Пора предательства

В трепещущем свете свечей Грач поднялся на ноги.

— Аттиане, — провозгласил Грач, подняв кубок. — Отпрыски Сердана Путешественника. Рыцари Эрреста. — Взгляд танцевал, обегая обращенные к нему безмолвные лица. — Мы достигли конца великолепной трапезы. Мне хочется провозгласить тост. Среди вас тут много храбрецов. Его милость герцог Ирлакский с радостью будет сражаться с вами бок о бок, когда Небесное Око поднимется над древними башнями. Однако иные втихомолку роптали, предаваясь досужим сплетням об одном из ваших лордов. — Он взмахнул рукой с кубком. — Не лучше ли задать вопрос вслух? Прекратить сплетни и перешептывания? Лендест Гиретский — отставив низменную трусость, — вы в состоянии объяснить, отчего отказались помериться удалью с моим господином?

Синие глаза Лендеста в упор глядели на Радомора.

— И в чем же состоит ваш тост?

Глаза Радомора сверкнули — как и немногочисленные оставшиеся во рту зубы.

— Каковы причины вашего отказа?

— Благоразумие.

Радомор отчеканил так отчетливо и ясно, что каждое слово звучало намеренным оскорблением:

— Бабские разговоры!

Лендест сморгнул.

За столом около Дьюранда прошел легкий шепоток. Конзар спрятал руки.

Дьюранд подобрался, готовясь к прыжку.

Герцог Радомор угрюмо продолжал:

— Я не попадаюсь в ловушки красивых слов. Вы наследник герцога, у которого есть два сына. А я — я сам герцог. Герцог, у которого нет сыновей. Кто из нас рискует больше? — Лендест даже не шелохнулся. — Или вы, как избалованный мальчишка, готовы драться лишь тогда, когда поражение невозможно?

Леди Аделинда поднялась, забрала Альмору и вывела ее из зала. Похоже, девочка предпочла бы остаться, но понимала: придется подчиниться.

— Вы вольны делать какие угодно выводы, — промолвил Лендест. Глаза его были пусты и невыразительны, как бирюза.

Дьюранд заметил, что Кирен удерживает Ламорика.

На скулах Радомора гуляли желваки. На лице читалось презрение.

Второй Грач вскочил на скамью и поднял кубок.

— Так выпьем же за Лендеста! Поистине изумительна кровь Гирета — она порождает фантастических существ. Никогда доселе мир не видал человека, который был бы одновременно еще и собственной бабкой. За Лендеста, который…

— Довольно! — Ламорик вскочил на ноги, вырвавшись из хватки Кирена. — Я приму ваш вызов.

Чернец-Грач на скамье встряхнул головой.

— Вам, милорд, его никто не бросал.

Ламорик не сводил глаз с хозяина маленького человечка.

— Радомор, это я расстроил ваши планы в Тернгире. Я и мои люди. Я видел, кто вы такой. Я назвал вас изменником. Назвал вас убийцей. Назвал предателем. И теперь вы угрожаете моему роду. Я принимаю ваш вызов. У меня нет долга, который помешал бы мне добраться до вашего горла.

Радомор молчал, глядя на Ламорика и явно про себя что-то прикидывая. Много ли прока — сразиться с младшим сыном? Грач склонился к уху своего хозяина и что-то зашептал. Лицо Радомора медленно затвердело.

— Тогда держим пари, — прогремел он.

— Желаете рискнуть большим, нежели сама жизнь? — осведомился Ламорик.

— Одолейте меня — и я не покину границы Ирлака… скажем, год и день.

— А что должен поставить на ставку я, кроме жизни?

— Если я одолею вас — и вы останетесь живы, — то и вы поступите так же.

— В Ирлаке? — уточнил Ламорик.

Радомор медленно кивнул.

— Согласен.

Герцог коротко выдохнул через ноздри и поднялся. Отвесив легчайший, надменнейший поклон через освещенный свечами стол, он увел своих людей из зала.

Ламорик оставался стоять, пока последний зеленый плащ не скрылся за дверью, а тогда тоже решительно зашагал прочь.

Дьюранд вдруг обнаружил, что так и смотрит на лицо Лендеста. Тот упорно старался не обращать внимания ни на сердитый уход брата, ни на явную тревогу отца.

Большие глаза Геридона смотрели вслед удалившимся ирлакцам.

Когда убрали со столов и потушили факелы, Дьюранд и его товарищи нашли себе по мягкому тюфяку и расположились вкруг догорающих углей в центре Расписного Чертога. Там же ночевали и воины, охранявшие род Гандерика. Даже на ночь они не расставались с мечами.

Хотя Дьюранд устал до мозга костей, он лежал без сна, глядя на расписной потолок, под которым вился дым. Благодаря отваге и везению Ламорик одолел Морина Монервейского, но Радомор — дело другое. Ламорика унесут с ристалища в гробу.

— Терпеть не могу поздние пирушки перед турниром, — раздался в темноте голос Бейдена. — Теперь начнут спозаранку.

— Все лучше, чем ранняя пирушка перед турниром, — возразил Оуэн. — А то скачешь в бой с полным брюхом, набитым до отвала, — и помоги Небо, ежели тебя пырнут в живот.

— По-моему, Ламорик его уел, — проговорил Гермунд. — Загнал в ловушку.

— Застал врасплох, — согласился Берхард.

— Но этот его подпевала… который все шептал да усмехался — он что-то задумал. Никто из этих тварей даже возражать не стал. Им что один брат, что другой — все едино.

Зашелестела солома — воины устраивались поудобнее.

— Преисподняя! Даже думать невыносимо, — проворчал Бейден.

— Что они затевают? — протянул Гермунд.

Бейден приподнялся на локте.

— Я вам скажу, почему этому лысому ублюдку все равно. Потому что он победит. Все очень просто. А вы все такие же дурни, как наш блаженненький. — Он показал на Дьюранда.

Дьюранду остро захотелось выбить наглецу еще зуб-другой.

— Само собой, — согласился Гермунд. — Но даже учитывая, что он скорее всего победит, — зачем драться с младшим сыном? Он понапрасну рискует жизнью.

— Никакой это не риск, если…

— Заложники! — объявил Оуэн. — Он, верно, позавидовал коллекции старика Рагнала.

— Надо следить… — начал было Гермунд.

— Хватит! Заткнитесь все. — Последний голос принадлежал уже Конзару. Глаза рыцаря были подобны двум стальным забралам — и устремлены были на арку двери.

В зал входил Ламорик.

Молодой лорд прошел во внезапно наставшей тишине, волоча на плече тюфяк, точно мертвое тело. По пятам за ним шла Дорвен. Ламорик выбрал место, и они улеглись вдвоем, освещенные слабыми отблесками огня.

— Удача бы мне не помешала, — наконец произнес Ламорик. — Может, я и одолею мерзавца.

Никто не проронил ни слова. Долго еще после того, как все притихли, задышали сонно и размеренно, Дьюранд лежал, глядя, как мерцают отражения углей в широко открытых глазах Ламорика — и Дорвен.

14. СМЕРТЬ И СОН

Дьюранд понял, что заблудился.

Он не знал, ни где он, ни как он туда попал.

Грудь болела. Во рту стоял привкус металла и палых листьев. А сам он плыл куда-то, холодный, как пролив Эльдинора.

И там, в этой туманной бездне, он услышал странное, приглушенное бормотание. Кто-то нашептывал, и тени слов клубились в темноте, прорезая мрак, как весла раздвигают воду.

Легкие отчаянно болели, не давая вздохнуть. Его затягивало в какой-то странный водоворот.

Это был зов. Дьюранд почувствовал, как в глубине под ним что-то зашевелилось. Раздался стон — ужасающий стон, отозвавшийся в Дьюранде холодной дрожью. Тварь из глубин услышала притягивающие слова, и тьма ожила, возвещая ее приход — взвихрилась, растревоженная чуждой громадой.

И тварь пришла, рыча от отчаяния.

А Дьюранд не мог пошевелиться. Не мог дышать.

Когда этот безумный вихрь промчался мимо, Дьюранд готов был кричать от облегчения, но боковые волны водоворота мимоходом захватили его, сжали, точно в когтях, поволокли следом за рыдающим гигантом к какой-то непостижимой поверхности.

…В ином месте…

Он смотрел на круг людей, спящих у очага: воинов, что дышали легко и ровно.

Однако он сам находился не в Расписном Чертоге — не с ними.

Он висел в воздухе на расстоянии вытянутой руки от какой-то бойницы в стенах башни Гандерика. На стенке виднелось пятно птичьего помета. Под ним расстилались шатры — темные колеса. А в соседней бойнице маячила фигура: человек, сотканный из дымных нитей, чем-то более реальных, чем само мироздание. В сети у него на груди висел кусок кости, выдолбленной наподобие свистка, покрытой чуждыми знаками. Кусок человечьей кости.