Победитель драконов. Дилогия (СИ)

— Оруженосцы. Вот на телеге.

— Годится. А это кто?

— Шпильман известный. Олешек Острый Язык из Мариенберга.

— На турнир?

— А то?

— Хорошо. Тоже без пошлины может въезжать. — Стражник прищурился. — А купцы?

— Купцы были под моим покровительством до ворот сего города. Теперь, думаю, защита вам не нужна более? Так ведь?

Ходась развел руками, словно желая сказать — от стражи защита тоже не помешала бы, но что поделаешь? Дямид молча полез за кошельком.

— Святые отцы тоже могут входить в Ошмяны беспрепятственно, — добавил стражник, окидывая взглядом иконоборцев. — Согласно указу его величества Доброжира.

Отец Лукаш без тени улыбки на изнуренном постами и умерщвлением плоти лице благословил стражников размашистым знамением. Монахи вошли в ворота.

— Выпьешь вечером, как сменишься, за мое здоровье. — Пан Тишило швырнул десятнику скойц.

Монетка исчезла словно по волшебству.

Стражники отсалютовали гизармами щедрому пану, и кавалькада втянулась под сень надвратной башни.

Городок жил своей жизнью.

Поскольку день клонился к вечеру, торговцы закрывали лавки, а ремесленники — мастерские. Заречане тянулись в корчму. Вернее, в две корчмы. Одна стояла у самого въезда в город, вторая расположилась на рыночной площади. Детвора бегала по улицам, весело штурмовала невысокие заборы палисадников, устраивали поперек дороги свои собственные турниры. Всадники в коротких рубашках скакали на замурзанных конях. Кривоватые копья, наспех смастеренные из сломанных веток, ударяли в щиты, плетенные из ивовой лозы.

Две хозяйки лениво переругивались через улицу.

Большая лохматая собака ожесточенно чесалась, развалившись на крыльце чисто беленного домика с красными ставнями.

Годимиру понравились улыбчивые лица ошмяничей. В особенности двух молодок, выглянувших из переулка. Одна стрельнула глазками в сторону рыцарей, прикрывая нижнюю часть лица уголком платка. Вторая улыбнулась полными губами, хихикнула.

Полещук ехал задумавшись и не обращал внимания на смазливых заречанок, но Годимир ответил им самым изысканным поклоном, на который был способен. Горожанки зарделись и скрылись в переулке.

На рыночной площади, которую они миновали вскоре после встречи с хорошенькими девицами, елозил смычком по толстым струнам басотли^[32] уличный музыкант. Олешек насторожился. Заинтересованно прислушался. Махнул рукой — не соперник, мол. И правда, монотонный речитатив заречанина лишь с большой натяжкой походил на высокое поэтическое искусство, как и протяжное гудение басотли на изысканную музыку.

«Вот уж кому учиться не надо, — невольно позавидовал Годимир. — Знай себе, гоняй смычок туда-сюда…»

И тут же, перехватив хитрый взгляд Олешека, он понял, что шпильман подумал о том же, и украдкой показал ему кулак. Музыкант гордо отвернулся, сделав вид, что ничего, собственно, и не было.

У ворот замка, чью стену так же, как и городскую, составляли толстые, заостренные сверху бревна, вкопанные в гребень земляного вала (а из чего еще строить в Заречье, славящемся дремучими лесами гораздо больше, чем каменоломнями?), выстроился уже десяток стражников. Годимир подумал, что король Доброжир, пожалуй, может не опасаться всерьез соседа из-за Щары. Все-таки богатство и спокойная жизнь неразделимы, как два лезвия рыцарского меча.

— Пан Тишило герба Конская Голова из Любичей, что под Грозовым, и пан Годимир герба Косой Крест из Чечевичей Бытковского воеводства! — провозгласил полещук.

— Прошу панов рыцарей, — отсалютовал гизармой десятник.

Во дворе замка рыцари спрыгнули с коней, передали поводья вмиг набежавшим конюхам. Двое пажей помогли Ратишу покинуть телегу, но болтовней лишь усилили всеобщую суету и гам.

Вообще, королевский двор в Ошмянах жил явно на широкую ногу и не скупился на прием гостей. Мимо пробежали двое мальчишек с корзинами, из которых высовывали длинные шеи гуси. Коренастый слуга в чистом фартуке орал на другого, не поспевшего вовремя с какими-то особыми дровами.

Краем глаза Годимир увидел сутулого дружинника из воинства Желеслава. Того самого, чей глаз украшало бельмо. Он внимательно осматривал копыта коня… Да-да! Темно-рыжего коня мариенбержской породы, который раньше принадлежал Годимиру. Рыцарь толкнул локтем в бок Олешека, указал глазами на бельмастого. Шпильман понимающе вздохнул:

— Что делать будем?

— Пока ничего, а там поглядим.

На всякий случай он встал так, чтобы между ним и воином Желеслава оказались слуги, расседлывающие дорожного коня пана Тишило. Одернул жак, поправил перевязь с мечом, подаренным ему полещуцким паном. Бело-красный рыцарь вез с собой целую груду оружия и доспехов. Что-то он просто взял с собой в поход на всякий случай, а изрядную долю трофеев, как, например, двуручная секира с искусной гравировкой вдоль полумесяцев лезвий или кольчуга-бирнье^[33], он завевал в бою, сняв с поверженных противников. Мост через Щару был не первым местом, где пан Тишило развлекался, вызывая всех встречных-поперечных, и, оглядывая внушительную кучу, Годимир укорил себя в душе за желание сразиться с паном Конская Голова. Вот уж воистину, как в старых сказках, — и коня потеряешь, и сам буйну голову сложишь…

Громкий голос оторвал словинца от размышлений:

— Рады видеть вас, вельможные паны рыцари, в Ошмянах! — К ним приближался высокий — пожалуй, на полголовы выше Годимира — мужчина в зипуне тонкого сукна, высоких сапогах и мохнатой шапке с тремя фазаньими перьями. Но не рост и добротная одежда выделили бы его в любой толпе, а необъятный живот, который язык даже не поворачивался назвать животом. Брюхо — вот самое верное наименование! Не всякий кметь добьется такого успеха в откармливании борова ко Дню рождения Господа, какого достиг сей пан. Лицо толстяка озаряла искренняя улыбка, с немалым трудом проглядывавшая из-под вислых, рыжеватых с проседью усов. Щеки лоснились, а глаза, в обрамлении доброй сотни мелких морщинок, лучились неподдельной радостью.

Именно так Годимир и представлял короля Доброжира. Ну, разве что не мог помыслить, что придется глядеть на его величество снизу вверх.

«Ишь ты, разъел рыло! Точно, серебра девать некуда… Лучше бы за разбойниками следил, а то распоясались — сил нет. И дочке, королевне, достойную партию подбирал бы, а не этого крука из Островца…»

Но, вместе с тем, как и положено воспитанному гостю, рыцарь приготовился к цветастому приветствию и почтительному поклону. Он очень надеялся, что Олешек помнит правила приличия и не ляпнет что-нибудь, ни в какие ворота не лезущее.

— Мое почтение вам, вельможные рыцари! — продолжал меж тем дородный пан. — Счастлив лицезреть воинов и вельмож, которые, несомненно, являются украшением родных краев. Итак, позвольте представиться. Я — пан Божидар герба Молотило, каштелян ошмянский. — И толстяк поклонился весьма ловко, несмотря на отягощающий его живот.

— Пан Тишило герба Конская Голова, — в тон ему отвечал полещук. — Я из Любичей, что под Грозовым. Слыхали про такой город? Так ведь?

Пан Божидар и суетившаяся рядом дворня усиленно закивали. Ну правда, кто же не знал город Грозов, основанный легендарным прародителем народа полещуков, старейший город великого княжества, нынче потихоньку уступающий первенство в борьбе с молодым, настырным соперником, Ельском, оседлавшим самые важные торговые тракты и богатеющим с податей на купечество.

— Я странствую во исполнение обета, — продолжал пан Тишило. — Его принес я перед алтарем храма Святого Лукьяна Бессребреника, пообещав Господу одолеть в честной борьбе две дюжины и еще полдюжины рыцарей.

— И я, и его величество, и прочие вельможные паны Ошмян премного наслышаны о пане герба Конская Голова, разбившем шатер у моста. — Каштелян, очевидно, настолько поднаторел в приеме гостей, что осилить его в славословии не сумел бы и придворный льстец султана из Басурмани (говорят, есть там такая должность для самого языкатого из вельмож). — Признаюсь, по моему мнению, многие рыцари, в особенности из молодых, побоялись идти к нам путем через Островец и Щару, опасаясь встречи с паном Конская Голова и неминуемого поражения в поединке.