Посох царя Московии

— А то, что отметка на карте сделана в XVI веке. Так же, как и объяснения к ней. Вот и смекай. Причем тут полковник с его раритетом?

— Батя, в одну воронку второй снаряд обычно не падает. И когда все же случается такое, то это называется перстом судьбы. Сам смотри, какая цепочка образовалась: сначала я подобрал утерянную карту, потом пришла дочь Борова с расспросами насчет аликорна, потом ты вспомнил о записной книжке белогвардейского полковника, которая СЛУЧАЙНО попала тебе в руки (по-моему, случаем здесь и не пахнет; случайность, это непознанная необходимость), а затем нарисовался Суздаль — туда уехал раненый полковник, и, похоже, на карте изображена излучина реки Каменки, внутри которой построен суздальский кремль. Все, цепь случайностей замкнулась. Дело остается за малым — поехать в Суздаль и отыскать место, обозначенное на карте.

— Эх… зря я тебе все это рассказал. Зря.

— Почему?

— Нутром чую, бесперспективное это дело и очень опасное. Во-первых, Боров. Этот сукин сын ни перед чем не остановится, лишь бы заполучить рог себе. (Если, конечно, аликорн и впрямь существует.) Уж я-то его знаю… Но и это еще не все. Мне не нравится ситуация с вором, который хотел украсть пакет у девушки. Если за аликорном охотятся люди, связанные с преступным миром, то это вдвойне опасно.

— Мы тоже не лыком шиты, — не без бахвальства возразил Глеб. — Бывали в переделках…

— Бывали. И, слава богу, живы остались. Но раз на раз не приходится.

— Ничего не попишешь. Так уж «повезло» нам, что мы родились в семье потомственных кладоискателей. Риск — наше обычное состояние. Мне ли тебе об этом говорить. Примем надлежащие меры.

— Поедешь в «поле» на танке?

— Этот как придется. Но сначала нужно узнать, куда именно ехать. Завтра пойду к Тверскому. Пусть просветит меня насчет моей находки.

— Послезавтра, — сказал отец.

— Не понял… Время ведь поджимает.

— Спешка, это свойство нечистого. Ты ведь не хочешь столкнуться у Никиты Анисимовича с дочерью Борова?

— Ты думаешь?..

— Ясное дело. Если она еще не нанесла визит Тверскому, то сегодня вряд ли к нему пойдет. У нее ведь нет карты. Значит, этой милой девице нужно связаться с папулей, чтобы тот по электронной почте или по факсу выслал ей копию. Но аппаратуру еще нужно найти. Все это незапланированная трата времени. А вот завтра Дарья-Дарина точно к Тверскому заявится.

— Верно. Скорее всего, так оно и будет.

Николай Данилович тяжело вздохнул и поднялся.

— Может, лучше нам вместе в Лондон съездить? — спросил он без особой надежды.

— Что я там не видел? Вавилонское столпотворение твой Лондон. Музеи я уже смотрел, Англию проехал вдоль и поперек, а по магазинам бегать для меня, что серпом по одному месту. Я вполне прилично одет, обут и хорошо кормлен. Хочу на волю, в пампасы! — Глеб потянулся и зевнул. — Давай лучше вместе махнем! Как в старые добрые времена. Там свобода, «там русский дух, там Русью пахнет…». А не лондонскими помойками.

— Рада бы душа в рай… Увы. У меня контракт.

— Ну как знаешь. Все, пора на боковую. Что-то сегодня я сильно устал. Мало того, что в библиотеке загрузил башку разной хренью по самый венчик, так еще ты и дочь Борова добавили мне в голову половы…

Засыпая, Глеб думал о Дарье.

Глава 7. Царь Иоанн Васильевич

Утренняя заря окрасила горизонт в пурпур. Сонная земля начала просыпаться, и ранние пташки уже сушили в небе крылья, влажные от утренней росы. Зеркальная гладь Сиверского озера пошла кругами — это гуляла крупная рыба. То там, то там взлетали над водой слитки живого серебра, и многочисленные всплески разрушили покойную тишину побережья.

На монастырском подворье дружно запели петухи, и сразу же ударили колокола — к заутренней. Часовой, вооруженный секирой и луком инок в черном подряснике [93], прохаживающийся по толстой крепостной стене Кирилло-Белозерского монастыря, истово перекрестился, пробормотал слова молитвы и полез за пазуху, где у него лежал завернутый в холстину кусок хлеба и мешочек с крупной каменной солью. Достав свой «завтрак», он посолил горбушку и начал неторопливо жевать, мечтательно глядя на вологодскую дорогу. Монастырь был построен на холме, и со стены открывался великолепный вид.

Неожиданно инок насторожился. Два всадника выросли будто из-под земли, и теперь приближались по дороге к башне, в которой находились главные ворота монастыря-крепости и которые как раз и охранял инок. Всадников словно родил туман, который стелился по лугу. Судя по тому, что их добрые кони едва плелись, они прибыли издалека.

— Брат Макарий, а, брат Макарий! — позвал встревоженный инок.

— Чавой тебе, брат Агафенел? — откликнулся хрипловатый голос.

— Ходь сюды! Кто-то едить.

— Много?

— Двое.

— Вижу. Ну и пущай себе едут. Нам-то што? Ворота велено держать под замком. И весь сказ.

— А вдруг енто к царю-батюшке гонцы?

— Вчерась ужо были. И не похожи они на гонцов. Вовсе не похожи.

К Агафенелу присоединился инок постарше; он был вооружен пищалью-самопалом и саблей. Вдвоем они начали пристально вглядываться в приближающихся к стенам монастыря всадников. В худой одежонке явно с чужого плеча они выглядели как оборванцы-попрошайки.

Дорога привела их в посад, разбросавший в полном беспорядке свои деревянные домишки у стен монастыря. Здесь жили люди работные, обслуживающие монастырские надобности: столяры, плотники, резчики по дереву, иконописцы… Посадские псы словно взбесились, бросались под копыта коней и злобно лаяли взахлеб.

— Нехорошие люди… — в раздумье сказал старший из иноков, брат Макарий.

— Пошто так думаешь?

— Вон как псы разоряются.

— Так они на всех лают.

— Не скажи… Вишь как их злоба душит, до пены. Знать, узрели скверну. Человецем ентого видеть не дано.

— Люди как люди… — не сдавался Агафенел.

Пока они вяло спорили, всадники наконец оторвались от собачьей своры и стали подниматься к воротам. Иноки враз посуровели; Агафенел достал лук и наложил на тетиву стрелу, а Макарий прицелился из пищали в человека, который ехал впереди.

— Кто такие? — грозно спросил Агафенел, выглядывая из бойницы, образованной зубцами стены и навесом, оберегающим часовых от дождя и снега.

— По здорову будете! — поприветствовал монахов-воинов один из всадников, которого инок Макарий мысленно окрестил Волхвом.

Он был черным, как галка, а его глубоко посаженные глаза смотрели злобно и недоверчиво, хотя на лице расплылась елейная подобострастная улыбка.

— Спаси Христос, — дружно ответили иноки.

— Нам бы в монастырь… — продолжил Волхв. — Хотим помолиться в Успенском соборе. Много о нем слыхивали…

Второй путник не говорил ничего, лишь согласно кивал лохматой головой. Он выглядел каким-то испуганным и сильно изможденным, а соломинки и другой мусор в его нечесаной шевелюре ясно говорили о том, что путникам приходилось ночевать в основном под открытым небом.

— Низзя, — строго ответил инок Макарий. — Никого пущать не велено.

— Вот те раз! — возмутился Волхв. — С каких это пор запрещается возносить молитвы Господу нашему в монастырских храмах?!

— С тех самых! — отрезал Макарий, которому Волхв нравился все меньше и меньше. — Как на землю русскую пришел ентот нечестивец, хан Девлет-Гирей. Говорим, низзя, значит так оно и есть. Уезжайте отсель по добру по здорову.

— Но как же?.. — снова начал возмущаться Волхв, но его остановил Агафенел.

Инок молниеносно натянул лук, и стрела вонзилась в землю прямо перед конем Волхва. Боевой жеребец, еще совсем недавно ходивший под седлом Ибреим-мурзы, даже не дернулся, лишь всхрапнул и покосился фиолетовым глазом на гладко оструганное древко с оперением из перьев кукушки [94].

— Следующая будет твоей, — строго сказал Агафенел. — Мы и так с вами заболтались. Нам не положено.