Последний из рода [Закат двух солнц] (ЛП)

Человек — калека, который гордится своим уродством, выставляет напоказ свои язвы. Вы прячетесь за стены вашей цивилизации только потому, что не в силах стать частью мира, слиться с природой, слиться с тем, что вас окружает. Вместо того чтобы жить в гармонии с миром, человек прячется за своей цивилизацией; проклинает и ненавидит истинную, настоящую жизнь, отрекшись от мира, дабы оправдать собственный провал. Учти, что мир не будет терпеть вечно ваши поношения, и настанет день, когда человечество будет сметено с лица земли, как ему и подобает!.. И даже ты, Кейн, ты, который известен как самый опасный человек на свете, — мог бы ты выжить в этой пустыне и пройти ее из конца в конец без своего коня, одежды, оружия? А я — могу!.. Мой народ старше. Мы уже рожали детей и убивали коз, когда человеческий бог, таясь в самых темных тенях, играл в свои дурацкие игры, лепя человечков из останков чудовищ. Появись люди в те времена, когда мой народ был еще юн, цивилизация спасла бы их не лучше, чем яичная скорлупа! Та Земля была дика и сумасбродна — не чета нынешней. Мои предки вызывали бури, смерчи, ураганы, которые могли смести и сравнять с землей все ваши города, как сметает ветер мертвые листья с деревьев! Один на один они сражались с тварями, которых люди уже не застали: саблезубые тигры, пещерные медведи, мамонты и многие другие, чья сила и жестокость неведома в нынешний полудохлый век. Мог ли человек выжить в ту суровую эпоху? Сомневаюсь, чтобы его в те времена спасли хитрости и уловки!

— Вероятнее всего — нет, — кивнул Кейн. — Но ведь твой народ имеет перед моим весьма заметные преимущества. — Теперь следовало быть осторожным и не зайти слишком далеко. — Если бы мой шаг был так же широк, как твой, мне скорее всего не понадобился бы конь, чтобы пересекать пустоши. Хотя мне кажется, найдись на свете животные, подходящие вам по росту, ты не кривил бы так презрительно рот. И если бы я мог с той же легкостью, с какой ломаю сухие ветки, разорвать пасть льву, мне не нужен был бы меч. Твоя похвальба ничем не лучше моей: ты совершенно забыл, что ваши размеры дают вам фору перед всеми опасностями на свете. Кто же отважнее: один из твоих предков, голыми руками душащий пещерного медведя, который не так уж и превосходит его ростом и силой, или человек с копьем, убивающий тигра — зверя, во много раз сильнее его?

Он умолк, наблюдая за тем, какое действие вызвала его отповедь. Но у Двасслира, похоже, был покладистый нрав. Утолив голод и согревшись у костра, великан был настроен достаточно благодушно, чтобы поспорить со своим крохотным гостем без драки.

— Это правда — вы старше и мудрее, — продолжал, воодушевясь, Кейн, — а люди — просто заносчивые младенцы. Но скажи, что же тогда есть цель вашего существования? Если вы не строите городов, не плаваете по морям, не осваиваете новых земель, не пытаетесь разгадать тайны мудрости предшествующих народов, то в чем же тогда заключаются ваши достижения? Поэзия, философия, магия, алхимия… достигли вы мастерства в каком-нибудь из этих искусств?

— Смысл нашего существования — жить в гармонии с окружающим миром, не воюя с природой, — почти проскандировал Двасслир.

— Ну хорошо, предположим. — Кейн взмахнул рукой. — Быть может, вы находите удовольствие в столь примитивном образе жизни. Но все же смысл существования народа должен, вероятно, заключаться в том, чтобы как можно лучше сыграть отведенную ему роль. И если твой народ так хорошо живет в гармонии, почему же тогда вас становится все меньше и меньше, а глупых людей — все больше и больше?

Ваш народ никогда не был многочисленным, но теперь человек за всю свою жизнь может так никогда и не увидеть ни одного великана. Или вы покидаете этот мир вместе с отжившей эпохой, чтобы однажды уйти совсем и остаться только в легендах, как те твари, бок о бок с которыми жили твои предки? Что же тогда останется после вас? Что расскажет о вашей былой славе и величии?

Двасслир покачал головой с таким печальным видом, что Кейн пожалел о сказанном.

— Да, Кейн, если судить по численности народа, твой благоденствует. Но я ничем не могу ни подтвердить, ни опровергнуть твоих утверждений. Это правда, что с течением столетий нас становится все меньше и меньше, но я не могу сказать тебе, отчего это так, а не иначе. Нам отпущена долгая жизнь — я не настолько моложе тебя, как ты думаешь, Кейн. Мы медленно старимся и не спеша растим детей, но ведь так было и всегда. Наши исконные враги либо перевелись, либо затаились в недоступных ни нам, ни человеку местах. Наши целители безыскусны, но могут вылечить нас от всех напастей, какие нам страшны. Нет, смертность среди нас не повысилась. Видимо, дело в том, что сам наш народ состарился и устал. Вероятно, мы последуем за теми огромными животными, что делили с нами мир на заре времен, а теперь ушли в тень прошлого. Но они, по меньшей мере, научили нас многому! А теперь их нет. Все идет так, словно мой народ пережил свое время и теперь вымирает от скуки. Мы — как тот король, который истребил всех врагов и обрек себя на долгую и тоскливую старость… Мой народ появился в героический век, Кейн! Поистине это была эпоха великанов! Но теперь она ушла, мертва! Огромные звери — наши спутники, исчезли. Исчезли и древнейшие народы, чьи воины сотрясали корни гор. Землю наследуют изменившиеся существа. Человек, вскарабкавшись на руины великой эпохи, провозглашает себя хозяином мира! Быть может, человек и сумеет выжить, если останется в одиночестве. Но мне кажется, он скорее уничтожит сам себя, пытаясь овладеть чудесами древних народов и обнаружив, что не в состоянии управлять ими!.. Но когда настанет такой день — день безраздельного господства человека — надеюсь, мой народ уже не будет тому свидетелем. Мы — раса героев, которая пережила эпоху героев! Можно ли винить нас в том, что мы устали жить в этом мире хвастливых пигмеев!

Кейн молчал.

— Кажется, я понимаю твои чувства, — проговорил он наконец. — Но обрекать себя на безвестность, спокойно смотреть, как исчезает былая слава, кажется мне, не слишком пристало героям.

Кейн снова помолчал, не желая сгущать накрывшую их костер мрачную тень меланхолии.

— Но что же привело тебя сюда, в эту безжизненную пустыню, где нет ничего, кроме серых камней и песка? — спросил он, пытаясь переменить тему разговора. — Или эти безымянные горы и есть граница вашего древнего королевства?

Двасслир встряхнулся, потер руки и подбросил в костер веток с листьями.

Костер взметнул вверх сноп искр, красными звездочками осевших в темноту.

— Я здесь кое-что ищу, — ответил великан. — И не делаю из этого никакого секрета, хотя тебе, наверное, как и моим друзьям, это тоже покажется не стоящим усилий… Столетия назад, когда этот край не был столь опустошен и непригоден для жизни, в этих горах селились мои сородичи. И горы эти не были безымянными, их называли Антомарисским лесом. Под этими холмами тянутся бесконечные пещеры, которые мои предки сначала использовали как жилье, а потом, начав строить дома, — как копи. Тогда здесь было значительно теплее, долины стояли в зелени и цвету. В те времена здесь было куда приятнее, чем нынче… То были великие дни!

Жизнь — бесконечная игра со смертью, опасности подстерегали нас на каждом шагу — опасности, достойные величия моего народа! Можешь ты представить, какой мощью мы тогда обладали? Мы стояли лицом к лицу со всеми враждебными существами окружавшего нас первобытного мира. Нашими богами были Лед и Пламя — воплощения двух противоположных начал, правящих тогда Землей! Нашими врагами были не только силы Земли или огромные звери, нет — древние расы, о которых у вас нет даже легенд. Они противостояли нам!.. Быть может, именно их колдовством этот край теперь опустошен и безжизнен. Наши легенды рассказывают о битвах между странными народами, воевавшими при помощи странных орудий, когда мир был еще молод. И мои предки одержали тогда над ними победу, и не одну. Победитель одного из сражений — король Бротемлейн, чье имя тебе, может быть, известно как имя величайшего из королей моего народа, правил этой страной. Его тело покоится в одной из пещер под холмами, и на челе его все еще красуется драгоценная корона моего народа — уже тогда она была древней, — оставленная ему после смерти в память о бессмертном величии его правления.