Гарри Поттер и Лес Теней. Альтернативное окончание.

Никто не знал и о снах, мучивших Гарри каждую ночь – всегда разных и всегда чем-то похожих. То ему снилось море, зелёное море цвета бутылочного стекла, блиставшее мертвенным больным блеском, то огромная паутина, поймавшая его и душащая, липнущая к губам; а то собственная рука – этот сон повторялся часто в разных вариациях – то отрубленная, то торчащая из чёрной, как нефть, воды и слабо шевелящая пальцами. Рука всегда снилась отдельно от тела.

Иногда Гарри казалось, что всё оттого, что эта рука принесла смерть – он убил Этьена, а потом убил Вольдеморта. Как и собирался. Он вообще много размышлял о жизни и смерти, вернее, мысли эти сами лезли ему в голову. Иногда в самый неподходящий момент – например, когда они со Сью рассматривали новорожденного жеребёнка, или сидя над муравейником, изучали неподвластные разуму маршруты деловитых насекомых. Каждый раз, когда они выезжали на прогулку, Гарри старался проехать мимо того места, где стоял шатёр Вольдеморта. И каждый раз ему казалось, что выросшая трава всего гуще и сочнее именно там, где пролилась кровь Этьена. Он представлял себе, как растения впитывают из земли энергию и силу, вытекшую вместе с кровью жизнь юноши. Сью заметила, что Гарри всегда мрачнеет, проезжая это место, и почти догадалась о причинах.

- Не вини себя, - сказала она просто. – Если бы не ты, возможно, никого из нас не было бы в живых. Ведь это тебе Добби отдал свиток, и ты победил Тёмного Лорда. Тебе тяжело, я понимаю, но главное, все мы живы, и сможем вернуться. У многих там родители, они волнуются. Представляешь, как они обрадуются, когда увидят своих детей. – Сью вздохнула, и Гарри посочувствовал ей – если он, потерявший отца и мать в том возрасте, когда даже помнить их не мог, до сих пор так страдает без них, как же должна переживать Сью, потерявшая отца совсем недавно.

Гарри видел, Сью утешает его от всей души, и сама верит в то, что говорит, но в глубине души не мог избавиться от ощущения, что смерть распростёрла над ним своё крыло, он задолжал ей, и смерть найдет способ стребовать с него этот долг. Убив Вольдеморта, он ступил одной ногой в мир Теней и застрял там – так же, как Снейп, но менее очевидно. На время или навсегда – он не знал.

Сью отпустила поводья, и кобылка шла как ей вздумается по узкой тропинке. Зелёная листва шумела над ними, внизу цвели ранние ландыши, такие же, как у Сью на застежке плаща, одуряя обоих своим ароматом, и Гарри знал, чего она ждёт от него, и не знал, что же его останавливает. С той самой ночи они ни разу даже не поцеловались. Прошло чуть больше недели, но Гарри казалось, что всё настолько переменилось, словно миновали года, в течение которых они не виделись, так невозможно трудно казалось ему вернуться к тому, что он тогда чувствовал. Он был не тем Гарри, это он, а не Снейп, странствовал долгое время в краях, о которых не расскажешь, в полях вечной тьмы и безмолвия, и это его уставшая от странствий душа наполняла молодое, здоровое тело старческой тоской и непонятным томлением, поэтому, глядя на сверкающие капли росы на листьях ландышей, вместо радостного возбуждения он чувствовал, как к глазам подкатывают слёзы. Контраст ликующей природы и стоящей за плечом смерти (столь близкой недавно, что она казалась ему родной, как старый друг) причинял ему физическую боль. Сью была обижена на него, на его непонятную холодность – Гарри видел это. И возможно, смог бы преодолеть себя, если бы… если бы не вставало в памяти воспоминание о той, первой, ночи. Потому руки его опускались, еще не обняв её.

Сью отвела рукой свисающую ветку и с нежной улыбкой обернулась к Гарри. Впереди была развилка, раньше они всегда выбирали правый путь.

- Гарри, а что там – слева? Ты ездил когда-нибудь по другой дороге?

- Я вчера слышал, Невилл говорил, здесь есть какое-то озеро. Поищем?

Они свернули налево, и действительно, примерно через полчаса выехали к чудесному маленькому озерцу. Словно драгоценная миниатюра, оно сверкало в раме из зеленевших тростников и старых плакучих ив. Поверхность у берега была покрыта листьями лилий, в июле-августе они зацветут, будет очень красиво, но они лилий уже не увидят – хочется надеяться, что теперь они будут любоваться цветами уже в родном двадцатом веке.

Сью привязала лошадь к иве и подбежала к воде, наклонилась, высматривая что-то на дне.

- Я их вижу, Гарри, - взволнованно прошептала она. – Хочу попробовать их разбудить, - подобрав подол кремового платья, девушка быстрыми маленькими шажками пробежала по толстой нависающей над прудом ветке; тонкие отходящие вниз веточки качнулись, касаясь воды, по зеленоватой глади побежали отсветы, отражение ставшей на колени Сьюзен раздробилось и перемешалось с голубыми небесными бликами.

- Уверен, у тебя получится, только в воду не свались, - Гарри засмеялся и полез следом, чтобы лучше видеть, как на его глазах происходит маленькое чудо: взрывая бурые облачка ила, со дна тянулись к небу и солнцу свёрнутые в зелёные шарики бутоны. Закачались поплавками на поверхности, стали расти, надуваться, потом один лопнул, открыв полоску жёлтого испода.

- Это нимфея лютеа, или жёлтая лилия, она же кубышка, - прошептала Сьюзен, свешиваясь совсем низко, щека её прижалась к шероховатой коре. Гарри придержал её за талию, чтоб не упала. Вдруг вынырнул совсем другой бутон, красноватый и заострённый, пошевелил лепестками, как бабочка усиками, и как-то сразу раскрылся матово-белой восковой звездой. Вздрогнул: снизу лез к свету новый бутон. Этот оказался жёлтым. Ещё и ещё вспыхивали всё новые и новые звёзды, и жёлтые и белые, неведомое созвездие расцвело, растянулось сетью на тёмной воде, Сьюзен повернула головку, глаза её искрились счастьем и восторгом созидателя. Ветка дрогнула, колено Сью соскользнуло было, но тут же вернулось на место, Гарри обнял её покрепче и вдруг поцеловал – она была так близко и это казалось таким естественным. Поцелуй вышел слегка бесплотным и невесомым, но лицо девушки вспыхнуло радостным румянцем. Охваченный неожиданной надеждой, Гарри смотрел в счастливые серые глаза, видел, как неудержимо изгибает улыбка розовые губы, и в этот миг ему казалось со всей уверенностью, что всё темное, что тревожило его, вот-вот исчезнет, как дурной сон.