ЭДЕМ-2160

У каминной решетки стоял, вороша угли, истопник. Из кухни в гостиную вошла служанка с большим подносом, на котором дымилось блюдо с запеченным гусем.

— А вот и наши гулены! – приветствовал их Евгений, входя в холл. – Идемте за стол. Все уже в сборе.

В гостиной действительно было полно народу. Увидев Саймона и Джулию, Анастасия громко хлопнула в ладоши и сказала:

— Теперь все садимся.

Когда каждый занял отведенное ему место, Вартанов первым показал пример, сложив руки для молитвы. Все склонили головы над столом. Саймон тоже попытался вспомнить хоть что-то, отдаленно напоминавшее молитву, и даже преуспел в этом: по крайней мере, половину "Отче наш" на польском – сбивчиво и неровно – он пробормотал. Только после этого все приступили к трапезе. Завязался неспешный разговор. Все разбились на группки. Только Саймон сосредоточенно думал о чем-то своем. Неожиданно его сосредоточенность прервал Евгений:

— Давайте спросим специалиста, что он скажет об этом. Саймон, каково твое мнение?

— О чем вы? – он оторвался от еды.

— Мы говорим о евгенических бунтах, – объяснил Литвинов.

— Что именно вас интересует? – вежливо поинтересовался Саймон.

— Мнение официальной зарубежной науки.

— Ну, здесь я могу вам сказать только то, что говорил всегда: это крайне вредное и реакционное движение. Отмена евгеники приведет к анархии..., – и Саймон принялся пересказывать свою последнюю лекцию.

В спор вмешался Вартанов, до этого мило беседовавший с женой Евгения Ольгой:

— Конечно, я согласен с тобой, что бунты отнюдь не укрепляют политическую стабильность, но они показывают, что программа несовершенна. Поэтому мы должны не огульно отрицать их, а прислушаться к мнению масс.

— И что же? Допустить поголовное размножение уродов? – спросил Саймон, – Или вы хотите усиления Китайской демографической экспансии?

— Ну что вы! – профессор даже картинно всплеснул руками, – Мы ведь именно о китайской агрессии и говорим. Надо сменить принцип общего равенства в евгенике принципом расовой избирательности.

Литвинов одобрительно кивнул, но Саймон возразил:

— На это вряд ли кто-нибудь согласится. Это противоречит демократическим нормам и нарушает права личности.

Профессор лишь таинственно улыбнулся и погладил бородку. Вдруг шум на другом краю стола привлек внимание мужчин.

— Настенька, спой нам. У тебя так хорошо получается! – умоляющим голосом попросила Ольга.

Увидев, что на нее все смотрят, Анастасия смущенно попросила старшего сына сесть за фортепиано и аккомпанировать ей. Встав сбоку от инструмента, она выждала паузу и начала романс, которого Саймон никогда не слышал:

Отцвели уж давно

Хризантемы в саду,

Но любовь...

Володя играл очень чисто, чему Саймон удивился: мальчику было всего тринадцать лет. Когда романс кончился, все зааплодировали. И тут сквозь гром аплодисментов раздался бас Литвинова:

— Айда гулять!

И в этот же миг тишину за окном разорвали треск и грохот фейерверков и звон бубенцов: залитая разноцветными огнями, в ворота ворвалась русская тройка и понеслась рысью к парадному входу, раскидывая сугробы и взметая водопады серебристой пыли.

Все бросились на улицу, на ходу натягивая шубы и шапки.

— Ксения Егоровна, – бросил Вартанов экономке, – готовьте десерт часа через два!

Хозяева и гости высыпали на заснеженное крыльцо, где уже ждали большие, крытые стеганой попоной сани. Кони утаптывали снег и дышали густым паром. Все вповалку рухнули на сани, и тройка рванула с места в карьер.

Прогулка затянулась до глубокой ночи, поэтому длинного застолья с десертом не получилось. Детей отправили спать немедленно, да и остальные не стали засиживаться заполночь. Саймон едва дополз до подушки, как его свалила усталость длинного и полного новых впечатлений дня. Огни погасли и светилось только окошко сторожа в глубине сада.

Саймон давно уже не видел таких ярких снов, может быть только в детстве.

Он стоял в церкви, в костеле святого Войцеха. Сумрачные своды едва освещались колыханием свечей.

— Не бойся, – голос матери был серьезным, но успокаивал.

Маленький Саймон посмотрел на отца. Тот стоял, вытянувшись как струна, и не глядел на него. Саймон почувствовал, как его осторожно подтолкнули в спину.

— Иди! – мать незаметно сунула что-то ему в руку. – Не бойся, – повторила она снова.

Саймон захотел сделать шаг, но неожиданно алтарь сам надвинулся на него. Обернувшись, он увидел далеко-далеко, почти у самого входа, на скамье мать. Через проход от нее сидел отец с закрытыми глазами.

— Подойди ко мне, – раздался голос за спиной Саймона.

Повернувшись, он уперся взглядом в нательный крест пастора.

— Как тебя зовут?

— Саймон, – пересохшими губами прошептал он.

— Не бойся, Саймон.

Сутана надвинулась на него. Мальчик поднял глаза и увидел, что на него смотрит он сам. В ужасе он повернулся и бросился бежать по бесконечно длинному проходу между скамьями.

— Ты еще вернешься в церковь, – раздался за спиной голос отца Сергия.

В проходе вырос крестящийся казак. Его лицо пугающе исказилось, и он отпрянул от Саймона. Налитые глаза бородатого казака дрожали прожилками сосудов. Разжав ладонь, Саймон посмотрел на вещь, которую до этого крепко держал в кулаке: это был маленький крестильный крестик, по которому сбегали капли крови из порезанных пальцев.

Саймон проснулся.

Весь день они провели на даче, гуляя по окрестностям.

Евгений неожиданно уехал, извинившись и сославшись на какие-то неотложные дела. Вартанов за завтраком нехотя пояснил, что его вызвали куда-то на Урал, толи в Красновишерск, толи в Пермь. Вроде бы надо было решить небольшие проблемы с уклонистами от евгенического контроля за рождаемостью.

Вечером, когда Джулия собирала вещи к отъезду, Саймон бесцельно слонялся по дому. После отъезда других гостей в усадьбе стало пусто и безлюдно. Прислуга ходила по дому едва слышно, а управляющий вообще куда-то уехал по поручению Вартанова. Проходя мимо кабинета профессора, Саймон остановился и прислушался. Там кто-то разговаривал.

Через неплотно прикрытую дверь до него донесся голос Вартанова, который отвечал неизвестному собеседнику:

— Если возможно, я хотел бы знать предельные сроки.

— Попытайтесь уложиться в два-три месяца. В идеальном случае, – голос говорившего был раскатистым и властным, – мы хотели бы увидеть первые результаты через три недели.

— Непременно постараюсь успеть, Алексей Константинович.

Вартанов встал, судя по всему из кресла. Саймон еще немного приблизился к двери. Из окна на него упали косые кровавые лучи заходящего солнца.

— Ну что вы! Я вас не тороплю, – покровительственно заявил собеседник Вартанова.

— Благодарю за доверие, ваше высочество.

В щель Саймон увидел профессора, стоявшего к нему спиной, и экран коммуникатора с очень знакомым лицом.

— Спокойной ночи, Алексей Константинович.

— И вам тоже спокойной ночи. Передавайте привет Насте и Вове со Славой. Я их скоро навещу, – собеседник выключил связь.

Осторожно, неизвестно от чего скрываясь, Саймон отошел от двери и поднялся в мансарду.

Войдя в комнату, он остановился перед большим окном. Западная часть небосклона была объята пламенем. Огненные перья облаков растрепанным веером окружали косматый шар солнца. По земле пролегли густые черные тени. Одинокая яблоня в саду казалась обугленным скелетом на фоне багряного заката.

Только сейчас Саймон понял на кого был похож собеседник Вартанова: на российского императора Константина V. Это был его родной брат.