Чему быть, того не миновать (СИ)

Беатриче проплыла к краю столика и села там, с любопытством вертя головой, осматривая то шэбу, то Витторио.

— Какая прелесть! Это ваш эйдос кай Готфрид? — от глаз внимательного старца не укрылось то, что девчушка вилась до этого исключительно вокруг черноволосого рыцаря.

— Да, мой, увязался за мной намедни, пока не знаю, что с ним делать.

— Когда-то у меня тоже был свой, — покачав головой поделился Витторио.

— Был? Что же с ним стало? — удивился рыцарь, ведь эйдосы были нематериальны и в голове не укладывалось, что с ними может что-то случиться.

— Хотел бы я это забыть, но нет, помню, — с сожалением заметил старик и вздохнул. — Отдал его как плату Магистратуре Астэра за обучение. Мне сразу говорили, что мага из меня не выйдет, слишком слаб дар, но я был молод и горяч, мне казалось, что мне море по колено. Уверенности в себе у меня тогда было больше чем астэров в сокровищнице короля.

Из сказанного было ясно, что Магистратура забрала эйдоса. Пускай эти существа и не материальны, но маги умеют обращаться с неосязаемым и невидимым. Этот поступок Витторио показался Готфриду жестоким и глупым, впрочем, кто из людей не совершал за свою жизнь глупостей? Желая поскорее сменить неприятную тему, Готфрид взял инициативу в свои руки и отпустил дерзкий комментарий:

— А у вас как я погляжу, ночь — работе не помеха. Впрочем, как иначе собирать звездную пыль, ведь звезды показываются лишь ночью.

— Да ты остряк как нарвал прямо. Сегодня на небе черно как в Зарановой впадине Бесконечного океана. — вклинилась шэба, не преминув упомянуть родную стихию.

— Вы выдающиеся рыцари: смелости вам не занимать, равно как и знаний с наблюдательностью, — похвалил рыцарей Витторио.

— А вы создаете наркотик, дурманящий мозги.

— Верно, а вы знаете, как он притупляет боль? Знаете, что его дают агонизирующим, после чего они отправляются к звездам с улыбкой на устах?

— Избавьте меня от этой неуместной романтизации, мастер Витторио. Вы же прекрасно понимаете, что даже если бы среди компонентов звездной пыли была радуга и материнская любовь, вреда бы было от нее больше чем пользы. — укоризненно заметил Готфрид и почувствовал себя неловко от того, что поучает человека, в столь почтенном возрасте.

— Зачем вы это делаете? — подключился Леон.

— Увы, мне нужны деньги, очень много денег.

— Прошу простить мое настойчивое любопытство, но на что вам деньги? — заинтересовался Леон.

— На ингредиенты, оборудование и исследования, — вы же были в столовой, видели все сами. Я ученый. Мага из меня не вышло, но вот исследования мне даются.

— То, что вы делаете, — ужасно, но черт возьми, я восхищаюсь вами! В мире где средняя продолжительность жизни людей спотыкается о порог в тридцать-пять, сорок лет и где до глубокой старости доживает, наверное, один из тысячи, при этом нужно ли говорить в каком состоянии эти несчастные? Вы не только сохраняете ясность ума, но еще и проводите исследования. — высказался Готфрид.

— Благодарю, — Витторио склонил голову в знак благодарности и вытянул пустую чашечку.

Тут как тут оказался Гаргуль и поспешил долить в нее чай.

— Позвольте нескромный вопрос, — что же вы исследуете?

— Создаю философский камень. Не смею надеяться, что вы сведущи в данном вопросе, но все же вежливость требует от меня дать ответ на поставленный вопрос. Это самое малое, что я могу сделать для вас за доставленные хлопоты.

Тут Готфрид потерял всякий интерес к старику, поняв, что тот все же выжил из ума. Подумать только, а он то уже думал, что этот старец сохранил ясность ума войдя в столь почтенный возраст. Увы, чудес не бывает. Философский камень был мифом, сказкой сродни тем же привидениям. Леон же напротив, заинтересовался, поскольку считал делом достойным и романтичным, корпеть над тайнами природы и поисками чего-то сверхъестественного. В конце концов многие открытия, сделанные учеными Линеи, ранее считали лишь бредом или пустым трепом.

— Как ваши успехи, мастер? — поинтересовался Леон.

— По голосу слышу, вы не смеетесь надо мной, кай Леон, рыцарь юности. Моему старому сердцу отрадно познать вашу веру в мое непростое предприятие. За вашу доброту юноша, я отплачу вам искренностью. Я начал создание философского камня… наверное, давно, я сам уже не упомню этого. Однако чувствую, что посвятил сему предприятию всю свою жизнь и как итог — оказался в самом начале пути к его созданию. Результат вы видите перед собой.

— Простите мое невежество, мастер Витторио, но я не понимаю, о чем вы.

— Скажите, кай Леон, что вы слышали о философском камне?

— Наверное то же, что и все, кто имеет хоть какое-то образование — философский камень является пятым элементом, неким реактивом необходимым для создания эликсира жизни и трансмутации металлов.

— Леон, а ты точно из эквиларов? — с сомнением поинтересовалась шэба, потягивающая чай в кресле справа от стола и лишь слушавшая до этого. — Шибко начитанный, если так дело пойдет скоро каждый второй звездную пыль варить начнет. Мы при таких раскладах по миру пойдем.

— Лягушонок, ты так и не представилась гостям, мы же не варвары какие, будь любезна, — улыбнувшись по-отечески, произнес Витторио.

— Сразу предупреждаю, что если кто-то из вас мальки… — скользкие рыбьи глаза шэбы остановились на каждом из гостей, — …назовет меня лягушонком, получит в спину арбалетный болт. Я такое панибратство позволяю только мастеру Вито. Вы же извольте звать меня как положено — Хэзбарийя, я ассистент и коллега Витторио.

Имя было типично шэбским и стоит отметить, что еще достаточно простым по сравнению с тем, какие носили жители глубин. Шэбы-наземники намерено упрощали или вовсе меняли имена, чтобы им было проще ужиться среди других народов. Витторио довольно кивнул и вытянув ноги в тапочках к камину, продолжил.

— Вы все верно сказали, кай Леон, только прошу простить мое бахвальство, — все мои предшественники или коллеги ошибалась, пытаясь создать философский камень вне себя. Философский камень, это не булыжник на столе, но состояние тела и души. Его невозможно создать иначе кроме как взрастить в сплаве собственной души и собственного тела. Моя теория состоит в том, что первыми симптомами зарождения философского камня становится тело неспособное умереть от старости, что увы, не отменяет саму старость. Затем тайна трансмутации и наконец окончательно достигший состояния именуемого как «философский камень», обретает вечную молодость, даже если был прежде стар.

— Вы полагаете, что у вас первый симптом? — догадался Готфрид и старик кивнул.

— У вас есть другое объяснение? Я живу столько, что уже сам не помню сколько мне лет. Впрочем, простите мне мою словоохотливость, Гаргуль и лягушонок зачастую возвращаются только к ночи и мне не с кем поговорить. Все о себе говорю, а ведь вы мои гости, спрашивайте сами, что вашей душе угодно.

— Зачем вы навели страху на Луковки? Зачем требовали дань? — поинтересовался Готфрид, беря блюдце с чашкой и пробуя чай.

— Это потешно, — рассмеялся старец.

— Вправду люди говорят: «Седина в бороду, бес в ребро». - поразился Зотик, которого уже порядком утомили бредни старика о каком-то там камне.

— Ну разумеется мои дражайшие гости, это не основная причина. Хотя признаюсь, я давно так не смеялся, как в тот день, когда селяне улепетывали со всех ног завидев наши пугала — та еще потеха!

Зотик сжал кулаки, а ноздри его вздулись. Ему пришлось стиснуть челюсти, чтобы не ляпнуть чего-то обидного. Безусловно он был зол и в то же время считал как-то неправильно злиться на того, кто на его взгляд доживает свои последние если не и недели, то уж месяцы точно. Зотик был совершенно уверен, что Витторио выживший из ума старик к которому благосклонно отнеслись Боги, даровав более длинную жизнь, чем прочим.

— В соседней комнате я заметил сундук, до отвала набитый астэрами. Учитывая вашу торговлю звездной пылью, недостатка в деньгах у вас нет. Следовательно, вы можете позволить купить себе любую пищу, так зачем эти хлопоты с вымоганием? Зачем все эти фокусы и уловки с пугалами, надписями, скелетами? Тоже ради потехи? — рассуждал Готфрид.