Полонез

— Я хотела поговорить с тобой…

Он снова покачал головой.

— Ты не хочешь меня слушать?

Он молчал. Маша поднялась с кресла.

— Я пойду…

Он кивнул.

— После… — голос его дрожал.

Не прощаясь, она вышла из квартиры и захлопнула за собой дверь.

Денис долго стоял не шевелясь. Вот и случилось то, что должно было когда-нибудь случиться. Все эти годы, за исключением первых месяцев, он ждал… Маша была слишком другой, совсем не такой, как он. Он стал ее первой любовью, но любила она в нем подобного себе. Ждала от него успехов, не зная, что успех для него — совсем не в том, в чем видели его ее родные. Откуда им знать о муках творчества, бессонных ночах и радости найденной формы?..

Денис прекрасно понимал разницу между собой и Машей и видел все трещинки, которые наметились в их отношениях. Трещинки эти становились всё шире, а он ничего не предпринимал, лишь наблюдая. Он знал, что в жизни нужно пройти через многое. Для героев своих рассказов он придумывал испытания и посерьезнее…

Сейчас, когда это случилось, он даже испытал облегчение. Но вместе с тем его пронзила страшная боль — такая, что даже трудно стало дышать. Он не хотел, чтобы Маша видела его таким, потому и повернулся к ней спиной. Теперь, когда она ушла, он больше не сдерживал чувства. Но они клокотали где-то внутри, в то время как со стороны за ними наблюдал трезвый взгляд художника.

«Я извращенец, — подумал Денис. — Вместо того чтобы кричать от боли, я пытаюсь исследовать ее и хорошенько запомнить, чтобы использовать когда-нибудь в рассказах».

Он вдруг понял, что Маша стала для него гораздо желаннее, чем прежде. Захотелось побежать, догнать ее, вернуть во что бы то ни стало. Денис высунулся в окно и закурил. Святая вера в силу сигареты помогла ему преодолеть искушение.

«Надо найти Эдика!» — понял он.

Эдик Геворкян был человеком необычным. Крови разных народов сплелись в нём самым неожиданным образом. Тех, кто плохо знал его, Эдик поражал смесью добродушия со злорадством и благородства с цинизмом. Красота эпизода нередко увлекала его больше, нежели драматизм общей картины, и страдания ближнего нередко виделись ему чрезвычайно комичными, чего он нисколько не стеснялся выражать вслух. Работал он осветителем в театре и в двадцать пять лет смотрел на жизнь взглядом искушённого эстета на театральное шоу.

Едва Денис излил ему душу, глаза Эдика заблестели азартным блеском, и он, не раздумывая, предложил найти женщину. Лучше — двух.

— Есть тут поблизости одна конспиративная квартира, где нас примут, — подмигнул он. — Надо только взять с собой чего-нибудь выпить…

По дороге в магазин Эдик рассказал анекдот, который (Денис знал это) мог рассказать только Эдик:

— Было у отца три сына. Утром старший вышел во двор и тут же наступил на грабли. Потер разбитый лоб и пошел дальше. Следом за ним вышел во двор средний сын. И тоже наступил на грабли. Потер разбитый лоб и пошел дальше. Последним вышел младший сын. Остановился на пороге, видит — грабли… А деваться-то некуда!

Денис захохотал. Эдик всегда знал, чем утешить ближнего в трудную минуту.

— А ведь напрасно смеешься, — заметил он. — Еще Чехов писал, что если в первом акте на сцене лежат грабли, — в последнем кто-то должен на них наступить.

— А ты не с ружьем на стене путаешь? — усомнился Денис.

— Какая разница! — отмахнулся Эдик. — Всё искусство — сплошные ружья и грабли! Только успевай лоб подставлять! Мастерство автора — в умении правильно их развесить и разложить. Говорю тебе по секрету, как писателю.

Умение придавать словам видимую значимость было одним из талантов Эдика. Впрочем, и в остальном он был личностью своеобразной: слушал музыку никому не известных групп, читал книги «шизанутых» авторов и любил живопись непризнанных гениев. Тех, кто оказывался с ним в компании, Эдик непременно заражал своими интересами: люди тащились от его любимой музыки, млели от живописи и балдели от предлагаемых книг… До тех пор, пока сам он оставался поблизости. Едва же Эдик пропадал из виду, слушать дальше музыку его кумиров никто не мог, от любимых его картин тошнило, а книги, читаемые Эдиком, хотелось немедленно снести в макулатуру…

В конспиративной квартире обещанных женщин не оказалось.

— На эти грабли кто-то уже наступил, — резюмировал Эдик ситуацию и тут же извлек из нее мораль: — Всякий облом есть начало нового приключения!

И с этими словами нажал кнопку звонка соседней квартиры. Дверь открыл небритый, сонного вида парень лет двадцати с небольшим.

— Простите, не будет ли у вас стакана? — спросил Эдик, сияя неотразимой армянской улыбкой.

Выяснилось, что парня зовут Вован, и у него будет не один, а целых три стакана. Бутылка была стремительно выпита, и через некоторое время друзья (уже втроем) покупали в магазине следующую. В процессе общения выяснилось, что у Вована на примете тоже имеется квартирка, куда следует зайти.

Женщин по указанному адресу оказалось целых четыре. Правда, с ними были еще двое мужчин, но Эдик и тут проявил природную смекалку, и вскоре одного из них услали за вином. Освободившееся место досталось Денису. Правда, радость оказалась недолгой — гонец вернулся весьма скоро и предъявил свои права. Спор немедленно перерос в драку, в которой Денису расквасили нос, и вскоре все мужчины были выставлены за дверь.

Наутро Денис почувствовал себя в состоянии сесть за новый рассказ.

Пару дней спустя в квартире Маши раздался телефонный звонок. Маша взяла трубку и чуть не взорвалась от радости, когда услышала голос Дэна.

— Привет! Можно тебя увидеть?

— Можно. Давай встретимся где-нибудь.

Когда, спустя полчаса, Денис подошел, Маша уже стояла недалеко от условленного киоска, торгующего мороженым.

Купив по стаканчику, они пошли вдоль проезжей части. Мимо проносились автомобили, шурша шинами, а они молча ели мороженое. Проглотив последний кусочек, Денис остановился и окинул Машу взглядом с ног до головы.

— Ты что? — удивилась она.

— Смотрю: какая ты теперь. Ты была с другим человеком. В тебе что-то должно быть не таким, как прежде.

— Перестань! Я такая же.

«Он прав, — подумала про себя Маша. — Я совсем другая. От прежней осталась одна оболочка. Он даже не представляет, насколько я изменилась…»

— Ты о чем-то хотел поговорить, — произнесла она.

— Мы тут на днях с Эдиком неплохо попьянствовали, — сказал Денис.

— Эдик — классный парень, — заметила Маша.

Оба замолчали. Стена между ними оказалась выше, чем думалось. Говорить было не о чем.

— Пойдем сейчас ко мне? — предложил наконец он.

— А может быть, потом? — спросила она почему-то.

— Нет. Сейчас. Потом у нас будет масса времени, чтобы поговорить обо всем.

Вечером, ложась спать, Маша вспоминала прожитый день и улыбалась. Никогда прежде Дэн не был таким неотразимым. У них действительно была масса времени, и они провели его с огромным интересом. Она словно открыла своего друга заново. После сегодняшнего приключение с Майклом казалось чем-то нереальным.

Однако на следующий день она поймала себя на том, что видит всё не так, как вечером. Эйфория улеглась, уступив место пустоте, и теперь ей всё больше вспоминался Майкл. «Он не знает, что я вернулась к Дэну, — думала Маша. — Это неправильно». Да и вернулась ли она? Дэн промелькнул яркой вспышкой и исчез. Вчерашний восторг был реакцией на последние переживания. Она слишком хорошо знала Дениса, чтобы поверить в чудо. Машу охватило отчаяние. Теперь ей захотелось найти Майкла, хотя она совершенно не знала, как и о чём с ним говорить.

«Что со мной?! — думала она. — Неужели я такая? Почему мне всё время нужен другой? Мне это не нравится!..»

Однако желание поговорить с Майклом было слишком навязчиво, чтобы ему противостоять. «Просто поговорить, — успокаивала себя Маша. — Пообщаться». Она вдруг вспомнила, что «Профессор Плейшнер» должен выступать сегодня вечером вместе с другими группами местного андерграунда в известном ей профлицее. Майкл приглашал ее на «сейшен».