Богорождённый

Поблизости было три, может быть, четыре фазана.

Он двинулся на звук, скользя по земле как призрак, и наложил обе стрелы. Он взглянул на небо. Луна достаточно освещала тучи, чтобы небо хоть как–то контрастировало с остальным мраком. Прикинув местоположение фазанов, он описал круг, чтобы птицы выделялись на фоне светлого участка неба.

Приготовившись, он издал неожиданный, резкий звук, который во тьме прозвучал угрожающе громко.

Захлопали крылья, и в воздух поднялись пятеро напуганных фазанов. Он прицелился, сжимая двумя пальцами каждую из стрел, отслеживая движение птиц. Он подождал, пока фазаны взлетят достаточно высоко, чтобы выстрел был чистым. Он прицелился в двух летевших рядышком птиц, поменял нажим пальцев, чтобы развести траектории стрел, и спустил тетиву. Стрелы свиснули в дожде и ударили в цель. Полетели перья, две птицы прочертили спирали, рухнув на землю, остальные три фазана растворились в ночи.

Ухмыляясь, обрадованный тем, что не растерял своей точности, Герак не отрывал взгляд от места, куда упали птицы. Он поспешил туда. Несмотря на темень, после коротких поисков он обнаружил птиц. Стрелы попали им в туловище, и оба фазана погибли мгновенно. Скручивать им шеи не пришлось.

Герак осторожно извлёк стрелы, вытер с них кровь о траву, положил обратно в колчан. У него было только четыре стрелы на птицу, и он не мог ими разбрасываться. Взяв фазанов за шеи, он встал и попытался найти свой костёр.

Он не видел огня. Страх сжал грудь. Ударил гром, уже ближе, и заморосил дождь. Герак решил, что влага потушила огонь и ему придётся остаться в темноте на равнине до утра, и страх, который он ощутил, угрожал перерасти в панику.

Герак выругался, обернулся кругом. В кулаках болтались птицы. Он не знал, в каком направлении находится его лагерь. Он развернулся, когда выбирал направление выстрела, и теперь не мог соориентироваться.

Надо было как можно быстрее найти возвышенность. Дождь усиливался. Он оглядел местность, заметил холм со скрюченными, уродливыми стволами старых широколистов, и бросился туда. На бегу он едва не лишился сапога в грязи.

Он взобрался на холм и огляделся. Сердце бешено колотилось.

Вон там! Он увидел мерцание своего костра на расстоянии, может быть, пары выстрелов из лука.

Герак не заметил, что отошёл так далеко.

Он облегчённо обмяк, упёрся руками в колени. Сердце начало успокаиваться, дыхание замедляться. Ноги казались ватными. И тогда Герак заметил это.

Дождь прекратился, и равнина была безмолвной, как могила. Стихли даже ночные насекомые. Дыхание громом отдавалось в ушах, слишком громко. Он вспомнил звук, которым напугал фазанов. Его было слышно, наверное, на поллиги.

Он шёпотом выругался.

Он придвинулся к широколисту, не желая оставлять спину обнажённой, чувствуя себя чересчур уязвимым на холме. Он глубоко вздохнул, задержал дыхание, не шевелясь, и превратился в слух.

Ничего.

Ветер с востока принёс слабый запах гнилого мяса — может быть, мёртвое животное, по крайней мере Герак на это надеялся.

Почему он не учуял его раньше?

Потому что ветер изменился.

— Проклятье, — прошептал он. Гниющее животное привлечёт хищников.

Снова ударил гром​, обещая, что скоро дождь возобновится. Он посмотрел на свет своего костра и задумался, стоит ли броситься туда. Природные хищники избегают огня.

Но не все хищники на этих равнинах были природными.

Завыл ветер, зашелестела кнут–трава, зашепталась листва, затрещали ветви.

Справа из темноты раздался глубокий рёв, утробное хрюканье, напомнившее ему о роющейся в грязи свинье. Сердце стукнулось о рёбра. Вокруг забили крылья, когда в воздух поднялись две дюжины испуганных острокрылых фазанов. Гераку стало тяжело дышать. Мускулы подвели его, оставили без движения во мраке, уязвимого, в одиночестве на холме. По спине холодными струйками тёк пот.

Существо, которое издало этот звук, могло заметить его, могло его почуять.

— Шевелись! — кричал его разум. — Шевелись!

Он услышал тяжёлые шаги — там, во тьме. Он понятия не имел, что это может быть, но испуганное воображение подсовывало всякие ужасы. Он знал, что по сембийским равнинам рыщут искажённые существа, ужасы, которых не должен видеть человек. Во тьме раздалось новое рычание, в этот раз ближе, пронизанное звуком влажного дыхания, звуком учуявшего что–то зверя.

Учуявшего его.

Оно заметило Герака.

Ужас наконец отпустил его. Подстегнутый адреналином, он повернулся и прыгнул, схватился за нижнюю ветку широколиста и подтянулся. Звук ударившихся о ствол сапог, его тихое кряхтение звучали в ушах раскатами грома.

Существо услышало его — оно громко заревело, и тяжёлая поступь его шагов двинулась в сторону Герака. Неуклюже и отчаянно он принялся забираться выше, оцарапав кожу, вскарабкался на несколько ветвей, затем застыл, опасаясь нашуметь ещё больше. На дереве не было безопасно, не надолго. Он об этом знал.

Герак как можно надёжнее упёрся ногами в толстую ветку, сжал в потной ладони лук и наложил одну из своих стрел. Его дыхание не успокаивалось. Оно было громким, чересчур громким. Сердце бухало в груди так сильно, что он мог покляться, что слышит его через рёбра.

Из темноты возникла массивная фигура на двух ногах, уродливая туша в полтора человеческих роста, и боднула широколист. От столкновения дерево задрожало, вниз посыпался дождь из семян и листьев. Герак едва не упал. Спасся он только, выпустив стрелу в молоко и схватившись за ветку освободившейся рукой. Казалось, чудовище не заметило вонзившейся в землю у его ног стрелы.

Фигура существа отдалённо напоминала человеческую, и Герак подумал, что это может быть какая–нибудь разновидность тролля. С массивных конечностей и туловища свисали складки дряблой кожи. Рваные и грязные лохмотья укрывали грязно–жёлтую кожу цвета старого синяка. Длинные, тонкие волосы свисали с головы чудовища, чересчур маленькой для такого раздутого тела, похожей на напёрсток на перевёрнутом ведре.

Оно обошло дерево кругом, нюхая землю, поднимая голову, чтобы понюхать воздух. Маленькие, тёмные глаза глядели со сплющенноё морды. Рот казался покалеченным, губы растянутыми и раздувшимися.

Герак надеялся, что листва и темнота скрывают его от чудовища. Он не осмелился потянуться за новой стрелой, пока существо находилось прямо под ним. Чудовище заметило бы движение.

Очередной низкий рык. Герак заморгал от зловония твари, похожего на скисшее молоко. Существо опустилось на четвереньки и понюхало ствол там, где Герак забирался на дерево.

Грудь Герака тяжело вздымалась.

Продолжая принюхиваться, чудовище встало на ноги и положило рыхлые руки на дерево, как будто собираясь карабкаться. Взгляд его крошечных, практически незаметных в складках на лице глаз, начал подниматься вдоль ствола.

Герак попробовал сжаться, попробовал найти спокойствие, и по обоим пунктам потерпел неудачу. Он медленно, очень медленно потянулся рукой к колчану.

Когда его пальцы сомкнулись на оперении, существо застыло, наклонило голову и издало заинтересованное фырканье. Оно снова опустилось на все четыре лапы. Прозвучал жадный всхрип, и чудовище стало принюхиваться быстрее. Оно завертелось вокруг дерева, отступило на несколько шагов, опустив морду к влажной земле. Когда чудовище нашло фазанов — фазанов, которых в панике бросил Герак — оно испустило довольный рёв и схватило птиц похожими на сардельки пальцами, а затем начало запихивать себе в пасть — целиком, с костями и перьями.

От влажного чавканья и довольных похрюкиваний существа вместе с мокрым хрустом птичьих тушек Гераку стало дурно. Но он всё равно воспользовался возможностью наложить стрелу и натянуть тетиву. Он прицелился в толстую шею чудища, прикинув, что если не убьёт существо на месте, то сможет перебить хребет. Что–то на этой шее привлекло его внимание: кожаный шнурок, как будто ожерелье. Он помешкал, удивлённый этой деталью. Существо отошло на несколько шагов, возможно, пытаясь найти новых фазанов, и это движение увело его с линии огня Герака. Ветви широколиста мешали сделать выстрел.