Последняя Утренняя Звезда

Подошел Гарадас, уже одетый в меха и с кнутом в руке. Он указал на собак, которые выли и хныкали не переставая. — Сегодня с нашими животными что-то странное. Быть может ты можешь помочь им?

Таласса подошла к группе собак, лежавших на земле. Они все, как одна, подняли головы и уставились на нее, затем склонили головы набок, прекратив на мгновение хныкать. Она встала перед ними на колени и раскинула руки, как делала множество раз за последние несколько месяцев. Обычно в таких случаях они начинали, одна за одной, вставать на ноги, вилять хвостом и почти застенчиво тянуться носом, чтобы обнюхать ее руку, а потом радостно бежать к своим саням, и так до тех пор, пока этот своеобразный ритуал не проделывали все.

Но не сегодня. Они остались там, где лежали. Гарадас закричал на них, пару раз щелкнул кнутом в воздухе, бесполезно. Они не шевелились, только рычали и стонали сквозь зубы.

Солнце уже было высоко в небе, когда, в конце концов, горцы силой затащили их на место, потеряв много драгоценных минут. Когда все было готово, люди уселись на сани, раздалось щелканье кнутов, но даже и тогда псы не собирались двигаться, и только когда кнуты ударили по их спинам, они начали рыться в снегу, пытаясь там что-то найти, потом впряглись в лямки и тяжело нагруженные сани заскользили вперед, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, начищенные воском полозья скрипели на снегу, и отряд начал пересекать равнину, направляясь к Холмам Дьюрина и Искьярду.

ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Тень над Галастрой

Каждый день белоголовый предсказатель Кригган приходил в комнату для гостей в Белой Башне и уводил с собой Фазада. Мальчик оставлял волчий плащ и Гарна, и его вели к Королеве Залии. Все разговоры, начиная с первого, проходили по одному сценарию: она тихо спрашивала о семье, о детстве, проведенном в Тралле, о битве и о его службе Скеррибу, владельцу «Костяной Головы».

Никогда она не упоминала об уничтожении Тралла, хотя он и Гарн добрались до Галастры главным образом ради того, чтобы передать эту новость. Фазад недоуменно спрашивал себя, почему она молчит об этом. Он так вежливо, как только мог отвечал на ее безобидные вопросы, но внутренне весь кипел. Почему она не позовет своих генералов, и не прикажет им вывести армию на лед, разгромить легион, который идет за ними, вымести Червя из Суррении и напасть на Оссию? Внезапная атака ее армии — что может быть лучше, если она действительно хочет победить? Это их лучший шанс.

Но на каждой встрече королева спрашивала и спрашивала, задавала простые вопросы, как добрая тетя, забывшая о том, каково мальчику стоять перед ней, чуть ли не прыгая с ноги на ногу; его рот почти не закрывался и он потерял всякую надежду поговорить на любую тему, кроме тех, о которых хотела говорить Залия. Потом его вели в столовую, где он ел, а потом Кригган вел его обратно в комнату, где предсказатель зажигал свечу и уходил, каждый раз не забывая напомнить о молитвах. Иногда Фазад открывал дверь комнаты поздно вечером или ночью, и всегда видел Криггана, сидевшего на стуле с лампой, горевшей у его ног, и сторожащего своего юного подопечного.

Дни шли, и Фазад начал чувствовать какое-то беспокойство, суету внутри себя, начало каких-то внутренних изменений. Он начал понимать метод королевы: каждый день она все больше и больше приручала его. Воспоминания об ужасном путешествии, из Тралла в Бардун, потом в Перрикод и сюда, начали исчезать, стираться из памяти. Дни идут, он больше не одевает волчий плащ, и, возможно, постепенно освобождается из-под его власти.

Через неделю он опять научился улыбаться. Когда же он улыбался в последний раз? Перед битвой, когда ему было пять? В памяти вспыхнуло полузабытое воспоминание: папа целует его и прощается. Он больше никогда не увидит отца; последнее впечатление — в то утро грубая щетина оцарапала щеку. Но вместе с этим воспоминанием вернулись ночные кошмары, видения, давным-давно загнанные в подсознание. Он смотрит на битву из террасы их дома, выходящего на болота. Солдаты, как миниатюрные игрушки, далеко внизу. Траурный рев костяных рогов, далекие крики людей и едва слышный лязг мечей, красно-оранжевые шеренги армии барона, разорванные, где-то уже не линии, а точки, отступающие назад, а потом поглощенные темным полумесяцем коричнево-пурпурной волны, армией Тире Ганда.

Потом, как если бы его зрение и слух внезапно усилились — то, что было маленьким и далеким, стало большим, невыносимый шум загремел в ушах, огонь взлетел выше верхушек храмов, осыпая все вокруг искрами и золой, как если бы раскрылся Хель. Он держал руку няни, но няни больше не было, вместо нее окровавленный труп и горящий особняк, языки пламени поднимались оранжевым занавесом, воздух был полон отчаянных криков умирающих…

Воспоминания, они затопили его как волна. Мотнув головой, Фазад вернулся в настоящее. Он, дрожа, стоит перед троном и чувствует, что позади него сидение. Он сел, и, в свою очередь, старая королева встала, в первый раз. Она подошла к нему, положила руку к нему на плечо, и он посмотрел прямо в ее голубые глаза. И там он обнаружил опору. Быть может они как лазурные небеса, которые были на земле в то время, когда солнце было юным?

— Мой народ называет тебя Королем-Волком, — сказала Залиа. — Волки охраняли тебя во время пути. Но я должна отогнать этих тварей от тебя, иначе ты станешь таким же, как та старая дама, которая дала тебе плащ в Бардуне: ликантропом.

— Это еще кто? — неуверенно спросил Фазад.

— Те, кто изменяются: у них в голове только охота в диком лесу. Ты слышишь их голоса, мальчик, не так ли? Когда луна становится полной и на ее лицо наплывают облака, разве ты не чувствуешь, как твое горло пересыхает и желудок урчит; разве каждый твой мускул не стремится бежать, охотиться? Все твое тело пылает и зудится. Посмотри на себя: на ладонях растет шерсть, ты поднимаешь руки ко рту, твои резцы чуть ли не торчат изо рта, и с каждым днем становятся все длиннее и длиннее. Я не могу понять, где кончается человек и начинается волк.

Фазад сглотнул, на ресницы навернулись крупные слезы. Неужели он станет одним из них? Неужели он носил плащ слишком долго? И уже поздно, ему не спастись? Его плечи задрожали от судорожных рыданий.

Но королева потребовала музыки, и некоторые из вдов взяли золотые арфы, стоявшие в тронном зале. Свет весело лился в через большие застекленные окна, преломлялся и освещал зал всеми цветами спектра, не оставляя ни одного темного пятнышка.

Музыка началась. От этих несчастных вдов Фазад ожидал медленных траурных мелодий; вместо этого они ударили по струнам и заиграли веселую джигу, которая, казалось, заставила даже пылинки подняться в воздух и летать по ярко освещенному залу. Залия, казалось, сбросила с себя тяжесть лет и дразнилась, называя его Королем-без-седла. Она схватила его руку и сделала несколько шагов вперед и назад, как бы танцуя, придворные хлопали, а потом присоединились к танцу женщины и мальчика. Его печаль куда-то исчезла. На какое-то время Фазад позабыл и о Тралле и о кишевших волками равнинах.

Когда музыка закончилась, королева попросила показать ей Тучу. Они двое вместе с Кригганом спустились в конюшню под Белой Башней. И там, как если бы королева все приготовила заранее, стоял Туча, которого держал юный паж: конь, гордо подняв голову, выдыхал холодный туман, а когда увидел хозяина, идущего к нему, то нетерпеливо забил копытами по камням дворика.

Фазад подошел к нему и ласково потрепал по серой челке. Потом встал сбоку: конь понял, тихонько заржал, махнул гривой и немного проскакал рысью, повернул налево и стал накручивать круги, с мальчиком в центре.

Потом Фазад сел на коня, высокий и стройный: лошадь и всадник слились в одно. Туча медленно пошел вперед, потом поднял копыто в воздух, как бы приветствуя королеву, и на лице старой дамы появилась улыбка. По меньшей мере они оба научили друг друга одному: улыбаться. Ее одинокие голубые глаза опять ожили и заиграли, как тогда, когда луч солнца падает на море и рассыпается на миллион бриллиантов.