Говорящий с богом (СИ)

Вот, Боже. Такая вышла история. Теперь-то, правда, думаю: может, зря я все рассказал? Ведь это ты по великой щедрости послал нам браслетик - стало быть, знаешь, что да как случилось. Я очень хотел развлечь тебя, вот и рассказал - от одной моей большой благодарности. Ведь ты так много милости послал нам!..

Позволь, Боже, напоследок одну маленькую просьбочку. Нету у нас с Фридой детишек, а очень хочется. Уж не первый год стараемся - все никак. Если подумать, то оно и не диво. Видел бы ты мою женку: она - как пугало огородное! Но ведь и такая может рожать, правда? Вот и прошу: устрой для нас такое счастье! Тебе, наверное, оно раз плюнуть. Только щелкнешь пальцами - и готово. А мы по гроб жизни тебя славить станем!

Ну, прощай, Боже. Больше не посмею тебя задерживать.

Ах, да, еще совсем крохотное... Марси - плешивая наша овечка... не поможешь ли ей как-нибудь?

Что дело плохо, мы поняли на четвертый день. Ну, в смысле, и прежде понимали, а тут до самых косточек прочувствовали. Хесс - один из наших матросов - замерз насмерть. Вечером лег, утром не встал. Потрогали - ледышка.

Надо сказать, прошлым вечером боцман с воинами крепко поспорили: Бивень хотел разжечь костер, а воины - наотрез. Бивень говорил, стуча зубами: "Померзнем же без костра! И так уже еле ноги гнутся...", кайры отвечали: "Враги заметят дым - придут". Тем днем прошел снег, так что следы наши припорошило, но холод стоял - жуть. И Бивень, вопреки воинам, попытался зажечь огонь, а кайр Мой вынул меч и сбил с боцмана шапку. Провел клинком вокруг себя, на каждого морячка указал: мол, кто еще желает огня? У меня в тот час руки были - как дубовые, зубы давно устали стучать, ног вовсе не чувствовал - но все же костра мне расхотелось. Даже Ворон при всей своей дерзости не решился возражать.

Боцман бросил огниво и пристал к капитану: "Кэп, ну хоть вы им скажите! Погубят нас вояки!.." Но капитан ответил: "Плюнь, боцман. Не все ли едино, от чего подохнуть?" Костер так и не зажгли, а на утро помер Хесс. Все волками смотрели на Моего. Никто слова не говорил, но от общей злобы аж мороз казался крепче. Кайру, правда, было плевать на нашу злобу. А вот Джон-Джону, грею, - нет. Его ненавидели заодно с хозяином, ведь вчера, когда за костер грызлись, он был на стороне кайров. Джон-Джон маялся: то к одному матросу подойдет, то с другим заговорит, - а все только цедят сквозь зубы. Джон-Джону было до того паршиво, что он возьми и скажи своему кайру:

- Хозяин, давайте уйдем от них.

Мой обозвал его дубиной. Джон-Джон сказал:

- Я не о том, чтобы сбежать, хозяин. Я вот о чем: мы с вами по снегу ходим скорей, чем морячки. Двинем самым быстром шагом и за три дня будем у первой заставы горной стражи Ориджинов. Там возьмем отряд и вернемся за остальными.

Кайры задумались. Правда была за Джон-Джоном: мы хоть и понадевали снегоступы, а все равно ползли улитками. Без нас воины бы втрое быстрее двинули, и им эта мысль, конечно, понравилась. Горная застава Ориджинов - это такой крепкий матерый форт с кучей запасов. Там огонь, вкусная еда, теплые постели. Без нас кайры в три дня там окажутся...

Глянули они на нас этак хмуро, и сразу мы поняли, о чем кайры думают. "Кому нужны морячки?" - вот о чем. Бросить нас, а самим уйти - такая у них мысль возникла. Кайры - дворяне, а мы - простые. Мы для них - что пыль придорожная. Как-то сроднились в плаванье, отвыкли от этих понятий. А теперь вот, пора вспоминать...

Мой сказал:

- Возьмем с собой Марка. Он - личный пленник герцога, нужно вернуть в Первую Зиму.

Потом добавил:

- И Козлика надо взять. Он герцога порадует.

Названных двоих Джон-Джон выловил из строя, подвел к воинам.

- Ну, кайр Джемис, - спросил Мой, - выступаем?

Джемис стоял будто в нерешительности, а рядом - Гвенда. Она от него на шаг не отходила.

- Наша первейшая задача, кайр Джемис, - доставить в Первую Зиму вести, пленников и трофей. Жизни матросов - не наша забота.

Это Мой сказал, а Джемис промолчал, хмуро набычась. По-военному он понимал, что так и надо сделать, а по-людски - против сердца оно было. Никто не думал, что у Джемиса есть сердце... но, видно, кроха осталась.

- Кайр Джемис, - поторопил Мой, - мы не имеем права рисковать из-за черни. Нас ждет его светлость.

Как тут Марк возьми да и скажи:

- Не думаю, кайр, что вы со мною быстро пойдете.

- Это еще почему?

- Ох, нога разболелась! - он хлопнулся в снег и схватил себя за ляжку. - Ох, сил нет! Бедная моя ноженька!..

- Ты чего это?.. - не понял Мой.

- Ох-ох-ох, - причитал Ворон. - Придется вам меня нести. Сам ни шагу не смогу! Давайте, кайр, я вам на спину залезу...

Мой понял, что над ним смеются, и рассвирепел. Выхватил клинок, ткнул в шею Марку:

- Вставай, подлец!

- Никак не могу, ой-ой-ой!.. - Марк все гладил свое бедро и поскуливал. - И ведь обидно-то: из-за проклятой ноги и я головы лишусь, и вам неудобство. Придется лорду Десмонду доложить, как его пленника потеряли... А лорду Десмонду потом перед сыном отвечать! Стыд-то какой: старику-отцу перед юношей оправдываться!.. И все - от одной конечности... Ох, печаль-то!

Мой опешил, рубить не решился. Кайр Джемис ухватил Марка за шиворот, поднял на ноги, отряхнул от снега. А потом с размаху врезал по челюсти - Марк аж на три шага отлетел.

- Это тебе, чтобы не паясничал. Я предупреждал, и не раз.

Мой хохотнул:

- Ну что, переболела нога?

Но Джемис оборвал его:

- Ворон прав, кайр. Нельзя бросать команду. Герцог бы так не сделал.

- Герцог хочет скорейших вестей!

- Верно. Потому вы с Джон-Джоном пойдете вперед с докладом. А я останусь с моряками.

- Вы их не защитите, кайр Джемис.

- Вы пришлете мне помощь от заставы.

- Вас настигнут раньше, чем придет помощь.

- Я что-то придумаю, - Джемис ухмыльнулся, показав зубы.

- Марк с нами? - спросил Мой.

- Пускай сам решит, - бросил Джемис.

Ворон выбрался из сугроба, потер синяк на подбородке.

- Ночевать на морозе, жрать снег, получать по морде - это так заманчиво, кто сможет отказаться?..

Так вот кайр Мой и Джон-Джон ушли, взяв с собой Козленка Луиса. А Марк и кайр Джемис остались с нами. Воин вынул из кармана священный браслет и сунул Ворону:

- А теперь, умник, напряги все мозги, какие имеешь, и оживи мне эту штуку.

* * *

Боже, будь здоров и счастлив, и пусть славится твое имя! Не могу и слов найти, чтобы высказать всю нашу тебе огромную благодарность!

Бедная черная Марси все паршивеет: уж половины шерсти как не бывало. Потому забрали мы овечку в дом - жаль ее, бедолагу, на морозе оставлять. Сперва мы с женкой опечалились из-за Марси, а потом смекнули, что к чему на самом деле! Ведь прошлым разом ты, Боже, из наших двух просьб только одну выполнил: исцелил мою простуду, а женкин зуб оставил. А теперича я просил детишек нам с Фридой и здоровья для Марси. Коль овечка все хворает, то, выходит, ты вторую нашу мольбу услышал!

Мы с женкой от счастья места себе не находим! Пугало мое не ходит по избе, а прям выплясывает. И я тоже, грешным делом, то песню запою, то насвистывать стану - вот ни с того ни с сего, на ровном месте! А как с Фридою глянем друг на друга - так и улыбаемся. Все благодаря тебе, Боже! Ты - самый великий и благостный изо всех! Сколько ни молились мы Праматерям с Праотцами, а такой щедрости в жизни не видали!

Тут к нам наведывались люди с хутора и рассказали кой-какие новости. Говорят, граф с герцогом повздорили и собрались биться. Герцог сильнее, но он далеко - аж в столице. Граф послабее, но близко. А мы-то аккурат на краю между ихними землями живем. Из хутора многие берут вещички и уходят к герцогу в Первую Зиму, хотят за каменными стенами спрятаться. Нам бы с женкой тоже всполошиться... Но веришь ли, Боже, никакой трусости мы не испытываем. Смело себе смотрим вперед, знаем, что все обойдется. Это благодаря тебе у нас духу прибавилось! Ежечасно чувствуем мы твою заботу!