Собирай и властвуй (СИ)

   - Аваллах, ты не спишь? - к диску протягивается астральная нить, касается робко.

   - Нет, Аун, проснулся из-за кошмара. Ты тоже?

   - Если бы только кошмары, - сетует Аун, - у меня ещё и фиксация, что в этих кошмарах держит, не выпускает...

   Аваллах пробыл в эвтаназиуме три полных декады, прежде чем появились и Ансей с Ауном.

   - Пусть канал внутренней связи между вами будет открыт постоянно, - попросил опекун, - сейчас ему крайне необходим тот, с кем можно поговорить по душам.

   - Конечно, буду рад посодействовать его восстановлению, но что случилось?

   - Проблемы с выходом из фиксации - снять удалось только частично. Теперь вся надежда на эвтаназиум и на тебя.

   И вот Аун говорит, Аваллах слушает, сводится монолог к одному - не стоило на симбиоз соглашаться.

   - Что скажешь? - спохватывается Аун, - ты не уснул?

   - Что тут сказать, - откликается Аваллах, - просто напомню твои же слова: нет ничего более страшного, чем остаться пустым навсегда.

  [3]

   Лифтовая шахта кристальной цитадели похожа на вытянутую по вертикали кишку, по ней стремительно возносится скользящий шар. Начав движение в нижнем городе, останавливается на самом пике, где устроена наблюдательная комната с прозрачным куполом. Звёздное ночное небо переливается бисером на бархате, ночной город переливается всеми цветами радуги. Люк-диафрагма скользящего шара раскрывается, Аваллах перекатывается на пол с ребристым покрытием. Аун, как обычно, в смотровой нише, оснащённой световыми и астральными фильтрами, появление друга замечает не сразу.

   - А, это ты... По какому случаю карнавал, не знаешь?

   - Разве людям для праздника нужны причины? - Аваллах подсвечивает свою астральную нить иронией, - прекрасно обходятся без них.

   - Говоришь, как Ансей, - в нити Ауна нотки недовольства, - скоро будет не отличить.

   - Преувеличиваешь, до стадии двуликого мне ещё далеко.

   После эвтаназиума Ансей позаботился об их переселении в Кипелар - жемчужину Гремящего залива. Смена статуса с пустого на носителя открывала доступ ко многим привилегиям, и они ими пользовались. Носитель - промежуточная стадия, в силу чего лавовые тела Ауна и Аваллаха то собирались комом, как у пустых, то вытягивались, принимая очертания человеческой фигуры, как у двуликих. Меняли форму и силовые коконы: один большой, шарообразный, то и дело разделялся на два "веретена", пересекавших друг друга крест-накрест, те, в свою очередь, сливались, и так по циклу с периодом в несколько секунд.

   - У меня стадия двуликого ассоциируется с синдромом ложных примесей, - говорит Аун, - одновременно и жду её, и боюсь. Что, если мы с моим симбионтом не найдём общего языка?

   - Напрасные опасения, - возражает Аваллах, - не стоит подвергать сомнению механизм, отработанный веками.

   - Ничего я не подвергаю! - резко бросает Аун, - речь о проблемах с симбиозом. Ведь я в нашей паре сосуд, новорождённая душа - жидкость, а если в сосуде трещина, разве не сулит это неприятности в будущем?

   - Твою трещину заделали, залепили, не стоит её расковыривать.

   - Ну, точно, ещё один опекун на мою голову...

   Начинается фейерверк, разрывы снарядов совсем рядом с наблюдательной комнатой, но цитадель надёжно хранят силовые поля. В небе расцветают астры, розы, хризантемы, сотканные из пламени, сплетаются в гирлянды. Аваллах и Аун воспринимают их не столько своими чувствами, сколько чувствами симбионтов, и, подобно гомонящей у подножия цитадели толпе, задыхаются от восторга.

[Жизнь

четвёртая

]

Рагнар

(

1403

-

1430

от Р.)

[

Год

восемнадцатый

]

Практика и теория

Синглия, город Наста

[1]

   Рагнар попробовал дубинку - мягкая, не столько лёд, сколько вода. Знает ли о ней Яген? Глупый вопрос, ментор на то и ментор, чтобы знать о закреплённых за ним десятках всё. Дубинку, скорее всего, выдал Сандаку сам, чтобы не повторился случай месячной давности, когда четвёрка опорных избила Ибикуса до полусмерти, а потом едва не пошла под арест, ибо слишком уж много осталось следов. Думали всё уже, край Ибикусу, а тот не только восстановился, но и от списания наотрез отказался, и от перевода в другой десяток. Лишнее доказательство, что прозвище ему дано верное: Зомби. А получил его за поведение на полигоне, особенно в первый год. Если застревали на "бархане", то потому, что Зомби запутался в "колючке", если на "ленточке" не продвигались дальше первой волны, то потому, что Зомби не удержал щит, если срывались с "утёса", то потому, что Зомби не устоял на узком каменном карнизе. За каждое несоответствие ментор спрашивал строго, ночью, в казарме, десяток спрашивал с Ибикуса, с не меньшей строгостью. Сандак, десятник, такой распорядок установил: за большие нарушения наказывают опорные, за средние - тройка правого фланга, за незначительные - левый фланг, где и состоял Зомби. Сегодня Ибикус потерял на "переправе" плот, но сам до другого берега добрался, нарушение расценили как среднее...

   Рагнар бьёт кулаком в живот, почти без замаха, и когда Зомби сгибается пополам, прикладывает по спине дубинкой. Та растекается на конце, похожая на большую мухобойку, и кажется, будто Ибикус и сам из воды. Рагнар не усердствует, однако и не щадит, потому что выделяться нельзя. Так учил брат, его самый главный ментор.

   - Значит, я должен быть серым, бесцветным? - спросил Рагнар тогда.

   - Нет, балда, не серым и не бесцветным! - говорил Каэтан всегда быстро, порой глотая слова, активно жестикулировал. - Ты должен сливаться с округой, как будто нацепил камуфляж, стереть с себя все яркие пятна. Тогда ни одному стрелку, каким бы не был метким, каким бы не был глазастым, в тебя не попасть!

   - Не совсем понимаю...

   - Правильно, балда, потому что я ещё не сказал самого главного!

   - Самого главного? И в чём оно?

   - В том, что под камуфляжем ты должен оставаться не просто человеком, а обязательно самим собой!

   Следующим бьёт Джагатай: плоское лицо ундинионца, губы растянуты в непременной улыбочке, но глаза холодны. Рагнар старался не бить по рукам - Ибикуса они и так плохо слушаются, Джагатай лупит и по рукам, и по ногам, завершает хлёстким ударом в промежность. Сдавленно пискнув, Зомби падает, сворачивается клубком. Толстяк с Малышом ухмыляются, с довольным видом кивают, но больше всех радости у Ратны - единственной в их десятке девушки. По правде сказать, от девушки там очень мало: плоская и сзади и спереди, с выбритым до синевы черепом, с безобразным лицом, почему и прозвали Гарпией. Впрочем, тех же Толстяка с Малышом это не остановило бы, первой же ночью оприходовали, если бы не артефакт-заглушка, вшитый Ратне под кожу.

   "И всё же она не выделяется, она здесь своя, - думает Рагнар, - чего не скажешь об Ибикусе".

   Дубинку берёт Озрик, мнёт в нерешительности, смотрит на Зомби.

   - Хватит с него, - говорит наконец, - сами уродуйте, если надо.

   - Э, так не пойдёт, - скалится Кай, - ударь хоть разочек!

   - Тебя сейчас ударю, гнолла помойная!

   Повадкой Кай скорее похож на шакала: маленький, злобный, трусливый. Озрик же, особенно в профиль, похож на хищную птицу: узкое лицо, нос с горбинкой, острый взгляд. Он тоже выделяется - тягой к справедливости, прямотой, принципами. Кая, как и следовало ожидать, поддерживают Бун и Бургур, они же Малыш и Толстяк, готовы ввязаться в драку. Эти как два быка, сложно сказать, какой из братьев старше, какой младше, и прозвище Малыш не говорит ни о чём.

   - В принципе, согласен, - Рагнар становится за правым плечом Озрика, - Джагатай за двоих постарался.

   - Вот правильно они говорят, да, - Зубар занимает место от Озрика слева, - не надо, того-этого, колотить больше.