Кастор Прайд. Хохот шута (СИ)

   Далее были приложены небогатые рекомендации по добыче бесценного дерева, из которых в частности следовало, что при наилучшем раскладе мне было необходимо доставить алиави, едва ли не целиком, с корнями и листьями, коли таковые найдутся. Однако в связи с тем, что Лига никогда не страдала избытками идеализма, ниже говорилось и о менее триумфальных итогах. В частности за удовлетворительный результат могла сойти любая часть дерева, от коры до возможных плодов. И я почему-то сразу решил, мне вполне подойдет именно удовлетворительный результат.

   Я взял следующий лист. На нем была начерчена не слишком подробная карта Шираз Донара - древней части Великого леса с указанием предположительного места нахождения алиави. Я в который раз вздохнул. Я искренне не любил Шираз Донар, хотя как член Лиги понимал, что если где и можно найти что-то действительно ценное так это там. Но ещё (и что более вероятно) там можно было найти смерть во всем её единоконечном многообразии. И мне всегда казалось, что второе легко перевешивает первое.

   Последние строчки гласили, что на организацию и исполнение всего предприятия мне выделяется не более двух месяцев. Времени не так чтобы много, но вполне достаточно. С другой стороны совсем не хотелось, чтобы эти два месяца стали у меня последними. Я залпом допил бренди и глубоко затянулся пряным дымом.

   - Тебе плохо, Кас?

   Кайлин. Она всегда так звала меня - Кас. Мне признаться не слишком нравилось, но так хотела она. И значит, для меня это было законом.

   Я поднял голову. Темные, слегка вьющиеся волосы, обнимали обнаженные плечи. Синие, бездонные глаза смотрели с искренним беспокойством. Лучи игривого света легко и насмешливо скользили по желанным губам. Прохладная, тонкая ладонь легла мне на лоб.

   Я улыбнулся. Я схватил её за руку и притянул к себе. От неё пахло медом и смородиной. Она первой поцеловала меня. Поцеловала и тут же с виноватой усмешкой отстранилась. Как всегда. Я привык.

   - Всё нормально, Кайли, - я с сожалением выпустил её руку. - Просто захотелось вдруг спокойно посидеть, выпить пива, посмеяться старым шуткам. Просто не знаю, успею ли теперь.

   - Посмейся со мной, Кас, - Кайлин улыбнулась. Улыбнулась той нежной, всепрощающей улыбкой, которая заставляла меня забывать всю боль, все обиды. Заставляла забывать злость и месть. Заставляла любить её все сильнее и сильнее.

   Я улыбнулся в ответ, засмеялся. Я смотрел в лазурь её глаз и понимал, что я сделаю всё, чтобы ещё раз увидеть их. Я найду проклятый алиави. Я принесу его хмурому командору. А потом вновь смогу почувствовать вкус меда и смородины на своих губах.

   Кайлин протянула руку, ласково погладила мою давно небритую щеку, лукаво подмигнула и ушла, вновь оставляя меня с рвущими сердце мечтами.

   Я любил её. Любил страстно и безнадежно. Понимая, что никогда не смогу быть с ней, и раз, за разом отрицая все аргументы разума. Разума, который уже подвел меня однажды. Который сделал так, что мне стало не хватать этого полного жизни мира. Который подарил мне иной мир. Мир странных, загадочных грез.

   Это было давно, около десяти лет назад. Уже тогда я вел не слишком отягощенный моралью образ жизни. Я много пил, много дрался, иногда убивал. Я легко менял города и женщин. И я всегда смеялся. Я хохотал над любой шуткой, - хорошей, плохой, жестокой. Я смеялся над жизнью и смертью, над счастьем и горем. Над гневом и слезами. Я смеялся, и мне было плевать, смеется ли кто-то со мной. Я засыпал с усмешкой на губах и просыпался под собственный хохот. Я жил в этом смехе. Я был его первым и последним мгновением.

   Но постепенно смех стал стихать. Медленно, но верно он переставал дарить мне те дивные минуты несравненного блаженства. И каждый новый раз, просыпаясь с больной головой и одноразовой возлюбленной, я все чаще ощущал, что прожил день зря. Но новый день не мог предложить ничего большего. И мне вновь было лень требовать чего-то еще. И я снова брал лишь то, до чего мог дотянуться. Как правило, это была случайно недопитая бутылка вина.

   И вот однажды, проснувшись в очередной грязной постели, я увидел перед собой невысокого крепкого старика в черном шутовском наряде. Старика звали Барги, и он с усмешкой сказал, что пришел показать мне настоящее веселье. Я схватился за кинжал, но в ответ услышал лишь дикий, оглушающий смех. А через пару минут портовая гетера, с которой я провел довольно скучную ночь, ворчливо осведомилась отчего, догони меня Погонщик, я разговариваю сам с собой в такую рань. И тогда Барги засмеялся ещё громче.

   Уже спустя месяц старый шут стал моим лучшим другом. Он приходил почти каждый день и учил меня жить, выживать и смеяться. Он не был добрым, не был заботливым и терпеливым, но с ним мне было легко. Он понимал меня, как понимал себя я сам, как я только мечтал понять. Он никогда не говорил мне - нельзя. Он говорил - можно, конечно можно, но только ещё веселее. Именно тогда я стал Черным шутом. Ещё не именем, но сердцем.

   С ним я заново обрел уверенность, обрел силы. Через месяц я сколотил свою первую банду. Глупую, ненадежную, но свою. Я смеялся, когда создавал её. Смеялся, когда она разбежалась под ударами вражеских ножей. И я продолжал смеяться. И уже со второй бандой я на целых три месяца стал королем улиц Даскорины - небольшого городка на юго-западе Эрдалии. А ещё через год я держал в страхе всю провинцию, пока в тех краях не объявился полк королевских солдат.

   Но ведь все только начиналось. Так сказал мне Барги, и я ему поверил. Поверил, и через несколько лет над Эрдалией захохотали яростные знамена "Черных шутов". И громче всех вновь смеялся Барги.

   А потом пришла Кайлин. Пришла как спасение от вечной жестокости, крови, войны со всем миром. Она никогда не судила, но под взглядом её спокойных глаз я словно очищался от всей той грязи, в которую с такой радостью погружался вместе со старым шутом. Очищался, даже не понимая как мне это необходимо. Как необходимо каждому в этом мире оставаться человеком. Каждому! Даже мне. И я всегда счастливо прикрывал глаза, когда в мою провонявшую пороком жизнь вдруг пробивался легкий аромат спелой смородины.

   Благодаря ей я держался. Держался на самом краю, отделяющем меня от безжалостного мясника. Я не позволял трогать детей, женщин, стариков. Не позволял пытать ради удовольствия. Не позволял многое из того, что позволяли себе и своим людям другие атаманы. И именно потому мы и были лучшими. Нас уважали враги, нас любили женщины, нас боялся сам король. И я часто думал, что всего этого не было бы без неё. И без моего страха её потерять.

   Последним меня посетил Кариф шай Миано, рыцарь Падшего престола, последний из Великих вассалов Предвечных. Это был суровый воин, полностью закованный в тяжелый, древний доспех. Доспех блистал, но под его увитым забытыми гербами забралом скрывалась тьма. Кариф задавал вопросы, на которые не было ответов, и давал советы, которые оборачивались новыми вопросами.

   Кариф приходил редко, но слушал я его всегда. Его порой вычурные, порой нарочито грубые фразы, за которыми скрывался второй, третий и ещё более глубинный смысл. Его глухие шаги и мудрое молчание. Он ставил передо мной неразрешимые задачи и открывал двери к иным глубинам и высотам сознания. А ещё он был маг. Великий маг.

   Так, лет шесть назад нас довольно серьезно прижала пара королевских рот при поддержке полудюжины секунд-магистров магической академии. Солдат мы бы прорвали без особых сомнений, но маги оказались именно той редкой картой, которую бить нам было нечем. И вот тогда рядом со мной встал Кариф. Он положил мне на плечо свою могучую длань и тихо сказал.

   - Я прикрою.

   Этого мне вполне хватило для начала безумной атаки прямо на усмехающихся чародеев. И когда первый из них уже занес руку в карающем жесте. Когда смерть, радостно подвывая, уцепилась за мое стремя, я услышал, как поднялось древнее забрало. Как встала впереди меня несокрушимая воля. Встала не принимая, просто не замечая ничтожности удара.