Просо судьбы (СИ)

Где-то по краю сознания скользили слова глашатая, тут же прибиваемые ожесточившимся дождём к земле, зачитывающего имена обвиняемых, их прегрешения и меры воздействия к ним. А перед глазами юного, скороспелого стражника стоял полный муки и тоскливой безнадёжности взгляд молодой девушки благородных кровей, наверняка какой-нибудь баронессы или маркизы. И ни отвернуться, ни смыть его дождём никак не удавалось, ибо он отпечатался в самой простодушной, совсем не закалённой душе Рябого.

Народ вновь зашумел, заворчал, будто приветствуя новых действующих лиц. Рябой автоматически повернул голову на одеревеневшей шее влево и увидел группу всадников, поспешно приближающихся по коридору, выстроенному стражниками.

Мучительный крик первого пытаемого заставил его вздрогнуть так, что клацнуло древко копья о полуопущенный щит.

У него была возможность с утра рассмотреть ужасные агрегаты и инструменты, вроде топоров, клещей, разновеликих ножей, пил и молотов, устанавливаемых на помосте помощниками палача.

Сердце внезапно прострелила сильнейшая боль, в глазах потемнело, он почувствовал, как по ноге потекла горячая жидкость, успел ещё несколько раз беззвучно хлопнуть ртом, точно выброшенная на сушу рыба, то ли зовя на помощь, то ли от катастрофической нехватки воздуха, прежде чем безвольной тряпкой пасть на мостовую.

Он принял удар на дагу, правой же, не успевая довернуть меч, сделал шаг вперёд, просто влепил рукоятью в раззявленное бородатое лицо, с мимолётным удовлетворением отметив, как окрасился в алое кулак. Но на место отшатнувшегося стражника тут же встал новый, огромный косматый детина без шлема, в простом нагруднике, топор на длинной рукояти которого выглядел весьма устрашающе.

РоГичи как-то отстранённо подумал о том, что РоШакли собрал под своей рукой весь сброд королевства. Ирония судьбы: в прежде достаточно мирном, благословенном, процветающем Агробаре в стражу замели бандитов, ворюг и прочих уродов — это-то он знал наверняка. Куда катится мир? Но эти мысли промелькнули чересчур быстро и как-то вскользь, уже не сильно тревожа тот лёд, в который превратились разум и сердце. Он просто стал абсолютно равнодушной — даже к собственной гибели — машиной для убийства. Пусть изрядно побитой и крайне уставшей, но, тем не менее, продолжающей размеренно и исправно вести свою грязную, но необходимую работу.

От первого удара он просто уклонился, но длинный и насыщенный событиями день сказался, и его шатнуло, поэтому к следующему удару он был уже не готов, и, предвидя смертельную траекторию, но не видя противника, он ещё более пригнулся, уходя влево. Противный скрежет и острая боль в правом плече заставили рухнуть на колено и грязно выругаться. РоГичи почувствовал, как из ослабевшей руки юркой рыбкой выскользнул меч и жалобно звякнул о брусчатку. Глаза, залитые потом, едва уловили надвигающееся движение, и он из последних сил прянул назад. Сапог врага зацепил скулу, едва не сменив направление ухода. Копчик и локти пронзили иглы, когда гвардеец упал навзничь. Мгновенная дезориентация, голову повело. Спустя же удар сердца, будто в насмешку, видимость прояснилась, чтобы явить картину во всей её простой неизбежности: лицо врага, заносящего для последнего удара топор.

Изображать пятящегося на заднице рака РоГичи не собирался. Да и, если честно, не осталось никаких сил, кроме как с достоинством встретить даму с косой. Даже в таком, не очень приемлемом полулежащем положении.

Детина неожиданно промедлил в замахе, глаза его из-под кустистых бровей вдруг зажглись диким восторгом, а рот перекосился то ли в победном кличе, то ли ещё в чём-то, что желала исторгнуть в крике его душа. Голову полонил нескончаемый гул, поэтому слышать, что же исходит от стражника, он не мог, а понять по кривящимся в густой бороде губам и оголяющемуся тёмному нутру глотки тоже не мог. Но недоумение было столь сильно, что Прейр, презрев возможность встретить смерть лицом к лицу, бросил мимолётный взгляд вправо, и понимание снизошло, словно луч солнца.

Удар топора снёс правый наплечник, а с ним и остатки тёмного маскирующего плаща, открывая красно-жёлтую тунику с вышитой на рукаве чайкой. Вот отчего ликовал детина — завалить самого королевского гвардейца, особенно по нынешним временам, было для него несомненной удачей, достижением и предметом хвастовства, и наверняка, будь его воля, то и голову капитана отдельно от туловища уволок бы с удовольствием с собой в качестве сувенира…

Кривые улыбки, практически одновременно прорезавшие лица врагов, конечно же имели разный настрой, тем не менее, ирония судьбы, как самая действенная художественная кисть происходящего, имела место здесь быть.

Топор пошёл вниз, но в следующее мгновение, в казалось бы, монолитную фигуру, кто-то врезался. Реальность, словно действительно отодвигая кончину, вновь включила органы чувств, и РоГичи со всхлипом втянул в себя воздух, слыша разочарованный рык грохнувшегося о мостовую детины и наблюдая, как Ранье, один из его гвардейцев, отчаянно отмахивается от наступающего на него другого бородача с окровавленной рожей и обломком копья.

Нужно встать и помочь! Мысль билась в мозгу, посылая тревожные импульсы в ватное, словно неродное, тело. Он перевалился на живот, утвердился на коленях, будто старый шелудивый пёс, пошатывающийся от сквозняка. Поднял голову и увидел, как в паре локтей от него, среди трупов, шевелится крупное тело сбитого с ног стражника. Эту опасность никак нельзя было проигнорировать — если детина встанет, им с Ранье точно не жить.

Даже не пытаясь подняться на ноги, он так — на четвереньках, как какое-то уродливое насекомое, погрёб по скользкой от крови брусчатке, едва огибая распластанные на земле неподвижные тела, к недовольно потряхивающему головой оглушённому стражнику. И, лишь когда перед ним возникла уверенно поднимающаяся спина, РоГичи сообразил, что кроме намертво зажатой в левой руке даги, у него из оружия больше ничего не осталось. Впрочем, в данной ситуации это был более чем приемлемый вариант, нежели бесконечность назад брошенный им меч, или секира, острый кончик которой в запёкшейся крови торчал из-под Грега, ещё одного его гвардейца, ценой собственной жизни прикрывшего его, своего командира, от подлого арбалетного болта.

Не тратя драгоценного времени, чуть отклонившись в сторону, словно косой — помогая руке набрать необходимую инерцию, молясь, чтобы попасть в стык кожаных пластин, прикрывающих спину и грудь стражника, Прейр нанёс удар.

Но, видимо, Единый либо смотрел в иную сторону, либо он вообще был глух к подобным просьбам, лезвие, вроде как попав куда надо и — судя по визгу — зацепив тело, неожиданно скользнуло в сторону, так и не доведя дело до конца. Стражник, почувствовав, что враг совсем рядом, сзади, попытался боднуть головой, но так как капитан, так и не разогнувшись, вновь заносил руку вдоль брусчатки в повторном отчаянном ударе, то следствием этого движения стало падение того на спину и отлетевшая в сторону дага — гвардеец едва успел вытащить из-под тяжёлого тела отбитую руку. И тут же навалился на грудь, вдавливая локоть в шею.

Сильнейший удар в скулу потряс голову, но РоГичи не ослабил хватку. Левая пятерня стражника упёрлась в подбородок капитана, пытаясь отжать его, а вот правая судорожно запорхала у пояса. Мгновенно сообразив, до чего хочет добраться противник, РоГичи дотянулся указательным пальцем правой руки до безумно таращившегося глаза и воткнул его в ненавистное око. Тело под ним забилось, но Прейр лишь пошире расставил ноги, наклонил голову, подставляя под затихающие удары макушку и убирая шею, теперь сам попытался нащупать заветный предмет на поясе, рукоять которого всё это время давила в районе живота.

Лезвие мелькнуло, но было остановлено буквально в пяди от налитого кровью глаза.

И вновь мгновенье замерло в шатком равновесии. Клинок — как тонкий мостик между жизнью и смертью, кровожадно подрагивая, то приближался, то отдалялся от бьющейся в ужасе плоти. РоГичи, плюнув на всё остальное, навалился на рукоять, рывками пытаясь приблизить конец, а широкие ладони, покрытые редким чёрным волосом, вцепившиеся в кисть, противостояли ему.