Эромагия

— Что такое каучуковая ведьма? — заинтересовалась метла.

— А, да это Шон мне рассказал, когда мы еще на пляже… — пояснила Анита. — Это, оказывается, у гендерных колдунов мода такая пошла. Ну, они же живую женщину, хоть ведьму, хоть обычную, себе раздобыть никак не могут, так стали каучуковых делать. Ну там воск, еще сок какой-то древесный, который загустевает… В общем, такая ведьма — она компактная, сдувается-надувается, в карман помещается, можно ее везде с собой таскать, ну или надуть и дома можно поставить в углу. Зачем, мол, живая женщина? Она — капризная дура, а эта молчит, делает все что надо, вернее, то, что с ней делают…

— Гадость какая! — воскликнула Аназия. — И вообще не собираюсь я его тыкать. Он меня интересует как любопытный и редкий экземпляр. Изучение природы метаморфа — крайне научное занятие. Эксперименты, опыты, испытания естества… то есть естественные испытания!.. Я тебе обещаю: стану сама за ним присматривать в пути. Ради науки! Я, знаешь ли, ради науки на многое готова! Посмотри, что со мной сталось… из-за экспериментов…

Метла снова всхлипнула.

— Я тоже на многое готов ради науки, — поддакнул метаморф. — Я бесценный образец для научного опыта. Неподражаемый!

— Из-за науки, — проныла Аназия, — я в таком виде теперь. Ради умения левитировать лишилась всего! Молочно-белой кожи, соболиных бровей, пушистых ресниц, голубых глаз, изрядной груди…

— Кто, как не я, поймет тебя, несчастная, — пискнул метаморф. — Ведь и ты изменила собственную внешность ради высокой цели! Вот лично я уже чувствую сродство наших душ, измученных трансформацией тела.

— Точеных бедер, роскошных золотистых кудрей…

— О, возвышенное самопожертвование!

— Жемчужных зубок, манящих страстных губок…

— Хватит! — рявкнула Анита, теряя терпение.

— О, научная экпериментательность!

— Осиной талии. Да-да! Благородного удлиненного носа, изысканно правильного овала лица…

— О, великодушная жертва во имя знаний!

— Хватит! — Молодая ведьма топнула ногой. — Хватит, я уже согласна, но учти, Аназия! Ты за превращенца в ответе. Если он только попробует подстроить нам какую-то пакость… Кстати, как тебя зовут, оборотень?

На войне, как на войне. Шон привык: если план кампании принят, ему надлежит следовать неукоснительно. Поэтому он беспрекословно полез следом за Бериндой вниз по склону в полной темноте. Дважды едва не оборвался с откоса, один раз просто чудом успел поймать старуху, которая чуть было не свалилась. Сперва казалось, что спускаться совсем недолго, вот-вот — и дно обширной пещеры, но спустя несколько минут Шон заподозрил, что, наоборот, откос очень высок… Так что, очутившись наконец внизу, даже не сразу сообразил, что спуск закончился.

Зато Беринду сомнения не мучили. Она, не раздумывая, бодро затопала, хрустя гравием, осыпавшимся с откоса, куда-то во мрак. Шон, спотыкаясь, двинулся следом, но быстро понял, что шагать в темноте опасно, здесь и ноги переломать недолго.

— Величайшая! — окликнул рыцарь. — А как насчет этого фонарика?

Топот впереди стих, Беринда остановилась.

— А гоблины не заметят? — задумчиво произнесла ведьма. — Если учуют нас, то спрячутся. Лови их потом!

— Ловить?

— Ну да. Во-первых, поколотить их… А во-вторых, они должны вывести нас к гномам.

— Я думаю, — осторожно начал Шон, — что до гномьих поселений еще далеко. Гоблины-то шли, не скрываясь. И уж точно от них шума побольше, чем от нас, да и факелы их издалека видны. Мы их раньше заметим, если догоним.

— Ну, ладно, — буркнула Беринда. — Но смотри, если гоблины спрячутся…

Ведьма снова вызвала голубоватый сгусток света, и Шон наконец огляделся. Они стояли посреди огромной пещеры. Настолько огромной, что стены и потолок терялись в темноте, которую не в силах был преодолеть фонарик Беринды. Позади остались осыпи мелкого камня, образовавшиеся там, где таинственный копатель тоннелей проник в этот подземный зал. Здесь пол был ровным, только изредка попадались большие камни. Где-то в отдалении журчала вода… На каменистом ложе пещеры угадывался след, оставленный создателем тоннеля, — камни, раздавленные или сдвинутые массивным телом, да клочья смазки.

— По крайней мере не заблудимся, — решил Тремлоу. — Ведь этот след по-прежнему ведет в нужную сторону?

— Ага, — кивнула ведьма. — За мной, Шонтрайль!

К Беринде вернулась прежняя целеустремленность, а вместе с ней — и немногословность. Путники двинулись по необъятной пещере. Шон прислушивался, не раздастся ли впереди боевая песня гоблинов, не покажется ли отблеск факела? Нет, людоеды получили неплохую фору, пока рыцарь со старухой спускались из тоннеля, да и скорость у них была никак не меньше. Вряд ли удастся догнать, если не сделают привал.

Шагать молча Шону вскоре прискучило, и он окликнул Беринду, хотя и без особой надежды на ответ:

— Величайшая, а кто проделал такой подкоп под землей? При осаде крепости это было бы славно — иметь под рукой что-то наподобие.

— Не знаю я, — откликнулась Беринда. — Неладно что-то в подземельном царстве. Куда это годится, чтобы твердь была изгрызена дырками, словно сыр? Может, из-за такого непотребства гномы и покинули эти места… Вон, погляди!

Беринда скорее не отвечала Шону, а продолжала размышлять вслух. Повинуясь ее жесту, летящий фонарик сместился в сторону, и во мраке проступили очертания стен — это были явно рукотворные сооружения.

— Видишь, Шонтрайль, здесь жили гномы, — продолжала старуха, в то время как шарик света порхал среди руин. — Да оно и неудивительно, места для них самые что ни есть подходящие. И просторно, и под землю спрятано. Любят маленькие паршивцы места вроде этого. Но вот что-то здесь случилось… и они этот зал забросили… И гоблины… — Старуха смолкла, фонарик возвратился на прежнее место перед ней.

Шон торопливо спросил, чтобы не дать ведьме снова уйти в себя:

— А что — гоблины?

— Гоблины тоже живут под землей, враждуют с гномами, примерно как мои феминистки с чародеями вроде Мосина и гендерных колдунов. Гномы отсюда ушли, гоблинам, выходит, тоже здесь скучно сделалось, вот они и подались на поверхность, захватили постоялый двор в лесу. Смекаешь. Шонтрайль? Мы их оттуда шуганули, людоеды и возвратились под землю. Теперь они найдут, куда гномы ушли… Там мы все с тобой и выясним. И кто под землей озорничает, ходы роет. И Сердце Мира вернем… — Старушка снова умолкла, потом вдруг закончила: — Но сперва их всех поколотим как следует. И гоблинов, и гномов. Это уж непременно!

6

— Да, в самом деле, как тебя зовут? — Метла задумчиво облетела вокруг превращенца.

Тот как-то сник, растекся округлым приземистым бугром, потом встрепенулся, отрастил шесть ножек и проворно засеменил к груде тряпья — костюму хозяйки постоялого двора.

— А можно, я бусы свои возьму? Бусы? Бусики? Можно, да?

— Тьфу, гадость какая! — Анита топнула ногой. — Выбрось их, выбрось!

— Ну, можно… бусики… — плаксиво заскулил метаморф. — Это память мне, память о встречах… о разных, о всяких, об интересных…

Из серого бесформенного кома принялись одна за другой вырастать ручки, подхватили ожерелья, стали перебирать, теребя крошечными пальчиками всевозможные предметы, нанизанные на бечевку. При этом верхняя часть оборотня непрерывно менялась, на ней мгновенно вырисовывались и пропадали лица, плечи, груди, согнутые локти и колени… Превращенца била крупная дрожь.

— Ну уж ладно, — неуверенно вмешалась Аназия, — может, позволим ему эти бусы взять?

— Позволим, позволим, — запищал метаморф, отращивая длинную палку, как у метлы Аназии. — Если позволим, я вам денег дам. Денег, денежек! Позвольте бусы! Бусики! Я денежки припрятал, у меня есть! Вы в город идете, там деньги нужны. Позволим мне, позволим? Не отнимем у сиротки последнюю радость…

Палка втянулась обратно. Шесть или семь ручек судорожно перебирали бусы, словно четки, а сам оборотень менялся и менялся — должно быть, припоминал внешность тех, память о ком хранили его странные ожерелья. Тусклые глаза превращенца взирали на ведьму с такой душераздирающей тоской, что сердце Аниты дрогнуло.