Спящий дракон

— Что ты ему предложил? Впрочем, я, кажется, знаю. — Она шутливо погрозила ему пальцем.

— Не обращать топор против него.

— Звучит прекрасно. — Она почесала кончик короткого широкого носа. Словотский клялся, что этот нос — результат несчастного случая; Джеймс Майкл готов был биться об заклад, что он такой с рождения. К сожалению, выяснить это не было никакой возможности; Дория старательно пропускала мимо ушей все вопросы на эту тему. — Но когда-нибудь он не удержится и примет бой, если ты настоишь. Потому что он забияка. Он мог бы… — Она оборвала себя. — Не важно.

Джеймс Майкл вздохнул. Было совершенно ясно, почему Куллинан не хочет драться с ним, несмотря на постоянные провокации. Если Ахира сразит Барака — Куллинан выбывает из игры. Если Барак исхитрится убить Ахиру — из игры, хоть и временно, выбывает Джеймс Майкл. А Куллинану вовсе не хочется вышибать из игры калеку.

— Думаю, он понял, что от живого и здорового Ахиры пользы отряду будет куда больше, тем паче под землей.

Привычные к подземельям, там гномы были особенно полезны: способность видеть в темноте давала им огромные преимущества.

— Это звучит немного слишком… расчетливо для Барака. Его интеллект, по-моему, не настолько высок.

— Мудрость, Дория, мудрость. Барак самый мудрый боец в отряде. Он не берсерк, как Ахира. — Он свел пальцы в шишковатые кулаки и ударил себя в грудь. — Ар-рг.

От дверей прозвучал новый голос.

— Что, опять берсеркствуешь?! — С этими словами в комнату ввалился Уолтер Словотский, волосы его были влажны. — Привет, Дория, привет, Джеймс! — Он кивнул, швырнул книги на пол, сбросил башмаки и, подойдя к столу, уселся на его дальний край, скрестив ноги. — Как дела?

Из всех, кого он знал в кампусе — да, черт возьми, из всех вообще, кого он знал в жизни, включая родителей, — Джеймс Майкл ни с кем не чувствовал себя так спокойно, как с Уолтером Словотским. Завидовал ему, конечно, но не очень: Джеймс никогда не желал быть Великим Футболистом. Этот уверенный в себе исполин совершенно не задирал нос. Выпихивал ли он с поля квотербеков или просиживал целыми днями в Сельскохозяйственной библиотеке, готовясь к выпускным экзаменам по мясообработке (курс, о котором Словотский не вспоминал без содрогания), — Уолтер был уверен, что вселенная вращается вокруг него и именно поэтому с ней все в порядке.

Огромная ладонь, медленно поднявшись, коснулась подбородка Дории.

— И где же тебя, лапочка, носило в прошлую пятницу?

— В четверг. — Она отвела его руку. — И ты отлично знаешь, где меня не было; сам же вопил: «Хочешь играть — приходи вовремя».

— Нет, именно в пятницу. По-моему, ты собиралась провести со мной ночь.

— Ш-ш-ш! — Она ткнула было пальцем в Джеймса Майкла, но опустила руку. — Не думаю, что…

— Как мило! Ты не думаешь. — Он повернулся к Джеймсу Майклу, ероша темные волосы толстыми пальцами. — Джимми, мальчик мой, тебя очень удивит, что мы с Дорией время от времени друг с другом спим?

— Уолтер!

— Нет, не очень, — отозвался Джеймс Майкл. Бледные щеки Дории сперва порозовели, потом заалели, а потом стали густо-пунцовыми. Он взглянул девушке в глаза, подавляя желание погладить ее по руке. — Не думай, он мне ничего не рассказывал. Просто я хорошо понимаю людей. — На миг он умолк и договорил со злой иронией: — Научился у компьютеров.

Уолтер помрачнел.

— Именно так. Прекрасно. Я о дамах не сплетничаю. Надо постараться не сболтнуть Куллинану — он что твоя бомба, только и жди, что взорвется… Главная ваша, евреек, проблема в том, что вы готовы делать что угодно, но говорить не желаете ни о чем.

К щекам Дории уже вернулся нормальный цвет, и потому взгляд, брошенный ею на Словотского, оказался язвителен, а не смешон.

— Еще один из Законов Словотского?

— Именно. — Он по-птичьи склонил голову к плечу. — Хотя сказал это не я, а один из множества моих соседей по комнате, рабби Бернштейн, кажется.

«Множество соседей» — это еще мягко сказано, — подумал Джеймс Майкл. — Мало кто согласится все время ночевать на диване в общей комнате».

Словотский просветлел.

— Впрочем, почему бы и не позаимствовать? Сказано-то хорошо. Назовем это… ну, хотя бы двадцать третьим Законом Словотского. — Он встал на ноги. — Схожу за кофе. Кому-нибудь что-нибудь принести?

— Ботинки, — сказал Джеймс Майкл.

— Прости, там их не продают. Гамбургер подойдет? — похлопал себя по заднему карману джинсов. — За мой счет. Выиграл приличный заклад, что мы йельцам не уступим.

— Прежде чем идти, надень ботинки.

Словотский глянул вниз — на обтянутые голубыми носками ступни, потом сделал пустые глаза.

— Джеймс, когда росту в тебе шесть с лишним футов, а весу — двести двадцать три фунта, никто ничего не скажет тебе о ботинках. — Его глаза блеснули. — «Уолтер не въехал. Кто-то там что-то сказал? А он где?.. Ах, нельзя войти?.. А почему?.. У-ол-тер н-не по-о-нял». — Он с легкой печалью пожал плечами. — Ты себе не представляешь, как легко все верят, что если ты большой, то обязательно громила. Так вам принести что-нибудь?

Дория повела плечами.

— Кофе, пожалуй.

— Джеймс?

— Травяной чай. «Красный Зингер», если у них есть. И побольше сахару. — Он подмигнул Словотскому и прогудел его густым басом: — Ахире нужно поддерживать силу.

— Самое то. — Уолтер задержался в дверях. — Только если я чуток задержусь — пусть без меня не начинают. Конечно, при условии, что все придут вовремя.

— Размечтался.

От голоса Дории веяло холодом.

— Эй, доктор Дейтон! Подождите!

Джейсон Паркер припустил бегом, оставив Рикетти далеко позади.

Худой сутулый человек остановился у светофора и оглянулся; яркий зеленый свет бросал на его лицо резкие тени. На нем была поношенная шерстяная куртка, местами прожженная: он никогда не выпускал из зубов вересковую трубку. Куртка, как и трубка, как и потертый кейс, как и их хозяин, прожила долгую жизнь; складки на ней давно и с успехом сопротивлялись всем усилиям, с какими валки и утюг пытались их разгладить.

— Доброго вечера, мистер Паркер. — Голос, казалось, принадлежал другому человеку — то был сильный молодой тенор, им мог бы говорить шестнадцатилетний юноша, но не шестидесятилетний профессор психологии. — И вам тоже доброго вечера, мистер Рикетти, — добавил он, когда Лу Рикетти, тяжело дыша, нагнал их под светофором. — Полагаю, вы готовы к завтрашней контрольной?

Лу Рикетти пожал плечами. Его лицо покрывали мелкие бисеринки пота.

— Надеюсь, док. «Апологию» я выучил почти наизусть. Что до «Республики», так у меня это второй заход.

Джейсон фыркнул. «На что угодно спорю, — подумал он, — Лу снова провалится; он вряд ли способен воспринимать отвлеченные понятия. Эти технари…»

— Может, не будем сегодня об учебе, док? Сегодня вы ведете игру, а не доказываете нам постулаты своими умозаключениями. — И он нетерпеливо шагнул к общежитию.

Дейтон несколько раз пыхнул трубкой и двинулся следом.

— Вы все перевернули, мистер Паркер, — заметил он, выпустив колечко дыма; оно тут же унеслось, подхваченное легким прохладным ветром. — Это постулаты формулируют, чтобы доказывать умозаключения, а не наоборот.

Джейсон пожал костлявыми плечами и сунул руки в карманы военной куртки.

— Это вы так говорите. А мне вот кажется — вы, философы, делаете попеременно и то, и другое. Вроде как на тарзанке летаете.

— Хорошо сказано. Неверно, заметьте себе, но хорошо. — Дейтон глубоко вздохнул. — Но в главном вы правы. Сегодня мы играем. Мистер Рикетти, прошу прощения, что смутил вас напоминанием о контрольной.

— Все в порядке, док. — Рикетти склонил голову набок. — Может, намекнете, что нас ждет дальше, после того, как мы прошли сокровищницу?

— Рикки, не надо. — Джейсон постарался не выдать своего раздражения, но у него ничего не вышло. — Он или просто ничего нам не скажет — а тогда зачем понапрасну тратить голос? — или скажет, и это разрушит игру. Пусть все идет, как идет, не надо…