Бестиарий спального района

– Так, – сказал Славик уклончиво.

– Так? – Ангелина Яковлевна укоризненно посмотрела ему в глаза. – А вот скажи, дружок, зачем ты Галине насвинячил? Зачем ей твой ребенок? Она ведь на аборт не согласна. И молодец, кстати. Только поднимать твоего, Черепанов, да-да, твоего ребенка – ей одной!

– А это не ваше дело, Ангелина Яковлевна, – выдавил Славик, не глядя на собеседницу.

– Ошибаешься, голубчик. И мое тоже. Имею право, а уж на каком основании – о том отчитываться перед тобой не стану. Тебе же вот что скажу. Галина мне никто, и мать ее, Алла Валентиновна, тоже. Соседки по дому. Более того, мне вообще людей не жалко. Но должен быть по-ря-док! И спра-вед-ли-вость! Так-то, Черепанов. Справедливость и порядок. Галина, что и говори, дура. Как можно было такому, прости меня, олуху поверить? Вот в глупости она и виновата. И Алла, мать ее, виновата – что дуру воспитала, что недосмотрела. Такова их вина. Но не больше. Чтобы им всю жизнь покалечило – это несправедливо. Ты меня слушаешь, Черепанов?

Славик осторожно кивнул. Михалыч при этом покачнулся на стуле и чуть не упал.

– Да держи же ты его! – раздраженно прикрикнула Ангелина. – Теперь о порядке. Вот ты! Ты, Черепанов! Я всех своих учеников помню, и тебя помню, учился ты плохо, ленив был, но особенной подлости я в тебе не замечала. А теперь ты кем стал? Я тебе скажу: кукухом. Да-да, кукухом. Подбросил – и бежать.

– Наше дело не рожать… – пробормотал Славик.

– Чтобы я больше не слышала этой чепухи! – оборвала его женщина. – Ты Галине детеныша подбросил, и трава не расти! И другим будешь так же подбрасывать! У-у, живучая ваша порода, кукушачья! Ничем не вытравишь!

Она подняла сжатые в кулаки руки, потрясла ими.

– Да я… – промямлил Славик, – я и не думал… Чего вы…

– Все вы такие! Все вы не думаете! Пока вас самих не трахнут да не оставят с неподъемным грузом!

– Да как это «трахнут»? – удивился Славик. – Я же…

– Найдутся охотники, – усмехнулась в ответ Ангелина. – Уж не сомневайся. Ну и скажи мне, Черепанов, хорошо бы тебе было в таком случае? В глаза мне смотри! В глаза!

Славик снова почувствовал себя пятиклассником. Мучительно покраснев, он промычал:

– Н-нет.

– То-то же! – кивнула учительница. – Потому что непорядок, когда ответственность за вину не падает на виновного. Непорядок, когда виноваты трое или даже целый класс, а наказаны все, кроме одного. – Она посмотрела на кулем сидящего на стуле Михалыча и уточнила: – Кроме двоих. Ладно, посмотрим…

– Ангелина Яковлевна! – проникновенно сказал Славик, прижимая руку к сердцу. – Чего вы хотите? Чтобы они, – он мотнул головой, – меня в тюрьму посадили? За изнасилование?

– Дурак, – вздохнула ясновидящая. – Перед тобой выбор. Ну, насколько я понимаю, жениться ты не хочешь…

– Нет! – в ужасе крикнул Славик.

– Я так и думала, – произнесла Ангелина. – Не могу настаивать… Следовательно, выбор перед тобой следующий. Либо ты будешь по-человечески работать и материально помогать Галине. До совершеннолетия ребенка. Которого ты признаешь своим и с которым… не знаю, хоть в футбол ваш дурацкий гоняй раз в неделю. Ну, конечно, если Галину кто-нибудь замуж возьмет, ты свободен… Да, работу найти я тебе помогу. Но уж и следить стану! Либо…

– Что «либо»? – тусклым голосом спросил Славик.

Попал, стучало в голове. Попал, попал, попал! До совершеннолетия… Это сколько – шестнадцать? Восемнадцать? Или сейчас в четырнадцать паспорт дают? Блин, все равно полжизни…

– Либо я и тебя, и твоего знакомого прокляну.

– А вдруг я… – начал было он.

– Даже не думай, – резко сказала Ангелина. – Ты меня ни сейчас не обманешь, ни после. Сейчас скажешь «да» – я увижу, если соврешь. И проклятие вступит в силу. Завтра придешь ко мне, помогу с работой, но помни: коли врать начнешь – пеняй на себя, Черепанов. Проклятие будет висеть над тобой и придет в действие немедленно.

Славик вдруг осмелел, даже сам себе удивился. От отчаяния, наверное, отвага появилась.

– Да что вы чушь несете? – воскликнул он. – Какие проклятия? Вы же современная женщина, Ангелина Яковлевна! Всю жизнь детей учили!

Она усмехнулась:

– Не всю, – и поторопила: – Время идет, решай. Да или нет?

– Что хоть за проклятие-то? – капризно спросил Славик. – Должен же я… как это… во, сделать, блин, осознанный выбор! Хотя и не верю в эту лабуду…

– Ну, проклятие-то – по результатам – простое. Электричество помнишь? Анионы, катионы?

Славик пожал плечами. Слова он помнил, а подробностей – никаких.

– Троечник… Смотри, Черепанов. Потоки частиц. Положительные, со знаком плюс. Отрицательные, со знаком минус. Человеческая жизнь похожа на череду таких вот потоков. Только анионы и катионы всегда текут встречными курсами, сколько одних, столько и других. У человека тоже так бывает. А бывает, что больше плюса или больше минуса. У тебя, например, пока сплошной плюс. Ты счастливчик.

– У меня?! Шутите?!

– А ты недоволен жизнью? В тюрьме не сидел, в армии не служил, родители живы-здоровы, девушки дают. Живешь в свое удовольствие. В Турцию можешь себе позволить. Ярко выраженный плюс.

Возразить было нечего. Если так посмотреть, то и правда…

– Так вот, я переключу твой поток на минус. И с этих пор судьба станет открывать перед тобой только невыгодные варианты. Пойдут неприятности. Точнее, ты сам будешь на них нарываться. Представь себе: перед тобой две дороги, на одной лежит один рубль, на другой сто. Ты всегда будешь сворачивать туда, где рубль – один. И даже хуже: на каждой такой дороге этот несчастный рубль обойдется тебе долгом в сотню. Понимаешь?

– Бабьи сказки, – упрямо буркнул Славик.

– Ну, как хочешь, – вздохнула Ангелина. И добавила: – Девушки, кстати, ни тебе, ни знакомому твоему давать не станут. Совершенно определенно. Работаю с гарантией.

Она посмотрела на Славика таким взглядом, что того снова бросило в пот, и вся смелость испарилась вместе со здоровым скепсисом, и Славик решился, и открыл рот, чтобы сказать: «Да, Ангелина Яковлевна, я согласен, даже жениться согласен, если Галка согласится, и хрен с ней, с тещей, только не проклинайте, я больше не буду!» – и в этот момент заговорил Михалыч. Встать он пока не мог, а вот речь вернулась – пусть и очень похожая на речь пьяного.

– Славян, лошара помойная, терпилой заделался, баран? А ты, кобыла старая, убью нах, а ну пшла вон, бегом!

Ангелина проигнорировала эту тираду.

– Ну, Черепанов?

Славик выдохнул. Похоже, и правда с ума сошел, чуть на очередной геморрой не попал. Гипнозом, что ли, старуха владеет? Вовремя же Михалыч оклемался!

– Нет, – отрезал Славик.

– Что ж, – проговорила она. – Ты выбрал.

Медленно так проговорила, тягуче. А вот дальше действовала очень споро.

Достала из сумочки и поставила на стол серебристый цилиндр с ладонь диаметром и такой же в высоту. Сняла плотно пригнанную крышку, извлекла чудовищный предмет – глаз, вне всякого сомнения мертвый, с помутневшей роговицей, посиневший. Ловким движением вынула – как будто вывинтила – свой собственный левый глаз и вставила на его место этот, жуткий. В упор посмотрела им на Славика. Словно ствол навела.

Он еще успел удивиться – никогда не знал, что у училки один глаз стеклянный. И успел осознать, что все происходит как во сне: кошмар какой-то творится нереальный, и надо либо бежать, либо хоть закричать, но невозможно, и никто вокруг – а народу-то в кабаке полно! – почему-то не обращает внимания…

Ангелина резко зажмурилась. Из жуткого глаза вырвался комок слизи, перелетел, как плевок, через стол, врезался Славику в переносицу. Затем старуха нацелилась на Михалыча и повторила трюк, угодив на этот раз в лоб.

Славика вырвало на пол.

Он еще слышал, как Ангелина Яковлевна с неожиданной нежностью произнесла: «Ласточка, кормилица…» – и как прозвучали и смолкли ее шаги.

Когда Славик пришел в себя, ведьмы в кабаке уже не было. И продолжал греметь «Рамштайн».