Богорождённый

— Это сигнал собраться в аббатстве, — сказал Васен.

Ни один из них не пошевелился. Васен смотрел на пруд, на деревья, как будто видел их впервые. Он взял символ розы в овитую тенями руку.

— Мудрость и свет, — прошептал он.

Колокол зазвонил снова — три удара.

— Мы должны идти, — сказал он. — Паломники должны покинуть долину.

Брови Орсина поднялись.

— Все? Так скоро?

Васен кивнул.

— Включая тебя, боюсь.

— Почему сейчас?

— Потому что так приказал Оракул. Он видит то, чего не видим мы. Это его ноша.

Орсин помрачнел, но заставил себя улыбнуться.

— Странно прощаться так скоро после встречи. Странно, что мне пришлось пройти так далеко, чтобы наши пути пересеклись на такой короткий срок.

— Прощаться пока не надо, — ответил Васен. — Я с людьми поведу паломников обратно в Долины. Из–за войны сейчас особенно опасно. Я должен был пойти в прошлый раз. Хотя, наверное, — сказал он с улыбкой, — я бы не позволил тебе прийти сюда.

Орсин хмыкнул.

— Значит, шейд–но–не–шадовар поведёт нас обратно к солнцу. Прекрасно. Прекрасно. Линии наших жизней пойдут рядом ещё какое–то время.

Он начертил новую линию на земле и взглянул на Васена.

— Откровения означают новое начало. Мы ещё пройдёмся вместе, Васен Кейл.

Никто раньше не называл его Васеном Кейлом. Он был вынужден признать, что это звучит подходяще.

Вместе они перешагнули черту и пошли к аббатству.

Глава четвёртая

Герак несколько часов шёл по редко используемой дороге из Фэйрелма, потом свернул с неё на равнины. Свет восходящего солнца не мог пробиться сквозь тучи и дождь; было темно, как в полночь. Но Герак достаточно хорошо знал местность, чтобы ориентироваться во мраке. Потяжелевший от влаги плащ оттягивал плечи. Герак, как мог, берёг от воды лук. КОн внимательно озирался и прислушивался.

Целую жизнь назад отец часто брал его с собой в лес в двух днях пути от Фэйрелма. Дичь тогда была обильной, но с тех пор, как Герак в последний раз бывал там, прошло уже больше двух лет. Если Тимора улыбнётся, он доберётся туда, не встретив по дороге опасности, подстрелит оленя–двух, сделает волокушу и потащит добычу обратно в деревню. Вяленое мясо поможет им с Элли продержаться почти всю зиму.

Герак двигался к лесу, переправляясь через переполненные ручьи и шагая по шепчущейся кнут–траве мимо частых рощиц широколиста. Он много раз путешествовал по равнине в одиночестве, но сейчас всё казалось другим. Он чувствовал себя уязвимым, человеком во тьме, которая не предназначалась для людей. Чёрнота давила на Герака, сковывала грудь. Угрожающую тишину нарушали звуки его шагов и дыхания.

Взобравшись на гребень холма, он оглянулся на пройденный путь, надеясь в последний раз бросить взгляд на Фэйрелм. Но деревня скрылась во тьме. Герак постоял так мгновение, снова обдумывая решение отправиться на охоту, но в конце концов отбросил преследовавшее его неуютное чувство и зашагал дальше. Элли и ребёнку нужна была настоящая еда.

Ближе к полудню скрытое солнце чуть смягчило практически непроницаемый мрак, превратив его в неюутную темноту. Где–то в черноте раздался высокий крик — напуганный, далёкий вой, от которого Герак с бешено колотящимся сердцем припал на корточки. Непохоже было, что крик принадлежал человеку, а расстояние на равнинах всегда было сложно оценить. Звук мог прозвучать на расстоянии выстрела из лука или на расстоянии полулиги.

Не выпрямляясь, он перебежал к трухлявому пню широколиста, сжимая потными ладонями рукоять лука, и стал ждать. Звук не повторился, Герак не увидел и не услышал больше ничего, что могло бы его насторожить. Успокоившись, он продолжил свой путь.

Он шёл весь день, мокрая земля цеплялась за его сапоги, как будто хотела засосать его вниз, под почву. Несколько раз он чувствовал, что кто–то смотрит на него с голодным оскалом из темноты, сразу за границами видимости. Каждый раз он накладывал стрелу на тетиву и прижимался спиной к дереву или камню, вглядываясь и вслушиваясь в любое движение, но так ничего и не увидел. Дважды он путал свой след, один раз прятался в яме, с мечом в руке, ожидая противника в засаде, но похоже, что его никто не преследовал.

По крайней мере, никто, кого можно было бы увидеть

Герак говорил себе, что напряжение заставляет разум рождать фантомов. Первый день он провёл в одинокой темноте, не встретив ни одного живого существа, кроме пролетевшего один раз фазана — слишком далеко, чтобы тратить стрелу. Отсутствие даже мелкой дичи не сулило успеха его охоте.

К ночи дождь ослабел, и прежде чем темнота снова превратилась в абсолютно непроглядый мрак, он собрал растопку и дрова и нашёл подходящее место для лагеря под качавшимися на ветру соснами. Разводить огонь было рискованно, но ему требовались свет и тепло. Кроме того, он вырыл костровую яму, так что издалека пламя видно не было — хоть какое–то преимущество наполненного мраком воздуха.

Костровую яму он вырыл в мокрой почве своим мечом. Растопка никак не желала поддаваться кремню и огниву, но наконец загорелась, и порывистое дымное пламя зажглось в темноте блеклым контрастом ночи.

За всю свою жизнь он никогда так не радовался огню.

Герак сбросил с себя всю поклажу, натянул брезент, который служил ему палаткой, и какое–то время сидел перед костром, размышляя, пытаясь не дрожать от холода. Плащ нужно было просушить, так что он снял его и разложил перед костром.

Вдалеке закричало какое–то животное. Над головой раздался шум крупных крыльев. Крадущееся движение на границе света привлекло его внимание, мелкое ночное создание, которое исчезло, прежде чем он успел наложить стрелу или разглядеть существо получше.

Сидя здесь, в одиночестве, он загрустил. Он вспоминал отца, Фэйрелм, дом, Элли, ребёнка. Он понял, что так привязан к ферме потому, что она принадлежала родителям. И что это недостаточная причина, чтобы оставаться здесь. Сембия была не местом для ребёнка. Эта земля больше не принадлежала людям, не по–настоящему. Она принадлежала тьме, и здесь было не место для его семьи. Глядя в огонь, он решил, что забёрет Элли и ребёнка из Сембии.

Приняв это решение, Герак почувствовал, как с души упал камень. Он подумывал вернуться утром домой, но решил, что не стоит. До леса, где он надеялся добыть оленя, оставалось всего полдня пути. Им с Элли потребуется время, чтобы собрать пожитки и продать, что не смогут унести. Им потребуется мясо.

Вдалеке прогремел гром, и в животе в ответ заурчало. Герак хотел просто перетерпеть — за последние годы он привык подолгу обходиться без еды — но мысль о ночёвке на пустой желудок не очень–то радовала. Кроме того, завтра ему потребуется энергия. Он подумал о том маленьком зверьке, который шмыгнул возле его костра, об увиденном вдалеке фазане. Здесь была еда. Он просто должен был её найти.

Герак бросил в костёр достаточно дров, чтобы огонь горел ещё пару часов, и отправился на охоту. Он не отходил далеко, стараясь постоянно держать свой лагерь в поле зрения.

За клубящимися тучами не было видно Селун. Её свет просто рассеивался бесформенной жёлтой дымкой в небе, но глаза Герака постепенно приспособились к темноте. Он понял, что уже много лет не видел луну. Он собирался убедиться, чтобы такого не случилось с его ребёнком.

Спустя какое–то время он достиг заросшей густой кнут–травой низины, которая выглядела многообещающе. Острокрылые фазаны мигрировали на юг через Внутренее море и гнездились в высокой траве, питаясь семенами, кузнечиками и сверчками. Днём он уже видел фазанов. Ночью они должны спать на земле.

Эти птицы отличались необычайно острым слухом, так что Герак знал, что не сможет просто подкрасться к ним и схватить. Придётся успеть выстрелить, когда птицы поднимутся в воздух. Во тьме стрелять будет тяжело, но лунный свет, даже такой слабый, ему поможет. А Тимора улыбается смелым.

Он вошёл в траву, сжимая одной рукой лук, второй — две стрелы с наконечниками на птицу. Земля стала мягче, иногда под ногой хлюпали лужи. Медленно двигаясь, но издавал наземный клич фазана — отец научил его, когда Герак был мальчишкой — и прислушивался, ожидая ответа. Вскоре он услышал тихое воркование и шелест крыльев.