте из деревни умных глупцов. Человеку, придумавшему буквы, нет нужды учить иероглифы. Мне твоя… Нет, не могу ее назвать «обевегой», надо что-то придумать. Пусть твои значки и звуки будут… лорибукой! Зовут тебя Лорианом, и ведь это ты придумал новый алфавит. Так? Назовем твое изобретение «лорибукой».

Ошеломленный похвалой философа, не разбирая дороги, спотыкаясь о все камни и коренья, подросток весь день плелся в хвосте обоза. Небо, затянутое густыми серыми облаками, обещало дождь. Ветер подгонял Лориана в спину, как бы говоря: «Не робей, мальчуган! Иди вперед, не медли! Тебя ждет великое будущее».

На исходе дня Фаддий, приостановив обоз для небольшого привала, признался:

— Я давно собираю разные слова. Они у меня в голове. Я охочусь за словами. Как перум выслеживает глупую девчонку, отбившуюся от рода, так я ищу и краду слова. Они завораживают меня больше, чем женские коленки или кровь врага. В словах спрятан весь мир. Кто владеет словами, тот владеет миром. Но раньше я не знал, как их хранить. Мне было понятна глупость язочинской письменности. Теперь ты снабдил меня надежным орудием труда. Ты очень смышленый отрок. — Фаддий одобрительно поглаживал бока плетенки. — Лорибука поможет мне собрать все слова кочевого языка в один огромный свиток. Такой длинный свиток, что на него не хватит тростника с берегов небольшого озера. Меня признают самым умным человеком Ойкумены, но я всегда буду помнить о том, что мне помогли кругляшки речного мальчика.

Фаддий огляделся. Давно пора было определиться с маршрутом их совместного путешествия. Идут они навстречу заходящему солнцу, но до Огромного Оплота, Заоплотья и Язочи далековато. Если племя Фаддия остережется переходить горящую степь, то на выгнутых стенках сундучка из драни надолго сохранятся значки Лориана. Донесет ли Фаддий берестяной короб до Заоплотья?

— Нет ничего проще и сложнее букварных истин. Видишь ли, юноша, для обевеги полагаются тексты — которых на коробе я не вижу, — тогда будет настоящая азбука. Придумаем.

Фаддий осмотрел племя, приготовившееся к движению, и разрешил безымянному силачу взвалить короб на плечи.

— А в коробе у меня хранятся сосуды для питья ароматизированной воды и верхняя одежда. Я что, получается, буквопив и буквоносец? Смешно, — сказал Фаддий, но не рассмеялся.

Двое мыслителей — забывший побриться мужчина и озерный отрок — двинулись за немыми.

— Букет букв, — сказал Фаддий при первых шагах, и далее они молчали. — Хотел бы я знать, юноша, кто вдохнул в тебя запах новых букв?

Ведущий беседу, Фаддий часто терял к ней интерес задолго до того, как у Лориана появлялись свежие, новые мысли. Так получилось и в день изобретения лорибуки: Фаддий погрузился в раздумья, внешне отрешившись от узнанного и увиденного.

— Великая Охота пробуждает в народах худшие наклонности: шохотоны теряют человеческий облик, сдержанные суровые конаны превращаются в кровожадных дикарей, алчные перумы поддаются слепой страсти самоуничтожения, хоболы и лорсы готовы обратить мохнатые конечности против сородичей. Парадокс чудовищной погони человека за человеком состоит в том, что ловчие Китов ласа — главные жертвы Великой Охоты.